Повесть о петре и февронии и другие сочинения. Сказание о Петре и Февронии Муромских

Первоначально «Повесть о Петре и Февронии Муромских» появилась как народная легенда. Это произошло не позднее середины XV века, так как именно к этому времени сложился церковный культ муромских угодников. Повесть со временем подвергалась различным авторским доработкам, в результате чего до нашего времени из средневековья дошло более ста пятидесяти ее списков в четырех основных вариантах. Количество этих списков говорит о большой популярности и самой легенды и ее героев. Один из лучших вариантов повести, созданный в середине XVI века, был написан рукой талантливого средневекового писателя Николая Еразма, что дало основание учёным считать его автором повести.

Муромский князь Петр и жена его Феврония – реальные люди, жившие на рубеже XII–XIII столетия, их мощи многие столетия – до советского времени, – хранились в муромском соборе Рождества Богородицы. Источником сюжета для «Повести» послужила легенда о мудрой крестьянской девушке, ставшей княгиней (село Ласково в пяти километрах от села Солотчи и бывшего Солотчинского монастыря, откуда была родом Феврония, существует и в наши дни). На церковном соборе 1547 года супруги были канонизированы. Известно, что прежде, чем прославить тех или иных лиц, Церковь проводит тщательное расследование их земной жизни и чудес, свершаемых ими после смерти. Следовательно, она располагала необходимыми данными для канонизации чудотворцев Петра и Февронии, отметив точную дату их преставления и прославления – 25 июня (8 июля по новому стилю) 1228 года. Этой канонизации предшествовало посещение Мурома царем всея Русии Иваном IV Грозным. В то время совсем еще юный царь предпринял путешествие по стране с целью поклонения мощам своих святых предков, которыми он считал и князя Петра с супругой. А после Казанского похода 1552 года в благодарность за молитвенную помощь муромских чудотворцев, этот государь приказал возвести в Муроме новый храм, посвященный святым Петру и Февронии, заказал храмовый образ чудотворцев.

Однако исторические источники указывают, что в отмеченное время в Муроме не было князя с именем Петр, а правил князь Давид (1203–1228 г.г.), который неоднократно упоминается в русских летописях и других исторических документах. Он, так же, как и в повести, имеет старшего брата – князя, передавшего ему после смерти свое княжение. Но и брата звали иным именем, чем в повести – Владимиром, а не Павлом. На основании этого некоторые историки подвергают сомнению существование у легенды реальных прототипов, либо относят годы их жизни к более позднему времени, о котором не сохранилось документов. Другие же ученые ссылаются на то, что князьям в то время давали двойные имена.

Существование двойных имен у всех почти князей подтверждается многочисленными летописными источниками. Причем это были не просто имена, взятые с потолка, либо придуманные родителями. Одно из них новорожденному давалось в честь святого, в день памяти которого он родился. Другое имя было родовым – в честь одного из предков ребенка. Эта традиция существовала с древних времен до последних лет правления Рюриковичей. Так, Креститель Руси, великий князь Владимир Всеволодович при собственном крещении получил имя святого Василия. В честь своего небесного покровителя он поставил храм в Киеве, на холме, где прежде стоял идол Перуна. Первый Русский Государь Иоанн III Васильевич, родившийся много позже, в 1440 году, при крещении был наречен Тимофеем, его сын, Государь и великий князь Василий III Иванович был назван при крещении Гавриилом. Не удивительно, что мы знаем их под светскими именами, крестильное же имя, приведенное во многих летописях, известно лишь специалистам. Но так же не удивительно, что, если бы Церковь решила прославить их в качестве святых, она предпочла бы их христианские имена, данные в честь святых.

Упоминаются в летописях и двойные имена современников муромских святых угодников. Вот как в Типографской летописи говорится о рождении будущего великого князя Владимирского Всеволода Юрьевича Большое Гнездо (1154–1212): «В лето 6662 <…>. Того же лета родися Гюргю сын Всеволод и нарекоша имя емоу во святом крещении Дмитрей ». И именно с этим крестильным именем – Дмитрий, – он запечатлен на фресках Московского Архангельского собора – на северной грани юго-восточного столба рядом с князем Андреем Боголюбским. А на северно-западном столбе того же храма представлены в монашеских одеяниях Петр и Феврония – также под своими церковными именами.

– На Руси до Петра I летосчисление велось по Византийскому календарю – от сотворения мира и отличалось от современного на 5508 лет.

В той же Типографской летописи далее под годом 6698 (1190 г.) читаем уже о рождении сына у самого Всеволода: «Того же лета родися оу Всеволода Ярослав, рекомый Феодор ». Основателя ветви муромских князей также назвали двойным именем: Ярослав – Панкратий Святославович (1096–1129).

Этот список можно продолжать долго. Судя по тому, что сохранившееся в истории имя муромского князя – Давид – тоже было родовым – такое имя носили несколько представителей рода Рюриковичей, в том числе и из муромской ветви, – второе имя Петр было крестильным, в честь святого, в день памяти которого, видимо, родился князь. Неудивительно, что именно оно и закрепилось в православной традиции и в русской литературе. Однако и первое, Петр, не забылось: этим именем (не случайно же!?) князя вновь нарекли перед кончиной – при принятии им монашества.

Вместе с князем Петром постриглась и его супруга Феврония под именем Евфросинии. По преданию, любящие друг друга супруги еще при жизни приготовили для себя общий гроб и приказали похоронить их рядом. Однако муромцы побоялись исполнить их волю, ведь они стали монахами. Княгиню отвезли в женский монастырь, князя положили в отдельном гробу в муромском соборном храме Рождества Богородицы. Однако поутру тела супругов оказались рядом. Их снова разделили, но чудо повторилось. Более уже разлучать их побоялись, похоронили вместе. Первоначально, судя по «Повести», – возле храма Рождества Богородицы. И лишь после прославления в качестве святых, их тела были перенесены в храм. В XVII веке для них изготовили великолепную гробницу, украшенную рельефами и изображениями святых.

После октябрьской революции 1917 года рака с мощами Петра и Февронии оказалась в Муромском музее, а собор Рождества Богородицы, где они покоились несколько столетий, был разрушен. В 1989 году рака была возвращена Церкви и верующим, после чего три года находилась в Муромском Благовещенском соборе. А через несколько лет, 19 сентября 1992 года мощи муромских угодников были торжественно перенесены в женский Свято – Троицкий монастырь, расположенный в центральной части города Мурома. Гробница с мощами была помещена в древнем Троицком соборе (нынешний храм освящен в 1643 году) справа от иконостаса. Над ней устроена резная сень, место украшено замечательными иконами. Сюда и доныне стекаются отовсюду паломники, чтобы поклониться мощам Святых благоверных Петра и Февронии, которые, по данной им от Бога благодати, являются покровителями любви и христианского брака. Их же просят люди о помощи в поиске супруга, в деторождении. Нередки случаи исцеления людей, молившихся о здоровье у их гробницы, случаются и иные чудеса.

По преданию, одно из первых широко известных в народе чудес произошло после поклонения преподобным супругам царя Ивана Грозного. Сюда, в Муром, он заехал перед решающим походом на Казань в 1552 году и долго молился перед гробницей святых угодников. Нетрудно догадаться, что молился он покровителям семейного благополучия не только об удаче в походе. Пятый год состоял он в браке с Анастасией Романовой, а сына у него так и не было. Вопрос этот в его семье был, наверняка, весьма болезненным, ведь у его отца Василия III более двадцати пяти лет не было детей, что породило немалые проблемы и слухи. И вот, после возвращения из Казанского похода царя ожидало счастливое известие: его супруга родила сына Дмитрия. А после его нечаянной гибели, словно в утешение, в 1554 году родила и другого сына – Ивана. Очевидно, по обету, данному во время моления святым, царь прислал вскоре в Муром артель мастеров, которые возвели над мощами Петра и Февронии новый каменный храм Рождества Богородицы. Поставили они в Муроме и несколько других храмов.

Известно немало других случаев исполнения просьб верующих, обращенных к святым угодникам Петру и Февронии.

День прославления святых Петра и Февронии – 25 июня по старому стилю или 8 июля по новому стилю, – по решению светских властей с 1992 года празднуется как День города Мурома, одного из древнейших в России, – Муром впервые упоминается в «Повести временных лет» вместе с Новгородом под 862 годом.

24 ноября 2003 года по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II Совет региональной организации «Народный клуб «Семья» учредил общественный «Орден Святых благоверных Петра и Февронии Муромских». Орден вручается в День памяти Святых российским и зарубежным гражданам и организациям за значительный вклад в укрепление института семьи, за верность, милосердие и подвиг в области семейно-брачных отношений. Указом президента В. В. Путина год 2008 объявлен годом семьи, что тоже говорит о важности семейных отношений в нашем обществе.

Предложенный автором вариант «Повести о Петре и Февронии» не отступает от традиционного сюжета. Это, однако, не помешало значительно расширить объем повести, для чего были использованы и исторические документы, личности, древние литературные произведения. Например, «Свадебный чин» из древнего досильвестровского «Домостроя». Детали, однако, не должны были затмить сути подвига святых, их верности друг другу, потому сведены до минимума описания окружающих их декораций, лиц, одежды и прочего, не важного для сюжета. Сделано все это с одной целью – донести до наибольшего круга читателей повествование о подвиге святых благоверных Петра и Февронии, напомнить о важности для каждого человека счастливой семейной жизни.

В Приложении к этой книге даны древнейший список повести о Петре и Февронии на старом русском языке и перевод ее в изложении средневекового писателя Ермолая Еразма. Тут же помещены их жития, молитвы им, и статья авторитетнейшего академика Д. С Лихачёва, разъясняющая нам суть подвига муромских святых.

* * *

Глава I
Страшный гость

В тот вечер муж показался княгине Муромской необычайно взволнованным и непривычно суетливым. Он появился в ее комнате без стука, словно разом возник из ниоткуда, так, что, заметив его, служанка Елена вздрогнула и выронила расческу, которой укладывала волосы госпожи.

По обычаю, отстояв небольшую вечернюю службу в домовом храме, княгиня отправилась в свои покои готовиться ко сну и теперь, уже одетая в ночную рубашку, сидела в резном креслице перед туалетным столом, на котором стояла новинка – овальное зеркало в золоченой оправе. На его бронзовой, отполированной до блеска поверхности, она видела свое удлиненное лицо необычайно смуглого оттенка, совсем непохожего на настоящий цвет кожи. Зеркальце размером чуть больше ее лица привез княжеский казначей из Новгорода Великого, с весенней ярмарки, куда, сказывают, съезжались купцы со всей Европы. И вот уже несколько дней княгиня с боярынями по очереди, а то и вместе глядели то в него, то друг на друга, сравнивали, обсуждали и пришли к выводу, что зеркало ничуть облик не искажает и даже наоборот, затемняя его слегка, делает более загадочным. Старое зеркало – маленькое и еще более мутное, княгиня перенесла в переднюю комнату на поставец – там она принимала гостей и могла теперь в любое время, взглянув на него, оценить свой внешний вид.

Супруг, возникший неожиданно и бесшумно возле двери, будто удивившись присутствию служанки, сделал нетерпеливый знак рукой, чтобы та поторопилась. Поток воздуха колыхнул пламя многочисленных свечей, и на стене дрогнули уродливые тени присутствующих. Испуганная неожиданным появлением господина, Елена, дрожащей рукой завершив начатое дело, быстро поправила пышные подушки и, откинув уголок одеяла на широкой постели под альковом, торопливо выскользнула из комнаты. Вечерний гость плотнее прикрыл за ней дверь и обернулся к княгине, которая всегда была рада видеть у себя весьма занятого обычно князя Павла. Она улыбнулась ему и кивнула в сторону стоящего рядом стула:

– Располагайся, друг мой, я не ожидала, что ты так быстро обернешься. Доволен ли ты поездкой?

Ее супруг еще два дня назад, едва рассвело, отправился с младшим братом Петром и небольшой дружиной в гости в соседнюю Рязань по приглашению тамошних князей – договариваться о походе на волжских болгар. Такие поездки занимали обычно не менее трех дней, ибо переговоры сопровождались продолжительными дружескими застольями, выездами на охоту, ожиданием прибытия других князей.

Вместо ответа супруг придвинул к ней свой стул, и глаза его необычайно сверкнули. Он погладил ее по волосам, прикоснулся к шее, рука его скользнула под распахнутый кружевной ворот ночной рубахи, припала к груди. Эта рука, касаясь ее, будто волшебством, зажигала тело незнакомой прежде страстью, кровь ударила в голову, потом отхлынула вниз, под живот, в глазах потемнело, грудь, каждая клеточка кожи возжелали новых таких же прикосновений.

От стыда за столь греховные свои помыслы, княгиня покраснела и замерла, боясь даже себе признаться в возникшем вдруг неодолимом похотливом желании. А он, не встречая сопротивления, все смелел, движения его рук становились все увереннее, ее ночная сорочка уже мешала ему.

Они были женаты давно, но ничего подобного прежде княгиня не испытывала. Их супружеские отношения были чинными, традиционными, более даже дружескими, чем страстными. Муж был много старше ее. Он заходил в ее палаты каждый вечер, они беседовали о прошедшем дне. Один – два раза в неделю супруг являлся к ней уже в ночном одеянии через внутренние двери, соединявшие крытым переходом их покои, и оставался на ночь, предварительно сняв халат и ночную рубаху и аккуратно разложив их на широкой лавке, стоящей прямо подле кровати. Во время поста они и вообще ограничивались лишь нежным поцелуем.

Теперь князь был словно другим, и она боялась взглянуть на него, хотя и изнемогала уже от желания. Он поднял ее со стула, прижал к себе и издал стон, похожий на рычание. Она вдруг вспомнила, что, явившись к ней сегодня, обычно разговорчивый супруг не изрек еще не единого слова. Но и сама она была сегодня совсем другой, чем прежде, оттого, тут же, забыла свое удивление и вновь превратилась в одно лишь желание.

Не выпуская ее из рук, он придвинулся к большому подсвечнику возле стола и задул одним дыханием сразу все свечи, остались гореть лишь две у изголовья постели. Уже в полутьме стянул с ее плеч рубаху, и та упала на пол. Одним движением, непонятно как, стряхнул одежду и с себя, и уже через мгновение они оказались в постели на прохладных льняных простынях. И тут только она наконец-то решилась взглянуть на мужа, который уже овладевал ею и вновь издавал стоны, похожие на рычание. Но перед глазами ее будто стояла пелена от слез страсти, она и сама неожиданно застонала, едва не теряя сознание от впервые испытанного потрясения. И вновь глянула на супруга, который в тот момент зарычал громче прежнего. Неожиданно она увидела перед собой беса с горящими глазами, черного, жуткого, с волосяным покрытием на лице. Ужас охватил ее, и она закричала, что было сил, но вместо крика из ее горла вырвался лишь тихий хрип, и княгиня действительно потеряла сознание.

Очнулась одна, в тишине, в своей постели, в опочивальне по-прежнему горели две свечи. Она огляделась по сторонам, ощупала соседнюю подушку, которая была помята и хранила еще следы чужого присутствия. Княгиня вскочила, взяла лучину и зажгла вновь все свечи, почему-то заглянула под кровать. В спальной никого кроме нее не было. Кинулась к иконам, начала молиться, просила у Господа прощения, разрыдалась. Она уже поняла, что согрешила вовсе не с мужем, а, скорее всего, с посланником самого дьявола. Но, тут же, вспомнила пережитые ощущения и, вопреки ее воле, мыслям, ею начало овладевать желание вновь испытать эту неземную страсть. Княгиня поднялась с колен, обошла все свои комнаты, выглянула из двери опочивальни в переход – везде было пусто. Дверь в покои мужа была заперта. Побродив по терему и успокоившись, она вернулась в постель и довольно быстро уснула. Утром узнала, что князь Павел из Рязани еще не воротился.

Оставшиеся дни до его приезда прошли в смятении. Она приказала слугам, чтобы немедленно доложили ей, как только муж сообщит о своем прибытии, либо явится лично. Мучительно думала, как рассказать ему о свершившемся грехе и надо ли вообще говорить об этом. До сих пор никаких тайн от супруга у нее не было. Но ведь этот случай был особенным, и рассказ о нем мог разрушить их добрые отношения. Она говорила себе, что не виновата в свершившемся грехе, что не собиралась изменять князю. Но ведь «это» случилось? Значит, надо покаяться! Но надо ли?

Вступление

Ермолай-Еразм - выдающийся русский писатель и публицист. Литературное творчество его относится к 40-60-м гг. XVI в. В 40-е гг. был священником в Пскове, затем служил протопопом дворцового собора Спаса на Бору в Москве. В 60-х гг. постригся в монахи под именем Еразма. В своих произведениях называл себя «прегрешным». В настоящее время известно значительное число произведений, принадлежащих этому писателю.

Расцвет писательской деятельности Ермолая-Еразма падает на середину века, именно в это время им был написан трактат, известный под названием «Благохотящим царем правительница и землемерие» (в первой редакции озаглавлен - «Аще восхотят, царем правителница и землемѣрие»), который был направлен царю с предложением проведения социальных реформ. В нем изложен проект податных реформ и переустройства поземельного обеспечения военной службы. Автор «Правительницы», безусловно, сочувственно относится к крестьянству как основному создателю благосостояния общества. По его мнению, крестьянство, притесняемое боярством, терпит непосильные лишения. Ермолай предложил заменить все виды повинности, лежащие на крестьянстве, натуральной рентой из расчета платежа одной пятой части урожая. Введение такой реформы действительно облегчило бы тяготы крестьянства.

Позиция сочувственного отношения Ермолая к крестьянству тесно связана с идеей гуманности, проводимой им в других произведениях. Сочетание темы милосердия и христианской любви одновременно с осуждением и неприязненным отношением к вельможам и боярам прослеживается в его сочинениях назидательного содержания.

Эти идеи, глубоко волновавшие Ермолая, нашли свое полное и гармоничное выражение в «Повести о Петре и Февронии Муромских». Видимо, в связи с соборами 1547 и 1549 гг. от лица митрополита Макария Ермолаю было сделано предложение написать агиографические сочинения, посвященные муромским святым. Действительно, Петр и Феврония, канонизированные на соборе 1547 г., в заглавии повести названы «новыми чудотворцами». Содержание «Повести о рязанском епископе Василии», написанной тоже Ермолаем, было использовано в житии муромского князя Константина и его сыновей, канонизированных на соборе 1549 г. Источниками для этих двух произведений Ермолая послужили муромские легенды. «Повесть о епископе Василии» написана предельно сжато, сюжет в ней изложен четко, но детали его не разработаны. Совершенства в разработке сюжета (ясность в передаче главной мысли, конкретность деталей, четкость диалогов, имеющих большое значение в развитии сюжета, композиционная завершенность) Ермолай-Еразм достиг в «Повести о Петре и Февронии». Определяющим в разработке сюжета оказалось воздействие устного источника, более всего связанного с жанром новеллистической сказки. На Ермолая-Еразма такое сильное влияние оказало народное предание о муромском князе и его жене, что он, хорошо образованный церковный писатель, перед которым была поставлена цель дать жизнеописание святых, создал произведение, по существу не имеющее ничего общего с житийным жанром. Этот факт выглядит особенно поразительным на фоне той житийной литературы, которая в это же время создавалась в писательском кругу митрополита Макария, к которому, собственно, принадлежал и Ермолай-Еразм. «Повесть о Петре и Февронии» резко отличается от житий, написанных в это время и включенных в Великие Минеи Четьи, она выделяется на их фоне и не имеет ничего общего с их стилем. К ней, скорее, можно найти параллели в повествовательной литературе второй половины XV в., построенной на новеллистических сюжетах («Повесть о Дмитрии Басарге», «Повесть о Дракуле»).

В «Повести о Петре и Февронии» рассказывается история любви между князем и крестьянкой. Сочувствие автора героине, восхищение ее умом и благородством в трудной борьбе против всесильных бояр и вельмож, не желающих примириться с ее крестьянским происхождением, определили поэтическую настроенность произведения в целом. Идеи гуманности, свойственные творчеству Ермолая-Еразма, нашли наиболее полное и цельное выражение именно в этом произведении. Сюжет «Повести» построен на активных действиях двух противостоящих сторон, и только благодаря личным качествам героини она выходит победительницей. Ум, благородство и кротость помогают Февронии преодолеть все враждебные действия ее сильных противников. В каждой конфликтной ситуации высокое человеческое достоинство крестьянки противопоставляется низкому и корыстному поведению ее высокородных противников. Ермолай-Еразм не был связан с каким-либо реформационно-гуманистическим течением, но высказываемые в этом произведении мысли о значенин ума и защите человеческого достоинства созвучны с идеями гуманистов. «Повесть о Петре и Февронии» является одним из шедевров древнерусской повествовательной литературы, и имя автора ее должно стоять в ряду самых видных писателей русского средневековья.

Тексты издаются по сборнику - автографу Ермолая-Еразма: РНБ, Соловецкое собр., № 287/307.

Повесть о Петре и Февронии Муромских

Повесть о житии новых муромских святых чудотворцев благоверного, и преподобного, и достойного похвалы князя Петра, названного во иночестве Давидом, и супруги его, благоверной и преподобной и достойной похвалы княгини Февронии, названной во иночестве Ефросинией

Благослови, Отче. Слава Богу Отцу и вечно сущему Слову Божию - Сыну, и пресвятому и животворящему Духу, единому и безначальному Божию естеству, воедино в Троице воспеваемому, и восхваляемому, и прославляемому, и почитаемому, и превозносимому, и исповедуемому, в которого веруем и которого благодарим, создателю и творцу невидимому и неописанному, изначала по своей воле своею премудростию все свершающему, и создающему, и просвещающему, и прославляющему тех, кого изберет по своей воле, ибо прежде сотворил он ангелов своих на небесах, духов и слуг своих, огонь палящий, чины мысленные, бестелесное воинство, силу которого нельзя описать, и все невидимое сотворил, что непостижимо уму человеческому, сотворил и видимые небесные стихии: солнце, и луну, и звезды, а на земле же издревле создал человека по своему образу и подобные своему трехсолнечному Божеству три качества даровал ему: разум, ибо Он отец слова, и слово исходит от него, посылаемое, словно сын, на котором почиет дух, потому что уста каждого человека слов без духа произвести не могут, но слово с духом исходит, а разум руководит.

Да закончим слово о сути человеческой и возвратимся к тому, о чем начали речь.

Бог же, не имеющий начала, создав человека, оказал почет ему - над всем, что существует на земле, поставил царем и, любя в человеческом роде всех праведников, грешников же прощая, захотел всех спасти и привести в истинный разум. И когда с Отчего благословения, по своей воле и с помощью святого Духа один из Троицы - Сын Божий не кто иной, как Бог, слово, Сын отца, соблаговолил родиться во плоти на земле от пречистой девы Марии, то и стал человеком, не изменив Божества своего; и, хотя по земле ходил, от отчих недр вовсе не отлучился. И в мучениях божественная сущность его не подверглась страданиям. И бесстрастие это его несказуемо, и никаким иносказанием не выразишь этого, ни с чем не сравнишь, потому что все создано им самим; и в творениях его есть бесстрастие - ведь вот, если дерево стоит на земле и солнце озаряет его и в это время окажется, что дерево то начнут рубить, и в этом заключается его страдание, то эфир солнечный, заключенный в нем, из него не исчезнет, тем более не погибнет с деревом, не страдает.

Говорим же о солнце и о дереве потому, что это им сотворено, создатель же и творец этого словами определен быть не может. Он ведь плотью пострадал за нас, грехи наши к кресту пригвоздив, искупив нас у владыки мира дьявола ценою крови своей честной. Об этом так сказал избранник божий Павел: «Не будете рабами людей, ибо выкуплены дорогой ценой». А после распятия, через три дня, господь наш Иисус Христос воскрес, и на сороковой день вознесся на небо и сел справа от Отца, и на пятидесятый день послал от Отца Духа святого на святых своих учеников и апостолов. Они же всю вселенную просветили верою, святым крещением.

И те, кто в Христа крестились, во Христа облеклись. А если во Христа облеклись, пусть не отступают от заповедей его, как обманщики и лжецы, после крещения забывшие заповеди Божий и прельстившиеся соблазнами мира сего, но как святые пророки и апостолы, а также мученики и все святые, ради Христа страдавшие, перенося скорби, и беды, и притеснения, и раны, находясь в темницах, неустроенные в жизни, в трудах, в бдениях, в постах, в покаянии, в размышлениях, в долготерпении, в благости, пребывая в Духе святом, в нелицемерной любви, в словах правды, в силе Божьей - все они известны Единому, который знает все тайны сердечные, которыми землю осветил, как небо украсил звездами, почтил их даром чудотворения - одних ради молитв, и покаяния, и трудов, других же - твердости ради и смирения, как и тех святых прославил, о которых будет наша повесть.

Есть в Русской земле город, называемый Муромом, в котором правил, как рассказывают, благоверный князь по имени Павел. Но дьявол, испокон веку ненавидящий благо человеческого рода, послал жене князя на блудное дело злого крылатого змея. Он являлся ей в видениях таким, каким был по своей природе, а посторонним людям казалось, что это сам князь с женою своею сидит. Долго продолжалось такое наваждение. Жена же этого не скрывала и рассказала о всем, что с ней произошло, князю, мужу своему. А злой змей силой овладел ею.

Князь стал думать, как поступить со змеем, но был в недоумении. И говорит жене: «Раздумываю, жена, но не могу придумать, чем одолеть этого злодея? Не знаю - как убить его? Когда станет он говорить с тобой, спроси, обольщая его, вот о чем: ведает ли этот злодей сам - от чего ему смерть должна приключиться? Если узнаешь об этом и нам поведаешь, то освободишься не только в этой жизнь от злосмрадного дыхания и шипения его и всего этого бесстыдства, о чем даже говорить срамно, но и в будущей жизни нелицемерного судью, Христа, тем умилостивишь». Слова мужа своего жена накрепко запечатлела в сердце своем, и решила она: пусть так и будет.

И вот однажды, когда пришел к ней этот злой змей, она, крепко храня в сердце слова мужа, обращается к этому злодею с льстивыми речами, говоря о том и о другом, а под конец с почтением восхваляя его, спрашивает: «Много всего ты знаешь, а знаешь ли про смерть свою - какой она будет и от чего?» Он же, злой обманщик, обманут был простительным обманом верной жены, ибо, пренебрегши тем, что тайну ей открывает, сказал: «Смерть мне суждена от Петрова плеча, от Агрикова меча». Жена же, услыхав эти слова, накрепко запомнила их в сердце своем и, когда этот злодей ушел, поведала князю, мужу своему то, что сказал ей змей. Князь же, услышав это, недоумевал - что значит: смерть от Петрова плеча и от Агрикова меча?

А у князя был родной брат по имени Петр. Как-то Павел позвал его к себе и стал говорить ему о словах змея, которые тот сказал жене его. Князь же Петр, услыхав от брата своего, что змей назвал виновника смерти своей его именем, стал думать, без колебаний и сомнений, как убить змея. Только одно смущало его - не ведал он ничего об Агриковом мече.

Было у Петра в обычае ходить в одиночестве по церквам. А за городом стояла в женском монастыре церковь Воздвижения честного и животворящего креста. Пришел он в нее один помолиться. И вот явился ему отрок, говоря: «Княже! Хочешь, я покажу тебе Агриков меч?» Он же, стремясь исполнить задуманное, ответил: «Да увижу, где он!» Отрок же сказал: «Иди вслед за мной». И показал князю в алтарной стене меж плитами щель, а в ней лежал меч. Тогда благоверный князь Петр взял тот меч, пошел к брату и поведал ему о всем. И с того дня стал искать подходящего случая, чтобы убить змея.

Каждый день Петр ходил к брату своему и к снохе своей, чтобы отдать поклон им. Раз случилось ему прийти в покои к брату своему, и сразу же от него пошел он к снохе своей, в другие покои, и увидел, что брат его у нее сидит. И, пойдя от нее назад, встретил он одного из приближенных брата своего и сказал ему: «Вышел я от брата моего к снохе моей, а брат мой остался в своих покоях, и я, нигде не задерживаясь, быстро пришел в покои к снохе моей и не понимаю и удивляюсь, каким образом брат мой очутился раньше меня в покоях снохи моей?» А тот человек сказал ему: «Господин, никуда после твоего ухода не выходил твой брат из покоев своих!» Тогда Петр уразумел, что это козни лукавого змея. И пришел он к брату и сказал ему: «Когда это ты сюда пришел? Ведь я, когда от тебя из этих покоев ушел и, нигде не задерживаясь, пришел в покои к жене твоей, то увидел тебя сидящим с нею и сильно удивился, как ты пришел раньше меня. И вот снова сюда пришел, нигде не задерживаясь, ты же, не понимаю как, меня опередил и раньше меня здесь оказался?» Павел же ответил: «Никуда я, брат, из покоев этих, после того как ты ушел, не выходил и у жены своей не был». Тогда князь Петр сказал: «Это, брат, козни лукавого змея - тобою мне является, чтобы я не решился убить его, думая, что это ты - мой брат. Сейчас, брат, отсюда никуда не выходи, я же пойду туда биться со змеем, авось, с Божьей помощью убит будет лукавый этот змей».

И, взяв меч, называемый Агриковым, пришел он в покои к снохе своей и увидел змея в образе брата своего, но, твердо уверившись в том, что не брат это его, а коварный змей, ударил его мечом. Змей же, обратившись в свое естественное обличье, затрепетал и умер, и обрызгал он блаженного князя Петра своей кровью. Петр же от зловредной той крови покрылся струпьями, и появились на теле его язвы, и охватила его тяжкая болезнь. И искал он у многих врачей от своего недуга исцеление, но ни у кого не нашел.

Прослышал Петр, что в Рязанской земле много врачей, и велел везти себя туда - из-за тяжкой болезни сам он сидеть на коне не мог. И когда привезли его в Рязанскую землю, то послал он всех приближенных своих искать врачей.

Один из княжеских отроков забрел в село, называемое Ласково. Пришел он к воротам одного дома и никого не увидел. И вошел в дом, но никто не вышел ему навстречу. Тогда вошел он в горницу и увидел удивительное зрелище: сидела в одиночестве девушка и ткала холст, а перед нею скакал заяц.

И сказала девушка: «Плохо, когда дом без ушей, а горница без очей!» Юноша же, не поняв этих слов, спросил девушку: «Где хозяин этого дома?» На это она ответила: «Отец и мать мои пошли взаймы плакать, брат же мой пошел сквозь ноги на покойников глядеть».

Юноша же не понимал слов девушки, дивился, видя и слыша подобные чудеса, и спросил у девушки: «Вошел я к тебе и увидел, что ты ткешь, а перед тобой заяц скачет, и услышал я из уст твоих какие-то странные речи и не могу уразуметь, что ты говоришь. Сперва ты сказала: плохо, когда дом без ушей, а горница без очей. Про отца же и мать сказала, что они пошли взаймы плакать, про брата же сказала - “сквозь ноги на покойников смотрит”. И ни единого слова твоего я не понял!»

Она же сказала ему: «И этого-то понять не можешь! Пришел ты в дом этот, и в горницу мою вошел, и застал меня в неприбранном виде. Если бы был в нашем доме пес, то учуял бы, что ты к дому подходишь, и стал бы лаять на тебя: это - уши дома. А если бы был в горнице моей ребенок, то, увидя, что идешь в горницу, сказал бы мне об этом: это есть у горницы очи. А что сказала тебе про отца и мать, и про брата, что отец мой и мать моя пошли взаймы плакать - это пошли они на похороны и там оплакивают покойника. А когда за ними смерть придет, то другие их будут оплакивать: это - плач взаймы. Про брата же тебе так сказала потому, что отец мой и брат - древолазы, в лесу по деревьям мед собирают. И сегодня брат мой пошел бортничать, и когда он полезет вверх на дерево, то будет смотреть сквозь ноги на землю, чтобы не сорваться с высоты. Если кто сорвется, тот с жизнью расстанется. Поэтому я и сказала, что он пошел сквозь ноги на покойников глядеть».

Говорит ей юноша: «Вижу, девушка, что ты мудра. Назови мне имя свое». Она ответила: «Зовут меня Феврония». И тот юноша сказал ей: «Я слуга муромского князя Петра. Князь же мой тяжело болен, в язвах. Покрылся он струпьями от крови злого летучего змея, которого он убил своею рукою. От своей болезни искал он исцеления у многих врачей, но никто не смог вылечить его. Поэтому повелел он сюда себя привезти, так как слыхал, что здесь много врачей. Но мы не знаем ни имени, ни где они живут, поэтому и расспрашиваем о них». На это она ответила: «Если бы кто-нибудь взял твоего князя себе, тот мог бы вылечить его». Юноша же сказал: «Что это ты говоришь - кто может взять моего князя себе! Если кто вылечит его, того князь богато наградит. Но назови мне имя врача того, кто он и где дом его». Она же ответила: «Приведи князя твоего сюда. Если будет он чистосердечным и смиренным в словах своих, то будет здоров!»

Юноша быстро возвратился к князю своему и подробно рассказал ему о всем, что видел и что слышал. Благоверный же князь Петр повелел: «Везите меня туда, где эта девица». И привезли его в тот дом, где жила девушка. И послал он одного из слуг своих, чтобы тот спросил: «Скажи мне, девица, кто хочет меня вылечить? Пусть вылечит и получит богатую награду». Она же без обиняков ответила: «Я хочу его вылечить, но награды никакой от него не требую. Вот к нему слово мое: если я не стану супругой ему, то не подобает мне и лечить его». И вернулся человек тот и передал князю своему, что сказала ему девушка.

Князь же Петр с пренебрежением отнесся к словам ее и подумал: «Ну как это можно - князю дочь древолаза взять себе в жены!» И послал к ней, молвив: «Скажите ей - пусть лечит, как умеет. Если вылечит, возьму ее себе в жены». Пришли к ней и передали эти слова. Она же, взяв небольшую плошку, зачерпнула ею квасу, дунула на нее и сказала: «Пусть истопят князю вашему баню, пусть он помажет этим все тело свое, где есть струпья и язвы. А один струп пусть оставит непомазанным. И будет здоров!»

И принесли князю эту мазь; и повелел он истопить баню. Девушку же он захотел испытать в ответах - так ли она мудра, как он слыхал о речах ее от отрока своего. Послал он к ней с одним из своих слуг небольшой пучок льна, говоря так: «Эта девица хочет стать моей супругой ради мудрости своей. Если она так мудра, пусть из этого льна сделает мне сорочку, и одежду, и платок за то время, пока я в бане буду». Слуга принес Февронии пучок льна и, вручив его ей, передал княжеский наказ. Она же сказала слуге: «Влезь на нашу печь и, сняв с грядки поленце, принеси сюда». Он, послушав ее, принес поленце. Тогда она, отмерив пядью, сказала: «Отруби вот это от поленца». Он отрубил. Она говорит ему: «Возьми этот обрубок поленца, пойди и дай своему князю от меня и скажи ему: за то время, пока я очешу этот пучок льна, пусть князь твой смастерит из этого обрубка ткацкий стан и всю остальную снасть, на чем будет ткаться полотно для него». Слуга принес к своему князю обрубок поленца и передал слова девушки. Князь же говорит: «Пойди скажи девушке, что невозможно из такой маленькой чурочки за такое малое время смастерить то, чего она просит!» Слуга пришел и передал ей слова князя. Девушка же на это ответила: «А это разве возможно - взрослому мужчине из одного пучка льна, за то малое время, пока он будет в бане мыться, сделать сорочку, и платье, и платок?» Слуга ушел и передал эти слова князю. Князь же подивился ответу ее.

Потом князь Петр пошел в баню мыться и, как наказывала девушка, мазью помазал язвы и струпы свои. А один струп оставил непомазанным, как девушка велела. И когда вышел из бани, то уже не чувствовал никакой болезни. Наутро же глядит - все тело его здорово и чисто, только один струп остался, который он не помазал, как наказывала девушка, и дивился он столь быстрому исцелению. Но не захотел он взять ее в жены из-за происхождения ее, а послал ей дары. Она же не приняла.

Князь Петр поехал в вотчину свою, город Муром, выздоровевшим. Лишь оставался на нем один струп, который был не помазан по повелению девушки. И от того струпа пошли новые струпья по всему телу с того дня, как поехал он в вотчину свою. И снова покрылся он весь струпьями и язвами, как и в первый раз.

И опять возвратился князь на испытанное лечение к девушке. И когда пришел к дому ее, то со стыдом послал к ней, прося исцеления. Она же, нимало не гневаясь, сказала: «Если станет мне супругом, то исцелится». Он же твердое слово дал ей, что возьмет ее в жены. И она снова, как и прежде, то же самое лечение определила ему, о каком я уже писал раньше. Он же, быстро исцелившись, взял ее себе в жены. Таким-то вот образом стала Феврония княгиней.

И прибыли они в вотчину свою, город Муром, и начали жить благочестиво, ни в чем не преступая Божиих заповедей.

По прошествии недолгого времени князь Павел скончался. Благоверный же князь Петр после брата своего стал самодержцем в городе своем.

Бояре, по наущению жен своих, не любили княгиню Февронию, потому что стала она княгиней не по происхождению своему; Бог же прославил ее ради доброго ее жития.

Однажды кто-то из прислуживающих ей пришел к благоверному князю Петру и наговорил на нее: «Каждый раз, - говорил он, - окончив трапезу, не по чину из-за стола выходит: перед тем, как встать, собирает в руку крошки, будто голодная!» И вот благоверный князь Петр, желая ее испытать, повелел, чтобы она пообедала с ним за одним столом. И когда кончился обед, она, по обычаю своему, собрала крошки в руку свою. Тогда князь Петр взял Февронию за руку и, разжав ее, увидел ладан благоухающий и фимиам. И с того дня он ее больше никогда не испытывал.

Минуло немалое время, и вот однажды пришли к князю бояре его во гневе и говорят: «Княже, готовы мы все верно служить тебе и тебя самодержцем иметь, но не хотим, чтобы княгиня Феврония повелевала женами нашими. Если хочешь оставаться самодержцем, путь будет у тебя другая княгиня. Феврония же, взяв богатства, сколько пожелает, пусть уходит, куда захочет!» Блаженный же Петр, в обычае которого было ни на что не гневаться, с кротостью ответил: «Скажите об этом Февронии, послушаем, что она скажет».

Неистовые же бояре, потеряв стыд, задумали устроить пир. Стали пировать, и вот, когда опьянели, начали вести свои бесстыдные речи, словно псы лающие, лишая святую Божьего дара, который Бог обещал ей сохранить и после смерти. И говорят они: «Госпожа княгиня Феврония! Весь город и бояре просят у тебя: дай нам, кого мы у тебя попросим!» Она же в ответ: «Возьмите, кого просите!» Они же, как едиными устами, промолвили: «Мы, госпожа, все хотим, чтобы князь Петр властвовал над нами, а жены наши не хотят, чтобы ты господствовала над ними. Взяв сколько тебе нужно богатств, уходи, куда пожелаешь!» Тогда она сказала: «Обещала я вам, что чего ни попросите - получите. Теперь я вам говорю: обещайте мне дать, кого я попрошу у вас». Они же, злодеи, обрадовались, не зная, что их ждет, и поклялись: «Что ни назовешь, то сразу беспрекословно получишь». Тогда она говорит: «Ничего иного не прошу, только супруга моего, князя Петра!» Они же ответили: «Если сам захочет, ни слова тебе не скажем». Враг помутил их разум - каждый подумал, что если не будет князя Петра, то поставят другого самодержца: а ведь в душе каждый из бояр надеялся самодержцем стать.

Блаженный же князь Петр не захотел нарушить Божиих заповедей ради царствования в жизни этой, он по Божьим заповедям жил, соблюдая их, как богогласный Матфей в своем Благовествовании вещает. Ведь сказано, что, если кто прогонит жену свою, не обвиненную в прелюбодеянии, и женится на другой, тот сам прелюбодействует. Сей же блаженный князь по Евангелию поступил: достояние свое к навозу приравнял, чтобы заповеди Божьей не нарушить.

Злочестивые же бояре эти приготовили для них суда на реке - под этим городом протекает река, называемая Окой. И вот поплыли они по реке в судах. В одном судне с Февронией плыл некий человек, жена которого была на этом же судне. И человек этот, искушаемый лукавым бесом, посмотрел на святую с вожделением. Она же, сразу угадав его дурные мысли, обличила его, сказав ему: «Зачерпни воды из реки сей с этой стороны судна сего». Он почерпнул. И повелела ему испить. Он выпил. Тогда сказала она снова: «Теперь зачерпни воды с другой стороны судна сего». Он почерпнул. И повелела ему снова испить. Он выпил. Тогда она спросила: «Одинакова вода или одна слаще другой?» Он же ответил: «Одинаковая, госпожа, вода». После этого она промолвила: «Так и естество женское одинаково. Почему же ты, забыв о своей жене, о чужой помышляешь?» И человек этот, поняв, что она обладает даром прозорливости, не посмел больше предаваться таким мыслям.

Когда приспел вечер, пристали они к берегу и начали устраиваться на ночлег. Блаженный же князь Петр задумался: «Что теперь будет, коль скоро я по своей воле от княженья отказался?» Предивная же Феврония говорит ему: «Не скорби, княже, милостивый Бог, творец и заступник всех, не оставит нас в беде!»

На берегу тем временем на ужин князю Петру готовили еду. И повар его воткнул маленькие колья, чтобы повесить на них котлы. А когда закончился ужин, святая княгиня Феврония, ходившая по берегу и увидевшая обрубки эти, благословила их, сказав: «Да будут они утром большими деревьями с ветвями и листвой». Так и было: встали утром и нашли вместо обрубков большие деревья с ветвями и листвой.

И вот, когда люди собрались грузить с берега на суда пожитки, то пришли вельможи из города Мурома, говоря: «Господин наш князь! От всех вельмож и от жителей всего города пришли мы к тебе, не оставь нас, сирот твоих, вернись на свое княжение. Ведь много вельмож погибло в городе от меча. Каждый из них хотел властвовать, и в распре друг друга перебили. И все уцелевшие вместе со всем народом молят тебя: господин наш князь, хотя и прогневали и обидели мы тебя тем, что не захотели, чтобы княгиня Феврония повелевала женами нашими, но теперь, со всеми домочадцами своими, мы рабы ваши и хотим, чтобы были вы, и любим вас, и молим, чтобы не оставили вы нас, рабов своих!»

Блаженный князь Петр и блаженная княгиня Феврония возвратились в город свой. И правили они в городе том, соблюдая все заповеди и наставления Господние безупречно, молясь беспрестанно и милостыню творя всем людям, находившимся под их властью, как чадолюбивые отец и мать. Ко всем питали они равную любовь, не любили жестокости и стяжательства, не жалели тленного богатства, но богатели Божьим богатством. И были они для своего города истинными пастырями, а не как наемники. А городом своим управляли со справедливостью и кротостью, а не с яростью. Странников принимали, голодных насыщали, нагих одевали, бедных от напастей избавляли.

Когда приспело время благочестивого преставления их, умолили они Бога, чтобы в одно время умереть им. И завещали, чтобы их обоих положили в одну гробницу, и велели сделать из одного камня два гроба, имеющих меж собою тонкую перегородку. В одно время приняли они монашество и облачились в иноческие одежды. И назван был в иноческом чину блаженный князь Петр Давидом, а преподобная Феврония в иноческом чину была названа Ефросинией.

В то время, когда преподобная и блаженная Феврония, нареченная Ефросинией, вышивала лики святых на воздухе для соборного храма пречистой Богородицы, преподобный и блаженный князь Петр, нареченный Давидом, послал к ней сказать: «О сестра Ефросиния! Пришло время кончины, но жду тебя, чтобы вместе отойти к Богу». Она же ответила: «Подожди, господин, пока дошью воздух во святую церковь». Он во второй раз послал сказать: «Не долго могу ждать тебя». И в третий раз прислал сказать: «Уже умираю и не могу больше ждать!» Она же в это время заканчивала вышивание того святого воздуха: только у одного святого мантию еще не докончила, лицо уже вышила; и остановилась, и воткнула иглу свою в воздух, и замотала вокруг нее нитку, которой вышивала. И послала сказать блаженному Петру, нареченному Давидом, что умирает вместе с ним. И, помолившись, отдали они оба святые свои души в руки Божий в двадцать пятый день месяца июня.

После преставления их решили люди тело блаженного князя Петра похоронить в городе, у соборной церкви пречистой Богородицы, Февронию же похоронить в загородном женском монастыре, у церкви Воздвижения честного и животворящего креста, говоря, что, так как они стали иноками, нельзя положить их в один гроб. И сделали им отдельные гробы, в которые положили тела их: тело святого Петра, нареченного Давидом, положили в его гроб и поставили до утра в городской церкви святой Богородицы, а тело святой Февронии, нареченной Ефросинией, положили в ее гроб и поставили в загородной церкви Воздвижения честного и животворящего креста. Общий же их гроб, который они сами повелели высечь себе из одного камня, остался пустым в том же городском соборном храме пречистой Богородицы. Но на другой день утром люди увидели, что отдельные гробы, в которые они их положили, пусты, а святые тела их нашли в городской соборной церкви пречистой Богородицы в общем их гробе, который они велели сделать для себя еще при жизни. Неразумные же люди как при жизни, так и после честного преставления Петра и Февронии, пытались разлучить их: опять переложили их в отдельные гробы и снова разъединили. И снова утром оказались святые в едином гробе. И после этого уже не смели трогать их святые тела и погребли их возле городской соборной церкви Рождества святой Богородицы, как повелели они сами - в едином гробе, который Бог даровал на просвещение и на спасение города того: припадающие с верой к раке с мощами их щедро обретают исцеление.

Мы же по силе нашей да воздадим похвалу им.

Радуйся, Петр, ибо дана тебе была от Бога сила убить летающего свирепого змея! Радуйся, Феврония, ибо в женской голове твоей мудрость святых мужей заключалась! Радуйся, Петр, ибо, струпья и язвы нося на теле своем, мужественно все мучения претерпел! Радуйся, Феврония, ибо уже в девичестве владела данным тебе от Бога даром исцелять недуги! Радуйся, прославленный Петр, ибо, ради заповеди Божьей не оставлять супруги своей, добровольно отрекся от власти! Радуйся, дивная Феврония, ибо по твоему благословению за одну ночь маленькие деревца выросли большими и покрытыми ветвями и листьями! Радуйтесь, честные предводители, ибо в княжении своем со смирением, в молитвах, творя милостыню, не возносясь прожили; за это и Христос осенил вас своей благодатью, так что и после смерти тела ваши неразлучно в одной гробнице лежат, а духом предстоите вы перед владыкой Христом! Радуйтесь, преподобные и преблаженные, ибо и после смерти незримо исцеляете тех, кто с верой к вам приходит!

Мы же молим вас, о преблаженные супруги, да помолитесь и о нас, с верою чтущих вашу память!

Помяните же и меня, прегрешного, написавшего все то, что я слышал о вас, не ведая - писали о вас другие, сведущие более меня, или нет. Хотя и грешен я, и невежда, но на Божию благодать и на щедроты его уповая и на ваши молитвы к Христу надеясь, работал я над трудом своим. Желая вам на земле хвалу воздать, настоящей хвалы еще и не коснулся. Хотел вам ради вашего кроткого правления и праведной жизни сплести венки похвальные после преставления вашего, но по-настоящему еще и не коснулся этого. Ибо прославлены и увенчаны вы на небесах истинными нетленными венками общим владыкой всех Христом, которому подобает вместе с безначальным его Отцом и с пресвятым, благим и животворящим Духом вся слава, честь и поклонение ныне и всегда, и во веки веков. Аминь.

Повесть о рязанском епископе Василии

О городе Муроме и о епископии его, как перешла она в Рязань

Слышал я от неких, рассказывавших древние сказания о городе Муроме, что в стародавние времена был он основан не там, где ныне стоит, но находился в ином месте в той же области, на расстоянии от нынешнего города немалом. Сказание же о нем говорит, что был это преславный город в Российской земле в древние времена. По прошествии же многих лет пришел он в разорение и запустение, потом минуло еще много времени, и был он перенесен на иное место, на окраину той же области, и поставлен там, где и ныне стоит.

Во времена правления в Киеве и во всей Русской земле превеликого, святого и равноапостольного князя Владимира, когда пришло ему время разделить между детьми своими города - кому каким владеть, то одному из сыновей своих, святому Борису, передал он город в Российской земле Ростов, а другому сыну, святому Глебу, - город Муром. Из этих городов и пошли они на страдание ради Христа, и святость их познана была праведными людьми, и стали прославляться они во святых церквах. И в тех городах, где княжили они, были поставлены епископы, и назывались те епископы местными епископами святых страстотерпцев Бориса и Глеба. Со временем два князя, родные братья, из того же рода святого превеликого князя Владимира начали управлять городами: старший - городом Муромом, младший же - Рязанью.

В некие времена был в городе Муроме епископом праведный Василий. Дьявол же, древний погубитель душ человеческих, не в силах терпеть праведной жизни этого епископа, начал ему вредить так, чтобы представить его блудником. И вот, преображаясь в девицу, показывался он из дома епископа - то выглядывал в окно, то выходил из епископского дома. Видя такое, многие жители города и городские вельможи впали в обман - поверили этому. И вот пришли в дом епископа, чтобы ради вины такой прогнать его из епископии.

Тогда епископ взял икону с изображением предвечного младенца Христа с Богородицей - на икону же эту имел он великую надежду о спасении своем - и пошел с епископского двора. Его проводили до реки Оки и хотели дать ему небольшую ладью, чтобы он мог уплыть. Он же, стоя на берегу, снял мантию и, разостлав ее по воде, встал на нее, держа в руках образ с Христом и Богородицей, и сразу же бурным порывом ветра понесло его против течения, вверх по реке. Рассказывают, что случилось это на третьем часу дня, а в девятом часу того же дня примчало его в то место, которое ныне зовется Старой Рязанью, тогда ведь здесь жили рязанские князья. Князь же рязанский Олег встретил его с крестами; так и перешла в Рязань муромская епископия; и до сих пор называется она Борисоглебской.

После этого Муром стал входить в епархию рязанских епископов. И епископы с тех пор в Муром больше не возвратились и стали именоваться епископами, на первом месте - рязанскими, а на втором - муромскими. Когда же епископы посещали город Муром, то именовались на первом месте - муромскими, а на втором - рязанскими. Чудесная же та икона, которая епископа Василия перенесла, и ныне находится в Рязани. Он с верою уповал на нее, она же милостью своей прославила его, желая показать беспорочность святого раба, и всего за шесть часов домчала его вверх по реке на расстояние, больше двухсот поприщ.

О Пречистая Божия Матерь, какой язык расскажет о твоих чудесах, или какой ум по достоинству восхвалит твои благодеяния, когда ты молишь Сына с Отцом и со Святым Духом о наших согрешениях! Слыша о том, что не ты сама, а написанный образ твой такие чудеса свершил, поражаюсь я в уме своем! Хотел бы подробнее о всем рассказать, но не знаю, что писать, ибо с тех пор прошло много лет, и многое мне осталось неизвестным, и я боюсь, чтобы, рассказывая об этом, не оказаться мне лжецом. Как слышал, так и написал; если же о чем-то, и не до конца разузнав, написал, то уповаю на милостивую помощь владычицы всех - Богоматери, которую следует всем христианам молить, чтобы избавила нас от наветов вражьих всегда, ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Правительница

Наставление в землемерии царям, если им угодно

Гласит Соломонова премудрость: «Услышьте, цари, и поймите, научитесь, судьи земных пределов, внемлите, управляющие множеством и кичащиеся толпами народов, что от Господа дана вам власть и сила от Вышнего». Если же поищем мы теперь благоверного царя, ни у одного народа, кроме русского народа, не увидим царя православного. И уж если справедлив он по вере, то стоит ему без устали стараться, принимая во внимание то, что к благополучию подданных, заботиться в делах управления не только о вельможах, но и о самых последних. Необходимы вельможи, но вовсе не трудом своим снабжаются они. Необходимы прежде всего земледельцы: от их трудов хлеб, а от него начало всех благ - хлеб на литургии в бескровную жертву приносится Богу и в тело Христово обращается. И вся земля потом от царя и до простых людей питается от их трудов. А они всегда пребывают в скорбных волнениях, ибо всегда несут тяжесть не одного бремени. Следовало бы им одно тяглое бремя нести в году, как и всякое животное - и птицы, и звери, и скоты - однажды в год мучается линькой. А земледельцы постоянно поднимают гнет разных работ: то платя оброк деньгами, то ямские поборы, то еще какие. Те, кто из дармоедов направлены бывают к ним за царскими поборами, и те еще много себе с них берут, кроме назначенного для царя, да из-за этих посылок, из-за корма лошадям, ямских издержек много к тому же расходуется денег. Много и других обид земледельцам от того, что царские писари-землемеры ездили с землемерной цепью, наделяя царских воинов землей и всякую четверть полагая по отдельности мерой земли, сильно этим затягивая, проедали много съестного у земледельцев.

О многих царствах мы читали, но такого обыкновения не видели. А видели вот что: когда Иосиф был в Египте, ведя хозяйство Фараона-царя, то во время голода придержал несказанное множество пшеницы. Принимая из рук его пшеницу, египтяне отдали ему все свои сокровища, а когда не осталось ни у кого что дать, то давал им Иосиф пшеницу и возложил на них такую дань, чтобы, когда будет урожай, каждый взял себе четыре части своего хлеба, а пятая часть их хлеба пошла Фараону-царю. И брал он у жнущих пятую часть урожая, но сверх этого ничего не брал. И наконец, у всех народов каждый человек отдает своему царю или владыкам часть плодов своей земли: где родится золото и серебро, там золото и серебро и дают, а где во множестве плодится многочисленный скот, так скот и дают, а где водятся дикие звери, там зверей и дают. Здесь же в Русской земле не родится ни золото, ни серебро, ни многочисленный скот, но Божьим благословением лучше всего родится хлеб на пропитание людям. Так и нужно, чтобы цари и вельможи в дань с земледельцев брали пятую часть от их хлеба, как положил Иосиф в Египте. Ведь написано, что Иосиф как прообраз Господа продан был в Египет за тридцать Серебреников. Разве же не стоит подражать этому православным царям и вельможам, чтобы в селах своих и деревнях брать с земледельцев от собственного их хлеба пятую часть хлебом же, а сверх того ничего, поскольку невдомек земледельцам, где приобрести золото и серебро? Если же голодные годы, тогда многих мучают, как мы знаем. Разве же заслужили они муку за то, что год доставил малый прибыток? Земледельцев мучают из-за денег, которые поступают в царское распоряжение и даются на раздачу для обогащения вельможам и воинам, а не для необходимости. Для необходимости каждый из вельмож пусть имеет своих земледельцев и довольствуется ими, взимая пятую часть с каждого земледельца и исполняя за это царскую службу. И их земледельцы ради своих вельмож или воинов не должны ничего никому давать, как и ямского сбора.

Нужно тщательно наладить все ямское устройство по росписи от одного города до другого. Те, кто покупает и продает в городах и богатеет от прибыли, те должны взять на себя бремя связей между городами, потому что они собиратели больших доходов. Кроме же этого бремени, пусть не подвергаются они другим повинностям, но, безо всяких пошлин ведя куплю и продажу по городам, пусть поэтому обеспечивают так называемое ямское устройство по росписи от города до города. Так и уменьшится в областях всякое недовольство: уменьшится писарей, отменятся поборы, прекратятся бесчестные прибытки.

А что писари-землемеры меряют четвертями и земледельцев объедают и великую скорбь им причиняют, об этом вот что нужно знать: ради быстроты в землемерии, из-за межевых тяжб и вражды, нужно мерить и наделять в поприщах. Мы имеем в виду, что квадратное поприще - в длину и в ширину по обеим сторонам в тысячу саженей мужских - нуждается для своего засева в восьмистах тридцати трех четвертях с третью ржаных семян, при трехпольном севоразделе таким поприщем назовется поле в двести семьдесят восемь четвертей без полуосьмины, по этой же мере - и два поля.

Это вот поприще удобно дать за поле в двести пятьдесят четвертей или два таких же, поскольку излишек в двадцать восемь четвертей без полуосьмины следует прибавить к каждому полю вместо сенокосных и лесных угодий. Если земли будут чистые, это и лучше, что такой излишек: сняв с него хлеб и продав, купят и сено, и лес. С такой мерой писари-землемеры вдесятеро быстрее управятся, чем с четвертинной мерой: за те дни, что теперь один город обмеряют, за те же дни смогут десять городов обмерить, потому что четвертинная мера - задержка в скорости, а поприщами сразу все вокруг обмерят. Потому не будет и тяжб о землях: если кто захочет покривить, то обличит его мера, что захватил лишнее и чужое; у кого же будет отнято, мера также обличит, что он обижен.

Так что уместно, чтобы повелели цари учредить обмер земель поприщами, а не четвертями. Если же сам царь во всех городах своих для своих потребностей захочет взять себе сколько-то поприщ и если окажется где в длину и ширину с обеих сторон квадрата по десять поприщ, то и будет по этому счету поле в двадцать пять тысяч четвертей или же два поля такого размера, а кроме того, поле в две тысячи семьсот семьдесят пять четвертей за сено и лес или же два поля такого размера, тогда велит он ежегодно пятую часть хлебного приплода отделять себе, и если даст Бог и родится в земле из зерна пять зерен, то в одном только городе окажется у него двадцать пять тысяч четвертей ржи, а ярового вдвое больше. И если в ста городах будет по стольку, то за один год ржи будет два миллиона пятьсот тысяч четвертей, а ярового вдвое больше. Будет из этого и что продать для скопления денег, и ни один земледелец не будет в слезах и мучениях из-за недоимок, как бывает, когда с земли берут хлеб, с леса зверей и мед, с рек рыбу и бобров. Если же в наделе будет лес, нужно отменить налог медом и зверьми, потому что дадут за это пятую часть хлебом.

Точно так и боярам и воинам нужно давать каждому по его положению поприщами, а не четвертями. Если кто боярского достоинства и заслуживает получить тысячу четвертей, тому нужно дать по этому счету за тысячу четвертей квадратное поле в длину два поприща и поперек два поприща с обеих сторон или же два поля такого размера, кроме того, что за сено и лес будет ему поле в сто одиннадцать четвертей. Если же кто из воевод, кто поменьше, заслуживает получить семьсот пятьдесят четвертей, тому нужно дать по этому счету за семьсот пятьдесят четвертей поле длиною два поприща и поперек полтора поприща с обеих сторон или же два поля такого размера, кроме того, что за сено и лес будет ему поле в восемьдесят три четверти. Если же кто из воинов заслуживает получить пятьсот четвертей, тому нужно дать по этому счету за пятьсот четвертей поле длиною два поприща и поперек одно поприще с обеих сторон или же два поля такого размера, кроме того, что за сено и лес будет ему поле в пятьдесят пять четвертей с осьминою. Если же кто заслуживает получить четыреста без двадцати пяти четвертей, тому нужно дать по этому счету за четыреста без двадцати пять четвертей поле длиною полтора поприща и поперек одно поприще с обеих сторон или же два поля такого размера, кроме того, что за сено и лес будет ему поле в сорок одну четверть с осьминой. Если же кто заслуживает получить двести пятьдесят четвертей, тому нужно дать по этому счету за двести пятьдесят четвертей квадратное поле поприще в длину и поперек с обеих сторон или же два поля такого размера, кроме того, что за сено и лес будет ему поле в двадцать восемь четвертей без полуосьмины. Если же кто заслуживает получить сто двадцать пять четвертей, тому нужно дать по этому счету за сто двадцать пять четвертей поле длиною поприще и поперек полпоприща с обеих сторон или же два поля такого размера, кроме того, что за сено и лес будет ему поле в четырнадцать четвертей. Если же будет где поприще поприщу неравно землею, такое есть и среди людей: бывают одного достоинства, то есть равные, или же имеют некоторые отличия, оказываясь неравны друг другу, так что оценивай по человеку, чтобы лучших наделять лучшими поприщами.

Боярин, воевода или воин, имеющий землю, по своему достоинству имеет достаточно и своих земледельцев. Взимающий пятую часть урожая уже не дает земледельцам семян. Если благоволит Бог и одно зерно родит в земле пять, то тот, кому дано одно поприще, получит с него от своих земледельцев в качестве пятой части двести пятьдесят четвертей ржи, а ярового вдвое больше, и этого будет ему достаточно.

Не следует никому из бояр, воевод или воинов, имеющих своих земледельцев, с других собирать деньги. Ведь если кто велик перед другими воинами, то по своему достоинству получает больше земли, так что и земледельцев приобретает больше, чем другой, вдвое или же втрое, или же всемеро и ввосьмеро. Пусть он так велик, что достоин быть воеводой, но не следует все же ему быть чуть ли не государем рядом с другими воинами. В этом излишнее богатство и гордыня, чтобы, собирая со своих земледельцев достаточный доход, к тому же и с чужих взимать деньги. Ведь если кому нужны деньги на расходы, то имеет он у себя излишек хлеба, продав который городским жителям и тем, кто покупает хлеб, добудет деньги на свои потребности. Как можно хотеть от земледельцев денег и ради этого подвергать их мукам, как нам случается видеть? Они ведь деньги не создали, но хлеб создали. Поэтому нужно брать с них хлеба по правилу Иосифа Прекрасного пятую часть, также нужно брать пятую часть сена и дров.

А на ополчение нужно так являться. Кто имеет царскую дачу на пользование землей в длину и поперек квадратное поприще, тот должен явиться со слугой в полном вооружении. И другим по такому же расчету. Если же царь пожелает, чтобы его войско собралось на ополчение за один день, должен он велеть всем воинам жить не в селах и деревнях, но в городах, чтобы положенное им - хлеб, сено и дрова - получали от своих земледельцев, а сами жили в городах. Поэтому как только поступит к ним царская грамота о военных сборах, тотчас все, узнав, постыдятся друг от друга отстать, но единодушно за один день явятся на назначенную им службу.

Разве же захочет сам царь, чтоб не отвечать ему за всю землю, как всякому человеку за свой дом? Ведь сказал Господь: «Кому больше дано, с того больше и взыщется, а кому дано особенно много, с того особенно много и спросят». И апостол говорит галатам, что блудники и прелюбодеи, и пьяницы не удостоятся царства Божия. Мы же тут видим, что в городе по названию Псков и во всех городах русских - корчмы. А пьяницы в корчмах без блудниц никогда не бывают. Если же не будут уничтожены корчмы, а это есть, как известно, пьянство, распутство холостых, прелюбодеяния женатых, отвечать за это будут те, кто обогащается на этом.

Но смилуйся, Господи, и вразуми нашего царя уничтожить это, и не только это, но и всякое хмельное питье. Ведь если в земле нашей не будет пьянства, не будут блудить замужние, не будет и убийств, помимо разбоя. Но если какой злодей и замыслит разбойное дело, один раз исполнит, другой раз из опасения не исполнит. А эта напасть губит не желая и опасения не знает. Как сойдутся по нашему обычаю на хмельное питье мужчины и женщины, тут же приходят скоморохи, берут гусли, и скрипки, и дудки, и бубны, и другие бесовские инструменты, играют на них перед замужними женщинами, бесятся, прыгают, поют непристойные песни. А жена эта уже сидит от хмеля, как в обмороке, трезвая твердость пропадает, и приходит ей охота к сатанинской игре, так же притом и муж ее распустился и за другими женщинами в мечтах пустился, и взгляды туда и сюда устремляются, и каждый муж чужой жене питье подносит с поцелуем, и тут случается прикосновенье руками и сплетение речей потаенных и дьявольские связи. Ведь женщина испытывает стыд, прежде чем однажды не вкусит, когда же вкусит, больше уже не знает стыда и, привыкнув к этому, становится блудницей. Всякой блуднице впервые дьявольское искушение случается на пьяных сборищах.

И смертоубийство тоже в опьянении. Придя на пир, всякий хочет прежде всего занять почетное место, и если не выйдет это, то, будучи еще трезвым, молчит, но начинает ненавидеть брата своего, сидящего на более почетном месте, и тут уж затаит гнев на него в своем сердце. А когда в опьянении уже потеряет разум, начинает злоумышлять и оскорблять того, осыпая злобными словами, и если тот стерпит, этот снова пристает. Но тот в опьянении тоже не смолчит, тогда случится драка, и один другого ножом заколет. Разве бывает слышно о ножевых убийствах, кроме как в пьяных обществах и игрищах, особенно по праздникам, которые празднуют в пьянстве? Вот две радости дьяволу: в пьяных обществах начало разврата замужним и смертоубийства.

Если же кто из любителей пьянства болтает, что если не будет хмеля, то придется с опресноками служить, такой о себе старается, чтобы самому всегда хмелем закваситься. Тесто квасится не от хмеля, а от всяких дрожжей, а те бывают и нехмельные, ведь не говорит Писание о хлебе, употребляемом на службе, чтоб он перебродил.

Святой апостол Петр поставил в Александрии епископом евангелиста Марка, а от Марка и до сего дня ничуть не обеднели александрийские патриархи паствою, но, наследуя друг другу, служили хлебом, квашенным виноградными дрожжами: нет в них хмеля, и тесто может кваситься нехмельными дрожжами. Если благоволит Бог, следует, чтобы благочестивый царь наказал правителям всех русских городов, чтоб запрещали делать хмельные изделия, от этого упразднится смертоубийство, блуд, пьянство. А еще бы из-за смертоубийств наказать во всех областях кузнецам, чтоб ковали ножи с тупыми концами, и от этого упразднится смертоубийство. Царю же за это простятся грехи и воздадутся в будущем бесконечные блага от Господа Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа во веки веков, аминь.

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Шрифт:

100% +

Повесть о Петре и Февронии

…Но струи крови чудовища обрызгали тело князя Петра, и от этой поганой крови он покрылся струпьями, потом язвами и тяжело заболел. Он призывал всех врачей своего княжества, чтобы исцелили его, но ни один не мог его вылечить.1
В городе Муроме правил князь Павел, там появился летучий змей. И никто не мог справиться со змеем, пока за дело не взялся брат Павла Пётр. С помощью заветного Агрикова меча сумел он убить змея.

Прослышал он, что в Рязанской земле много лекарей, и велел отвезти себя туда, потому что болезнь его очень усилилась и он не мог уже сидеть на коне. Привезли его в Рязанскую землю, и разослал он свою дружину во все концы искать лекарей.

Один из его дружинников завернул в деревню Ласково. Подъехал он к воротам какого-то дома, – никого не видно; взошёл на крыльцо, – словно никто и не слышит; открыл дверь и глазам не верит: сидит за ткацким станом девушка, одна в доме, а перед нею скачет-играет заяц.

И молвит девушка:

– Плохо, когда двор без ушей, а дом без глаз!

Молодой дружинник не понял её слов и говорит:

– Где же хозяин этого дома?

Девушка отвечает:

– Отец и мать пошли взаймы плакать, а брат ушёл сквозь ноги смерти в глаза глядеть.

Юноша опять ничего не понял, о чём она говорит, удивился и тому, что увидел, и тому, что услышал:

– Ну скажи ты, что за чудеса! Вошёл я к тебе, – вижу, работаешь за станом, а перед тобой заяц пляшет. Заговорила ты, – и странных речей твоих я никак не пойму. Сперва ты сказала: «Плохо, когда двор без ушей, а дом без глаз!» Про отца и мать своих сказала: «Пошли взаймы плакать», а про брата: «Сквозь ноги смерти в глаза глядеть», и ни единого слова я тут не понял.

Улыбнулась девушка и сказала:

– Ну чего уж тут не понять! Подъехал ты ко двору и в дом вошёл, а я сижу неприбранная, гостя не встречаю. Был бы пёс во дворе, почуял бы тебя издали, лаял бы: вот и были бы у двора уши. А кабы в доме моём было дитя, увидело бы тебя, как ты через двор шёл, и мне бы сказало: вот был бы и дом с глазами. Отец и мать пошли на похороны и там плачут, а когда они помрут, другие над ними плакать будут: значит, сейчас они свои слёзы взаймы проливают. Сказала я, что брат мой (как и отец) – бортник2
Бортник – человек, собиравший в лесу мёд.

В лесу они собирают по деревьям мёд диких пчёл. Вот и сейчас брат ушёл бортничать, залезет на дерево как можно повыше и вниз поглядывает, как бы не сорваться, ведь кто сорвался, тому конец! Потому я и сказала: «Сквозь ноги смерти в глаза глядеть».

– Вижу, мудрая ты девица, – говорит юноша, – а как же звать тебя?

– Зовут меня Феврония.

– А я из дружины муромского князя Петра. Тяжело болеет наш князь – весь в язвах. Он своей рукой убил оборотня, змея летучего, и где брызгала его кровь змеиная, там и струпья явились. Искал он лекаря в своём княжестве, многие его лечили, никто не вылечил. Приказал сюда себя привезти, говорят, здесь много искусных целителей. Да не знаем мы, как их звать и где они живут, вот и ходим спрашиваем о них!

Феврония подумала и говорит:

– Только тот может князя твоего вылечить, кто себе его потребует.

Дружинник спрашивает:

– Как это говоришь, кто себе потребует князя моего? Для того, кто его вылечит, князь Пётр не пожалеет никаких богатств. Ты скажи мне имя его, кто он и где живёт.

– Приведи князя твоего сюда. Если он добросердечен и не высокомерен, то будет здоров! – ответила Феврония.

Вернулся дружинник к князю и всё ему подробно рассказал, что видел и слышал. Князь Пётр приказал отвезти его к этой мудрой девушке.

Привезли его к дому Февронии. Князь послал к ней слугу своего спросить:

– Скажи, девушка, кто это хочет меня вылечить? Пусть исцелит меня от язв – и получит богатую мзду.

А она прямо и говорит:

– Я сама буду лечить князя, но богатств от него никаких не требую. Скажи ему от меня так: если не буду его супругой, не надо мне и лечить его.

Вернулся слуга и доложил князю всё, что сказала девушка. Князь Пётр не принял всерьёз её слов, он подумал:

«Как это мне, князю, жениться на дочери бортника?» И послал к ней сказать:

«В чём же тайна врачества твоего, начинай лечить. А если вылечишь, возьму тебя в жёны!»

Посланный передал ей слова князя, она взяла небольшую плошку, зачерпнула из дёжи3
Дёжа – кадка, в которой квасят и месят тесто.

Хлебной закваски, дунула на неё и говорит:

– Истопите вашему князю баню, а после бани пусть мажет по всему телу свои язвы и струпья, но один струп пусть оставит непомазанным. И будет здоров!

И принесли князю эту мазь. И велел он истопить баню, но, прежде чем довериться её снадобью, решил князь испытать её мудрость хитрыми задачами. Запомнились ему её мудрые речи, которые передал первый его слуга. Послал ей малый пучок льну и велел передать: «Коли хочет эта девушка супругой моей стать, пусть покажет нам мудрость свою. Если она и вправду мудрая, пусть из этого льна сделает мне рубаху, портки и полотенце за то время, пока я буду в бане париться».

Слуга принёс ей пучок льну и передал княжий наказ. Она велела слуге:

– Заберись-ка на эту печь, сними с грядки4
Грядка – здесь: уступ на печке.

Сухое поленце, принеси сюда!

Слуга послушно достал ей полено. Отмерила она одну пядь и говорит:

– Отсеки этот кусок от поленца.

Он отрубил.

Тогда она говорит:

– Возьми эту чурочку, отнеси князю своему и скажи от меня: «За то время, пока я пучок льну очешу, пусть князь из этой чурочки сделает мне ткацкий стан и все снаряды, чтобы выткать полотно ему на бельё».

Слуга отнёс князю чурочку и пересказал речи девушки. Князь посмеялся и послал его назад:

– Иди, скажи девушке, что нельзя из такой малой чурки в такое малое время столько изделий приготовить!

Слуга передал слова князя. Феврония только того и ждала.

– Ну, спроси тогда его, разве можно из такого пучочка льна взрослому мужчине за то время, пока он в бане попарится, выделать и рубашку, и портки, и полотенце?

Слуга пошёл и передал ответ князю. Выслушал князь и подивился: ловко ответила.

После этого сделал он, как велела девушка: помылся в бане и помазал все язвы и струпья её мазью, а один струп оставил непомазанным. Вышел из бани – и болезни не чувствует, а наутро глядит – всё тело чисто и здорово, только один струп остался, что он не помазал, как велела девушка. Изумился он быстрому исцелению. Однако не захотел взять её в жёны из-за низкого её рода и послал ей богатые дары. Она даров не приняла.

Уехал князь Пётр в свою вотчину, в город Муром, совсем здоровым. Но оставался на теле у него один струп, оттого что не помазал его целебной мазью, как наказывала девушка. Вот от этого-то струпа и пошли по всему телу новые струпья и язвы с того самого дня, как уехал он от Февронии. И опять тяжело заболел князь, как и в первый раз.

Пришлось вернуться к девушке за испытанным лечением. Добрались до её дому, и, как ни стыдно было князю, послал к ней опять просить исцеления.

Она, нимало не гневаясь, говорит:

– Если станет князь моим супругом, то будет совсем исцелён.

Тут уж он твёрдое слово дал, что возьмёт её в жёны.

Она, как и прежде, дала ему закваски и велела выполнить то же самое лечение. Князь совсем вылечился и женился на ней.

Се убо в Русиистеи земли град, нарицаемыи Муром. В нем же бе самодержавствуяи благоверныи князь, яко поведаху , именем Павел. Искони же ненавидяи добра роду человеческому, диявол всели неприязненаго летящаго змия к жене князя того на блуд. И являшеся еи яков же бе естеством, приходящим же людем являшеся своими мечты , яко же князь сам седяше з женою своею. Теми же мечты многа времена преидоша, жена же сего не таяше, но поведаше князю мужеви своему вся ключшаяся еи, змии же неприязнивыи осиле над нею.

Князь же мысляше, что змиеви сотворити, но недоумеяшеся. И рече жене си: «Мыслю, жено, но недоумею, что сотворити неприязни тому. Смерть убо не вем , каку нанесу на нь. Аще бо глаголет к тебе какова словеса, да вопросиши его лестию и о сем: весть ли сеи неприязнивыи духом своим, от чего ему смерть хощет быти. Аще ли увеси , нам поведавши, свободишися не токмо в нынешном веце злаго его дыхания и сипения и всего скаредия , еже смрадно есть глаголати, но и в будущии век нелицемернаго судию Христа милостива себе сотвориши!»

Жена же мужа своего глагол в сердцы си твердо приимши, умысли во уме своем: «Добро тако быти».

Во един же от днии неприязнивому тому змию прилетевшу к неи, она же добру память при сердцы имея, глагол лестию предлагает к неприязни тои, глаголя многия иныя речи, и по сих с почтением воспросив его хваля, рече бо, яко «много веси , и веси ли кончину си , какова будет и от чего?» Он же неприязнивыи прелестник прельщен добрым прелщением от верныя жены, яко непщева таину к неи изрещи, глаголя: «Смерть моя есть от Петрова плеча, от Агрикова же меча!»

Жена же, слышав такую речь, в сердци си твердо сохрани и по отшествии неприязниваго того повода князю мужеви своему, яко же рекл есть змий. Князь же то слышав, недоумеяшеся, что есть смерть от Петрова плеча и от Агрикова меча.

Имеяше же у себе приснаго брата, князя именем Петра. Во един же от днии призва его к себе и начат ему поведати змиевы речи, яко же рекл есть жене его. Князь же Петр слышав от брата своего, яко змий нарече тезоименита ему исходатая смерти своей, нача мыслити, не сумняся мужествене, како бы убити змия. Но и еще в нем беаше мысль, яко не ведыи Агрикова меча.

Имеяше же обычай ходити по церквам уединяяся. Бе же вне града церковь в женьстем монастыри Воздвижение честнаго и животворящаго креста. И прииде к ней един помолитися. Яви же ся ему отроча, глаголя: «Княже! Хощешили да покажу ти Агриков мечь?»

Он же хотя желание свое исполнити рече: «Да вижу, где есть!» Рече же отроча: «Иди вслед мене». И показа ему во олтарней стене межи камения скважню, в ней же лежаще мечь. Благоверный же князь Петр взем мечь той и прииде и повода брату своему. И от того дни искаше подобна времени да убьет змия.

По вся же дни ходя к брату своему и к сносе своей на поклонение. Ключи же ся ему прийти во храмину ко брату своему. И в том же часе шед к сносе своей во храмину и виде брата своего седяща у нея. И паки пошед от нея, встрете некоего от предстоящых брату его и рече ему: «Изыдох бо от брата моего к сносе моей, брат же мой оста в своем храме. Мне же, не косневшу ни камо же, вскоре пришедшу в храмину к сносе моей и не свем чюждуся , како брат мой напредь мене обретеся в храмине у снохи моея?» Той же человек рече ему: «Никако же, господи, по твоем отшествии не изыде брат твой из своея храмины!»

Он же разуме быти пронырьству лукаваго змия. И прииде к брату и рече ему: «Когда семо прииде? Аз бо от тебе изыдох, и нигде же ничесо же помедлив, приидох к жене твоей в храмину и видех тя с нею седяща и почюдихся , како напредь мене обретеся. Приидох кепаки семо, нигде же ничесо же помедлив, ты же, не вем како мя предтече , напредь мене зде обретеся». Он же рече: «Никако же, брате, из храма сего по твоем отшествии не изыдох и у жены своея никако же бе». Князь же Петр рече: «Се есть, брате, пронырьство лукаваго змия: да тобою ми ся кажет , аще не бых хотел убити его , яко непщуя тебе своего брата. Ныне убо, брате, отсюду никамо же иди, аз же тамо иду братися со змием, да негли божиею помощию убьен будет лукавый змий сей».

И взем мечь, нарицаемый Агриков, и прииде в храмину к сносе своей, и видев змия зраком аки брата си, и твердо уверися, яко несть брат его, но прелестный змий, и удари его мечем. Змий же явися яков же бяше естеством и нача трепетатися и бысть мертв и окропи блаженнаго князя Петра кровию своею. Он же от неприязнивыя тоя крови острупе, и язвы быша, и прииде на нь болезнь тяжка зело. И искаше во своем одержании от мног врачев исцеления, и ни от единого получи.

Слышав же, яко мнози суть врачеве в пределех Рязаньския земли, и повеле себе тамо вести, не бе бо сам мощен на кони седети от великия болезни. Привезен же бысть в пределы Рязаньския земли и послав синклит свой искати врачев.

Един же от предстоящих ему юноша уклонися в весь, нарицающуюся Ласково. И прииде к некоего дому вратом и не виде никого же; и вниде в дом и не бе кто бы его чюл; и вниде в храмину и зря видение чюдно: седяше бо едина девица и ткаше красна , пред нею же скача заец.

И глаголя девица: «Нелепо есть быти дому без ушии и храму безо очию!» Юноша же тоя глагол не внят во ум, рече девици: «Где есть человек мужеска полу, иже зде живет?» Она же рече: «Отець мой и мати моя поидоша взаим плакати, брат же мой иде чрез ноги в нави зрети».

Юноша же той не разуме глагол ея, дивляшеся, зря и слыша вещь подобну чюдеси и глагола к девици: «Внидох к тебе и вижу тя делающуи видех заець пред тобою скача и слышу от устну твоею глаголы странны некаки и сего не вем , что глаголеши. Перьвое бо рече: «Нелепо есть быти дому без ушию и храму без очию». Про отца же твоего и матерь рече, яко «идоша взаим плакати», брата же своего глаголя «чрез ноги в нави зрети». И ни единого слова от тебе разумех». Она же глагола ему: «Сего ли не разумееши! Прииде в дом сии и в храмину мою вниде и видев мя седящу в простоте . Аще бы был в дому наю пес и чюв тя к дому приходяща, лаял бы на тя: се бо есть дому уши. И аще бы было в храмине моей отроча и виде тя к храмине приходяща, сказало бы ми: се бо есть храму очи. А еже сказах ти про отца и матерь и брата, яко отец мой и мати моя идоста взаим плакати - шли бо суть на погребение мертваго и тамо плачют, и егда же по них смерть приидет, инии по них учнут плакати: сей есть заимованный плачь. Про брата же ти глаголах, яко отец мой и брат мой древолазцы суть, в лесе бо мед от древия емлют. Брат же мой ныне на таковое дело иде, яко же лести на древо в высоту чрез ноги зрети к земли, мысля, абы не урватися с высоты. Аще ли кто урвется, сей живота гоньзнет. Сего ради рех, яко иде чрез ноги в нави зрети».

Глагола ей юноша: «Вижу тя девице мудру сущу. Повеждь ми имя свое». Она же рече: «Имя ми есть Феврония». Той же юноша рече к ней: «Аз есмь муромскаго князя Петра служаи ему. Князь же мой имея болезнь тяжку и язвы. Оструплену бо бывшу ему от крови неприязниваго летящаго свирепаго змия, его же есть убил своею рукою. И в своем одержании искаше исцеления от мног врачев и ни от единого получи. Сего ради семо повеле себе привести, яко слыша зде многи врачеве. Но мы не вемы, како именуются, ни жилищ их вемы, да того ради вопрошаем о нею». Она же рече: «Аще бы кто требовал князя твоего себе, могл бы уврачевати». Юноша же рече: «Что убо глаголеши, еже кому требовати князя моего себе? Аще кто уврачюет, то князь мой даст ему имения много. Но скажи ми имя врача того, кто есть и камо есть жилище его». Она же рече: «Да приведеши князя твоего семо. Аще будет мяхкосерд и смирен во ответех, да будет здрав!».

Юноша же той скоро возвратися ко князю своему и повода ему все подробну, еже виде и еже слыша от девицы. Благоверный же князь Петр рече: «Да везете мя, где есть девица».

И привезоша его в дом той, в нем же есть девица. И посла к ней отрок своих, глаголя: «Повежь ми, девице, кто есть, хотя мя уврачевати? Да уврачюет мя и возмет имения много». Она же не обинуяся рече: «Аз есмь хотяи врачевати, но имения не требую от него прияти. Имам же к нему слово таково: аще бо не имам быти супруга ему, не требе ми есть врачевати его».

И пришед человек той, поведа князю своему, яко же рече девица. Князь же Петр яко не брегии словеси ея и помысли: «Како князю сущу древолазца дщи пояти себе жену?» И послав к ней рече: «Рцыте ей, что есть врачевство ея, да врачюет. Аще ли уврачюет, имам пояти ю себе жену!»

Пришедше же реша ей слово то. Она же взем сосудеп, мал, почерпе кисляжди своея и дунув на ню и рече: «Да учредят князю вашему баню и да помазует сим по телу своему, иде же суть струпы и язвы, и един струп да оставит не помазан. И будет здрав!»

И принесоша к нему таковое помазание. И повеле учредити баню. Девицу же хотя во ответех искусити, аще мудра есть, яко же слыша о глаголех ея от юноши своего. Посла к ней со единым от слуг своих едино повесмо лну, рек: «Аще сия девица хощет ми супруга быти мудрости ради и аще мудра есть, да в сием лну учинит мне срачицу и порты и убрусець в годину , в ню же аз в бани пребуду».

Слуга же принесе к ней повесмо лну и дав ей и княже слово сказа. Она же рече слузе: «Взыди на пещь нашу и снем з гряд поленце, снеси семо». Он же послушав ея снесе поленьце. Она же отмерив пядию, рече: «Отсеки сие от поленьца сего». Он же отсече. Она же глагола: «Возми сии утинок от поленьца сего и шед даждь князю своему от мене и рци ему: в кий час се повесмо очешу, а князь твой да приготовит ми в сем утинце стан и все строение, ким сотчетца полотно его». Слуга же приносе ко князю утинок поленца и речь девичю сказа. Князь же рече: «Шед, рци девици, яко невозможно есть в такове мале древце и в таку малу годину сицева строения сотворити!» Слуга же пришед сказа ей княжу речь. Девица же отрече: «А се ли возможно есть человеку мужеска возраста в едином повесме лну в малу годину, в ню же пребудет в бани, сотворити срачицу и порты и убрусец?» Слуга же отиде и сказа князю. Князь же удивлься ответу ея.

И по времени князь Петр иде в баню мытися и повелением девицы помазанием помазуя язвы и струпы своя. И един струп остави не помазан по повелению девици. Изыде же из бани ничто же болезнено пострада. Наутрие же узре все тело здраво и гладко, разве единого струпа, иже бе не помазан по повелению девици. И дивляшеся скорому исцелению. Но не восхоте пояти женою себе отечества ея ради и посла к ней дары. Она же не прият.

Князь же Петр поеха во отчину свою, град Муром, здравъствуяи. На нем же бе един струп, еже бе не помазан повелением девичим. И от того струпа начаша мнози струпы расходитися на теле его от перьваго же дни, в онь же поехал во отчину свою. И бысть оструплен многими язвами, яко же бе и первие.

И паки возвратися на готовое исцеление к девицы. Яко же приспе в дом ея, со студом посла к ней, прося врачевания. Она же ни мало гневу подержав рече: «Аще будет ми супружник, да будет уврачеван». Он же с твердостию слово дав ей, яко имать пояти ю в жену себе. Сия же паки, яко же и преже то же врачевание дасть ему, еже преди писах. Он же вскоре исцеление получи и поят ю в жену себе. Таковою же виною бысть Феврония княгини.

Приидоста же во отчину свою, град Муром, и живяста во всяком благочестии, ничто же от божиих заповедей преступающе.

По малех же днех преди реченный князь Павел отходит от жития сего, благоверный же князь Петр по брате своем един самодержец бывает граду Мурому.

Княгини же его Февронии боляре его не любляху жен ради своих, яко бысть княгини не отечества ея ради, богу же прославляющу добраго ради жития ея.

Некогда бо некто от предстоящих ей прииде к благоверному князю Петру навади на ню, яко «от коегождо, - рече, - стола своего бес чину исходит: внегда бо стати ей, взимает в руку свою крохи, яко гладна!» Благоверный же князь Петр хотя ю искусити, повеле да обедует с ним за единым столом. И яко убо скончавшуся обеду, она же яко же обычай имеяше, взем от стола в руку свою крохи. Князь же Петр приим ю за руку и, развед, виде ливан добровонный и фимиян. И от того дни остави ю к тому не искушати.

По мнозе же времени приидоша к нему боляре его, с яростию рекуще: «Хощем вси праведно служити тебе и самодержцем имети тя, но княгини Февронии не хощем, да государьствует женами нашими. Аще ли хощеши самодержець быти, да будет ти ина княгини, Феврония же, взем богатьство доволно себе, отидет, амо же хощет!» Блаженный же князь Петр, яко же бе ему обычай ни о чесом же ярости имея, не со смирением отвеща: «Да глаголита Февронии, и яко же речет, то да слышим».

Они же неистовии наполнившеся безстудиа и умыслиша, да учредят пир. И сотвориша. И, егда уже быша весели, начаша простирати безстудныя своя глаголы, аки пси лающе, отнемлюще у святыя божий дар, его же бог и по смерти неразлучна обещал есть. И глаголаху: «Госпоже княгини Февроние! Весь град и боляре глаголют тебе: даждь нам, его же мы у тебе просим!» Она же рече: «Да возмета, его же просита!» Они же яко единеми усты реша: «Мы убо, госпоже, вей князя Петра хощем, да самодержьствует над нами. Тебе же жены наша не хотят, яко господьствуеши над ними. Взем богатьство доволно себе, отидеши, амо же хощеши!» Она же рече: «Обещахся вам, яко елика аще просита, приимета. Аз же вам глаголю: дадите мне, его же аще воспрошу у ваю» . Они же злии ради быша, не ведуще будущаго, и глаголаша с клятвою, яко «аще речеши, единою бес прекословия возмеши». Она же рече: «Ничто же ино прошу, токмо супруга моего князя Петра!» Реша же они: «Аще сам восхощет, ни о том тебе глаголем». Враг бо наполни их мысли, яко аще не будет князь Петр, да поставят себе иного самодержцем: кииждо бо от боляр во уме своем держаше, яко сам хощет самодержець быти.

Блаженный же князь Петр не возлюби временнаго самодержьства, кроме божиих заповедей, но по заповедем его шествуя, держашеся сих, яко же богогласный Матфей в своем благовестии вещает, рече бо, яко «иже аще пустит жену свою, разве словеси прелюбодейнаго, и оженится иною, прелюбы творит». Сей же блаженный князь по Евангелию сотвори: о держании своем яко уметы вмени , да заповеди божия не разрушит.

Они же злочестивии боляре даша им суды на реце, - бяше бо под градом тем река, глаголемая Ока. Они же пловуще по реце в судех. Некто же бе человек у блаженныя княгини Февронии в судне, его же и жена в том же судне бысть. Той же человек, приим помысл от лукаваго беса, воззре на святую с помыслом. Она же, разумев злыи помысл его, вскоре обличи и, рече бо ему: «Почерпи убо воды из реки сея с ею страну судна сего». Он же почерпе. И повеле ему испити. Он же пит. Рече же паки она: «Почерпи убо воды з другую страну судна сего». Он же почерпе. И повеле паки испити. Он же пит. Она же рече: «Равна ли убо си вода есть, или едина слаждьши?» Он же рече: «Едина есть, госпоже, вода». Паки же она рече: «Сице едино естество женьское. Почто убо свою жену оставя, чюжия мыслиши?» Той же человек уведе, яко в ней есть прозрения дар, бояся к тому таковая помышляти.

Вечеру же приспевшу, начаша ставитися на брег. Блаженный же князь Петр яко помышляти начат: «Како будет, понеже волею самодержавъства гоньзнув?» Предивная же княгини Феврония глагола ему: «Не скорби, княже, милостивый бог, творець и промысленик всему не оставит нас в нищете быти!»

На брезе же том блаженному князю Петру на вечерю его ядь готовляху. И потче повар его древца малы, на них же котлы висяху. По вечери же святая княгини Феврония ходящи по брегу и видевши древца тыя, благослови, рекши: «Да будут сия на утрие древие велие, имуще ветви и листвие».

Еже и бысть. Воставше убо утре обретоша тоя древца великое древие, имуще ветвие и листвие. И яко же уже хотяху рухло людие их вметати в суды со брега, приидоша же велможы от града Мурома, рекуще: «Господи княже! От всех велмож и от всего града приидохом к тебе, да не оставиши нас сирых, но возвратишися на свое отечествие. Мнози бо велможа во граде погибоша от меча, кииждо бо их хотя державъствовати, самися убиша. И оставшии вси со всем народом молим тя, глаголюще: господи княже, аще и прогневахом тя и раздражыхом тя, не хотяще, еже княгини Февронии господарьствовати женами нашыми, ныне же со всеми домы своими раби ваю есмы, и хощем и любим и молим, да не оставиши нас раб своих!»

Блаженный же князь Петр и блаженная княгини Феврония возвратишася во град свой. И бяху державъствующе во граде том, ходяще во всех заповедех и оправданиих господних бес порока, в молбах непрестанных и милостынях и ко всем людем под их властию сущым, аки чадолюбивый отець и мати. Беста бо ко всем любовь равну имуще, не любяще гордости, ни грабления, ни богатьства тленнаго щадяще, но в бога богатеюще. Беста бо своему граду истинная пастыря, а не яко наемника. Град свой истинною и кротостию, а не яростию, правяще. Странныя приемлюще, алчным насыщающе, нагия одевающе, бедныя от напастей избавляюще.

Егда же приспе благочестное преставление ею , умолиша бога да во един час будет преставление ею. И совет сотвориша, да будут положена оба во едином гробе, и повелеша учредити себе во едином камени два гроба, едину токмо преграду имуще меж собою Сами же во едино время облекостася во мнишеския ризы. И наречен бысть блаженный князь Петр во иноческом чину Давид, преподобная же княгини Феврония нареченна бысть во иноческом чину Ефросиния.

В то же время преподобная Феврония, нареченная Ефросиния, во храм пречистыа соборныа церкви своими руками шияше воздух, на нем же бе лик святых. Нреподобный же и блаженный князь Петр, нареченный Давид, прислав к ней глаголя: «Сестро Ефросиние! Хощу уже отити от тела, но жду тебе, яко да купне отидем». Она же рече: «Пожди, господине, яко да дошью воздух во святую церковь». Он же вторицею посла к ней глаголя: «Уже бо мало пожду тебе». И яко третицею посла к ней, глаголя: «Уже бо хощу преставитися и не жду тебе». Она же остаточное дело воздуха того шьяше, уже бо единого святаго риз не дошив, лице же нашив и воста и вотче иглу свою в воздух и преверте нитию, ею же шиаше. И послав ко блаженному Петру, нареченному Давиду, о преставлении купнем . И, помолившеся, предаста вкупе святыя своя душа в руце божий месяца июня в 25 день.

По преставлении же ею хотеста людие, яко да положен будет блаженный Петр внутрь града у соборныя церкви пречистыя Богородици, Февронию же вне града в женьстем монастыри у церкви Воздвижения честнаго и животворящаго креста, рекуще, яко «во мнишестем образе неугодно есть положити святых в едином гробе». И учредиша им гробы особныя и вложыша телеса их в ня: святаго Петра, нареченнаго Давыда, тело положыша во особный гроб и поставиша внутрь града в церькви святыя Богородици до утрия, святыя жефевронии, нареченныя княгини Ефросинии, тело положиша во особный гроб и поставиша вне града в церкви Воздвижения честнаго креста. Общий же гроб, его же сами повелеша истесати себе во едином камени, оста тощь в том же храме Пречистыя соборныя церкви, иже внутри града.

На утрие же воставше людие и обретоша гробы их особныя тщи, в ня же их вложыста. Святая же телеса их обретошася внутрь града в соборной церкви пречистыя Богородица в едином гробе, его же сами себе повелеша истесати. Людие же неразумнии, яко же в животе о них мятущеся, тако и по честном ею преставлении: паки преложыша я во особныя гробы и паки разнесоша. И паки наутрии обретошася святии в едином гробе. И к тому не смеяху прикоснутися святым их телесем и положыста я в едином гробе, в нем же сами повелеста, у соборныя церкви Рожества пресвятыя богородица внутрь града, еже есть дал бог на просвещение и на спасение граду тому: иже с верою пририщуще к мощем их, неоскудно исцеление приемлют.

Мы же по силе нашей да приложим хваление има.

Радуйся, Петре, яко дана ти бысть власть убити летящаго змия! Радуйся, Февроние, яко в женьстей главе святых муж мудрость имела еси! Радуйся, Петре, яко струпы и язвы на теле своем нося, доблествене скорби претерпел оси! Радуйся, Февроние, яко от бога имела еси дар в девьственей юности недуги целити! Радуйся, Петре, яко заповеди ради божия самодержавъства волею отступи, еже не оставити супруги своея! Радуйся, дивная Февроние, яко твоим благословением во едину нощь малое древие велико возрасте и изнесоша ветви и листвие! Радуйтася, честная главо, яко во одержании ваю в смирении и в молитвах и в милостыни без гордости пожиста; тем же Христос дарова вам благодать, яко и по смерти телеса ваю неразлучно во гробе лежаще, духом же предстоита владыце Христу! Радуйтася, преподобная и преблаженная, яко и по смерти исцеление с верою к вам приходящим невидимо подаета!

Но молит вы, о преблаженная супруга, да помолитеся о нас, творящих верою память вашу!

Да помянета же и мене прегрешнаго, списавшаго сие, елико слышах; неведыи, аще инии суть написали, ведуще паче мене. Аще бо и грешен есмь и груб, но на божию благодать и на щедроты его уповая и на ваше моление ко Христу надеяся, трудихся мысльми. Хотя вы на земли хвалами почтити, и не у хвалы коснухся. Хотех вам ради вашего смиреннаго самодержавства и преподобьства по преставлении вашем венца плести и не уплетения коснухся. Прославлени бо есте на небесех и венчани истинными нетленными венцы от общаго владыки Христа. Ему же подобает всяка слава, честь и поклонение со безначалным его отцем купно и с пресвятым и благим и животворящым духом, ныне и присно и во веки веком. Аминь.

При копировании рисунка - просьба
сохранять целостность изображения.

Дорогой Читатель!

На первый взгляд может показаться, что история любви Петра, князя Муромского, и Февронии, простой крестьянской девушки - всего лишь волшебная сказка. Однако не только в сказках, но и в реальной жизни нам, простым смертным, даётся Свыше настоящая большая Любовь, творящая чудеса.
8 июля 2005 года исполнилось 777 лет Дня памяти святых Муромских чудотворцев, покровителей супружеской любви, и поныне низводящих небесное благословение на вступающих в брак.
В основу предлагаемого поэтического произведения положена “Повесть о Петре и Февронии Муромских”, написанная священником Ермолаем-Еразмом в конце сороковых годов XVI века в связи с проходившими соборами по официальной канонизации русских святых в 1547 и 1549 годах.

С 8 июля 2008 года под патронажем президента Фонда социально-культурных инициатив Светланы Медведевой в России широко отмечается День семьи, любви и верности. С каждым годом этот праздник набирает всё большую популярность. День семьи, любви и верности празднуют не только в России, но и в Болгарии, Белоруссии, Азербайджане, Украине, Германии... Начавшись с 18 регионов России, праздник охватывает сейчас большинство регионов РФ и около 40 стран (информация из интернета: Новости NEWSru.com).

Настоящее "Сказание..." написано мною 24-28 февраля 2005 года, то есть
ровно за три года до первого празднования Дня памяти святых Благоверных Петра
и Февронии. Так, видимо, было угодно Высшим Силам: я ощущала свою обязанность сделать это и отнеслась к этой работе с благоговейным трепетом...

В процессе работы не обошлось и без мистической помощи Высших Сил: во сне мне была дана одна очень существенная подсказка. Благодаря ей - я, будучи прикованной к постели переломом ноги, - нашла на своей собственной книжной полке "Повести временных лет", содержавшие и "Повесть о Петре и Февронии Муромских" Ермолая-Еразма: эту книгу я купила лет пятнадцать назад, поставила на полку и "благополучно" о ней забыла.

В 2006 году у меня появилась скромная тонкая книжица в мягком переплёте. К тому времени я оставила адвокатскую практику в связи с достижением пенсионного возраста, - и на частых творческих встречах с читателями (наряду с другими своими поэтическими произведениями) обязательно говорила о том, что "наши дети должны расти не на "валентинках", что у нас есть свои - православные! - покровители любви и супружеской верности: святые Пётр и Феврония. При этом я обязательно читала одну из глав своего "Сказания...". И однажды после встречи в Санатории имени М.Ю. Лермонтова в Пятигорске ко мне подошли две милые женщины средних лет и сказали, что они - из города Мурома Владимирской области и что они мою книжку "повезут и покажут своим батюшкам"... На что я ответила: "В добрый час, так, видимо, и должно быть..."
Это произошло в 2007 году.

А уже в следующем, 2008 году, Россия праздновала 8 июля: День семьи, любви и верности. Моя тихая внутренняя радость - пределов не имела.

Из средств массовой информации я узнала, что именно Владимирская область обратилась в Государственную Думу с ходатайством об учреждении такого праздника. Это предложение вызвало одобрение и горячий отклик супруги президента Д.А. Медведева: Светлана Владимировна приняла личное участие: в частности, цветок ромашки как символ праздника - это благодаря именно ей...

Вопрос был решён положительно, поскольку, я думаю, он был, как говорится, ко времени: год 2008-й в Российской Федерации был объявлен "Годом Семьи".

ПостСкриптум.

Сейчас появилось многое-множество всяких стихотворных произведений, в том числе и "Сказаний..." Что - радует. Другое дело - ЧЕГО они стОят...

И вот ещё что.

С каждым годом всё больше желающих провозгласить себя "инициаторами", эдакими "генераторами идеи" учреждения праздника Дня Петра и Февронии в России. Пусть такие люди боятся гнева Божия, ибо ложь - наказуема. Даже я, автор настоящего "Сказания о Петре и Февронии, чудотворцах Муромских", написанного к 777-летию Дня памяти святых муромских чудотворцев, - от которого и начался путь к празднованию, - не называю себя автором идеи, ибо МНЕ БЫЛО ВЕЛЕНО сделать это Высшими Силами, радеющими за возрождение и укрепление России: ЧЕРЕЗ меня и сына моего Дмитрия (ибо если бы не он... и книжки не было бы!): ЧЕРЕЗ меня - но НЕ я. ...Конечно же, я понимала сразу: ДЛЯ ЧЕГО необходимо рождение этой поэмы, сознавала свою миссию и понимала, какие усилия необходимо приложить, чтобы День Петра и Февронии стал всенародным праздником в России. И мы с сыном - видит Бог! - старались.

СКАЗАНИЕ о ПЕТРЕ и ФЕВРОНИИ, ЧУДОТВОРЦАХ МУРОМСКИХ

«Желая вам на земле хвалу воздать,
настоящей хвалы ещё и не коснулся».
(«Повесть о Петре и Февронии
Муромских Ермолая-Еразма»)

О святом Петре и о святой Февронии, -
о Любви большой, святой, священно-истинной, -
помолясь под православными иконами,
вам поведаю сердечно правду чистую.
Хоть и дивно вам покажется предание, -
но не сказка это всё, не ражий* вымысел:
все события в моём повествовании
Провиденьем свершены да Божьим Промыслом.

………………………………………………………………..

* Значение слов, помеченных звёздочкой, см. в Словаре
в конце текста.

Глава первая

Как во древнем славном русском граде Муроме
правил Павел-князь: достойно, верой-правдою.
Мирно жил в любви-согласии с супругою,
называл жену князь Павел с лаской ладою.
Много лет жил князь с княгиней дружно, счастливо, -
как заметил вдруг: творится-то… неладное!
Словно тучи в небе скрыли солнце ясное:
стали очи ненаглядной безотрадными*;
спал румянец с белых щёк, лицо осунулось;
не по дням, а по часам княгиня таяла;
не спалось княгине: всё о чём-то думалось:
всё со вздохами, со скрытными печалями…
…А с княгиней происходит что-то страшное:
часто стал прельщать её злой дух коварнейший.
Как уходит князь куда по делу важному, -
так влетает сразу змей тот преотвратнейший.
Принимает змей тот облик мужа милого,
шепчет речи ей, как мёд, на ухо сладкие;
ровно Павел-князь на ложе спит с княгинею, -
и здоровье пьёт княгинино украдкою.
Не велит княгине дух злой правду сказывать:
правду-истину открыть супругу милому:
и уста княгини крепко словом связывал,
чтоб не вымолвила истины любимому…
Стал князь Павел у княгини сам выспрашивать:
«Что за хворь-недуг в тебе, скажи мне, ладушка?
Тяжело в себе печаль-то грузом нашивать.
Раздели её со мной… Садись вот рядышком…»
А жена ему в ответ - слезой горючею!
Задрожала вся она, как лист осиновый, -
и открыла сердце мужу: «Злой дух мучает,
да в случившемся нисколько не повинна я…»
С той поры и Павел-князь ходить задумчив стал:
как избавиться от злыдня им незваного?
Думал-думал Павел-князь и всю-то ночь не спал:
«Вызнай, ладушка, у змея ты поганого:
ч е м и к а к убить нам злого гада мерзкого?
Где кончина ждёт его? где гибель прячется?
Ты спроси его, чтоб вызнать, полюбезнее:
чтоб ответил он, да вдруг не заартачился*».
Вот ушёл князь Павел утром по делам опять.
Змей же гадкий князем Павлом вновь прикинулся,
стал в глаза глядеть княгине, речью обольщать,
и на ложе к ней он с ласками придвинулся…
И была княгиня к змею тоже ласкова,
говорила всё слова ему приятные:
не скупилась похвалами змею красными, -
да и вызнала, где смерть его запрятана…
Хоть сказал княгине тайну змей про смерть свою, -
да сказал-то непонятною загадкою:
«Лишь плечу Петра возможно жизнь отнять мою.
Лишь меч Агриков силён да сталь булатная».
Воротился Павел-князь в хоромы княжие, -
с нетерпением супругу стал расспрашивать:
переспрашивал княгини слово каждое…
Призадумался загадкой: стал разгадывать.
И призвал князь для совета брата младшего.
Был могуч князь Пётр рукою богатырскою.
Брата выслушал князь Пётр, не переспрашивал:
запылало сердце мужеством, решимостью!
Ненавистен змей - дух злой - любому-всякому!
И услышал имя «Пётр» произнесённое, -
и подумал Пётр-князь, что это - знак! ему:
должен сам убить он змея злого-чёрного.
Да не знал он только… что ж это за меч такой?
Где найти меч-кладенец названьем Агриков?
За рекою ль за широкой, аль за синь-горой?
Знают вороны о нём, аль птахи-зяблики?..
И зашёл он помолиться в церковь вящую*.
Называлась церковь - церковью ВоздвИженья
Креста Честного - Креста Животворящего.
Пред иконами князь Пётр и стал молитвенно…
И явился князю Ангел* во сиянии.
И пошёл князь потрясённый вслед за Ангелом, -
и к стене алтарной шли они в молчании…
И услышал Пётр-князь: «Вот меч твой: Агриков!»
И нагнулся Пётр к нише, заглянув меж плит… -
и увидел кладенец, на Зло заточенный.
И взял Пётр в руки меч… А он, как жар горит!
И почувствовал Пётр силу в теле мощную:
словно тёплая волна вошла искристая!
Был и так силён-могуч князь Пётр Муромский,
да теперь не силу - силищу! почувствовал:
знал князь Пётр: победит он змея вскорости!

Потянулись день за днём, - да семь истаяли…
Ждёт-пождёт князь Пётр случая удобного.
Вот ещё раз ночь сменило утро раннее:
вновь идёт брат к брату твёрдою походкою…
И зашёл в покои Павла он просторные:
не вполне проснулся Павел: полудрёмой спит;
шиты простыни-подушечки узорами,
да над ложем княжьим сонно балдахин* висит…
Постоял князь Пётр тихо, - и будить не стал:
«Дай-ка, - думает, - сноху теперь проведаю…»
Подошёл к покоям женским и... - как камень - встал:
слышит он, что… брат с женой своей беседует!
Заглянул князь Пётр, тихонько приоткрывши дверь:
что ж он видит? Павел-князь сидит с супругою!
Хоть глазам своим, ушам своим… - себе! - не верь:
да не спутать бы тут брата со змеюгою!
Притворив неслышно дверь, пошёл Пётр-князь назад
и, слугу в хоромах встретив, Пётр его спросил:
«А скажи мне: возвратился ль в почивальню брат?» -
«Нет, князь Пётр: Павел-князь совсем не выходил».
И вернулся Пётр к брату: Павел-князь уж встал;
кошку рыжую журя, рукой приглаживал…
«Не тебя ль сейчас с княгиней я твоей видал?» -
«Нет. Я к ладушке с утра ещё не хаживал». -
«Значит, змея видел я!.. Сиди здесь, Павел-князь.
За порог своих покоев - шага не ступай!
Чтоб я в змее был уверен и не спутал вас…
Ты ж - моли моей победы, «Отче наш» читай».
Вот с мечом булатным, Агриковым, князь вошёл, -
не стучась вошёл, как вихрь! - в покои женские.
Размахнулся богатырски правым он плечом
и пронзил мечом он змея в сердце мерзкое!
В тот же миг раздался гром, сверкнула молния!
Словно облаком туманным стал окутан змей.
И предстал злой дух уже в змеином облике:
и шипел, и извивался чернотой своей!..
Вдруг из раны кровоточащей и мерзостной
кровь фонтаном ядовитым к телу брызнула!

…И смывал её князь Пётр водою ревностно…
Змей издох, - а Пётр весь покрылся язвами.

Глава вторая

…Тяжко князь страдал, страшась сплошной коростою.
И никто не мог Петру помочь да вылечить.
Кожа вся покрылась коркой заскорузлою:
только струпья отпадут, - так снова гной бежит…
И узнал князь, что есть много врачевателей
на земле Рязанской в сёлах да по выселкам.
Но ослаб князь Пётр настолько окончательно,
что велел своим он слугам - повезти себя…

На земле Рязанской в поисках целителя, -
так как сам в седло уже никак не мог он сесть
и найти себе от хвори избавителя, -
разослал князь Пётр слуг по деревням окрест.
И один из всех гонцов заехал в Ласково.
На окраине села - изба с окошками.
И зашёл гонец испить в избу крестьянскую,
заодно и расспросить про хворь про кожную.
И увидел он в избе картину чудную:
у окна сидит на лавке красна девица,
полотно ткёт и поёт про долю трудную;
заяц прыгает пред нею, в ноги стелется.
Поклонился, дверь прикрыв, гонец приметливый
и спросил: «Скажи мне, девица, в чьём доме я?»
Отвечала красна девица приветливо:
«Люди добрые зовут меня Феврония*».
И сказала дальше странное-мудрёное:
«Плохо, коли не имеет дом своих ушей;
коли горница слепа, очей лишённая». -
«Непонятны мне си речи, - отвечал он ей. -
Ты скажи мне: где хозяин?» - «Разминулись вы, -
гостю девица речёт слова ответные. -
Мать с отцом ушли к соседям слёзы лить взаймы.
Брат пошёл глядеть сквозь ноги в очи смертные».
Ничего опять не понял юноша-гонец,
хоть слова понятны: каждое в отдельности.
Засмущался он; и молвил деве, наконец:
«Не возьму никак я в толк твои мудрёности».
Отвечала дева: «Что же не понятно здесь?
Вот пришёл ты в дом, а я сижу неприбрана.
Кабы был-то в доме пёс, - залаял: подал весть.
А ребёнок был бы, - всё б им было видано:
он, увидев, что идёшь ты - рассказал бы мне.
Чуткий пёс - есть уши дома; а ребёнок - взор.
А про мать с отцом сказала вот что я тебе:
что покойника хоронят, плачут до сих пор.
А когда наступит время, и помрут они,
и закроются их очи, и взлетит душа, -
то по ним придут другие слёзы лить взаймы.
И про брата тоже ясно рассказала я.
Брат с отцом - меды сбирают: пчельники они.
И пошёл сегодня борти* брат с утра глядеть.
Можно с дерева сорваться наземь с высоты:
коль сквозь ноги недосмотрит, - может умереть». -
«Вижу я, что ты мудра. Скажи, Феврония:
где сыскать нам князю нашему целителя?
Как убил мечом князь змея злого-чёрного, -
так коростою покрылся отвратительной». -
«Знаю я, о чём хлопочешь, чем заботишься.
Передай же князю то, что я скажу тебе:
коли князю твоему здоровья хочется,
привези, - коль пожелает он, - в избу ко мне».
Сел гонец верхом на лошадь и помчал, как вихрь.
А когда вернулся к князю, всё сказал ему
и добавил, улыбнувшись: «Есть у ней жених». -
«А с чего ты так решил-то?» - «Видно по всему.
Я приметил: заяц скачет прямо перед ней!
Коль пред девой заяц скачет - значит, свадьбе быть.
То - народная примета: нет её верней!» -
«Поезжай-ка… ты к ней снова… да изволь спросить:
А лечить кто будет князя? Как зовут врача?
Много ль он возьмёт богатства, коли вылечит?..»
…Отвечала же девица, не смущаясь: «Я.
Но богатства не возьму: с условьем вылечу.
А условие такое. Будет князь здоров:
я очищу - коль женою он возьмёт меня.
Если ж нет, - болезнь вернётся: как в родимый кров.
И не будет князю проку от лечения».
Князь послал слугу с ответом, что «пусть лечит,.. мол.
Если вылечит - женою за себя возьму».
Про себя же князь подумал: «Буду я смешон…
Чтобы к н я з ь да на крестьянке?!. Не бывать тому».

Передал слуга девице княжие слова.
И взяла она старинный глиняный сосуд.
Зачерпнув закваски хлебной, сразу не дала:
а сперва в неё подула от девичьих губ:
«Пусть князь выпарится в бане, семь потов сольёт.
А потом вот этим смажет кожу всю свою.
Но один струп - пусть оставит!.. Хворь с него сойдёт,
если сделает всё точно, как я говорю».

И доставили мазь князю. Пётр велел тотчас
приготовить баню с жаром, с ледяной водой…
А пока топилась баня, повелел Пётр-князь
отвезти премудрой девице пучок льняной.
И сказал при этом так князь Пётр Муромский:
«Коль от мудрости большой в княгини просится,
пусть докажет, что и впрямь сильна премудростью.
Пусть Феврония, - пока я буду париться, -
вот из этого пучка сорочку сделает,
и одежду, и платок: уж больно лён хорош!»
Передал слуга льняной пучок Февронии, -
а она ему: «Я б сделала: мой стан не гож.
Не сочти за труд: на печку за поленом влезь…
С грядки* выбери поленце… Взял?.. - теперь слезай».
И, отмерив пядь* свою, речёт: «Руби вот здесь!..
А обрубочек поленца князю передай.
От меня скажи: за время, как я лён чешу,
смастерит пусть князь стан ткацкий из обрубочка
и всю снасть, какую надо, смастерит к нему:
а без снасти полотно ткать не получится».
И слуга вернулся к князю… Пётр плечом пожал:
«Передай, что просит сделать невозможное:
никому не смастерить за это время стан,
да ещё и снасть из чурки, как положено…»
И промолвила Феврония: «А коль нельзя
смастерить станок мне ткацкий, как мной прошено, -
для чего тогда прислал князь мне пучок сей льна?
Что: последняя рубаха им уж сношена?!.
Для забавы чудеса творить не стану я…»
И, услышав от слуги слова премудрые,
подивился Пётр-князь: «Она и впрямь мудра! -
и вполне достойна стать княгиней Мурома».

Вот и банщик уж с поклоном: «Всё готово, князь!
Баня ждёт: с парком и с жаром, с ледяной водой!..»
Вот Пётр выпарился в бане, вымазал всю мазь, -
и… как заново родился: крепкий, молодой!
Тело стало очищаться, - и болезнь сошла.
Только струп один остался, - да и тот, как мёртв.
Но не стал держать князь слова: не посватался.
А прислал дары-подарки: мол, слова - не в счёт.

Отказалась от подарков тех Феврония.
На расспросы слуг усердных не ответила.
И ответом князю был - ответ безмолвия:
а во взоре - ни обид, ни удивления…

На любимом скакуне вернулся в Муром князь:
и здоров и весел! Снова всё по-прежнему.
И забыл он вскоре вовсе про болезнь-напасть, -
как однажды вдруг увидел… язву свежую!
…Разошлись по телу язвы, - и вернулась хворь.
Снова страшная болезнь Петра измучила.
Снова в сердце поселились грусть-тоска да боль:
и куда девалась жизнь его кипучая!..

Не решался Пётр ехать вновь к Февронии:
не пускала князя гордость пред собой самим.
Только вдруг в глазах сверкнуло, как от молнии, -
и явился тот же Ангел Божий перед ним.
Молвил Ангел: «Не кручинься. Гордость усмири.
Шли посыльного к девице снова в Ласково.
А когда тебе девица язвы исцелит,
ты женись на ней: вам Бог велит жить счастливо».

Вновь к Февронии отправил князь своих послов
и просил его очистить, давши снадобья…
А когда он исцелился, стал опять здоров, -
то посватался к Февронии, как надобно…

Стала пчельникова дочь - супругой княжеской,
стала девица Феврония княгинею.
Стали жить они по заповедям Божеским, -
и любовь была их - верной и взаимною…

Глава третья

И пришёл в град Муром тысча двести третий год.
В этот год князь Павел умер, в мир сойдя иной.
Княжить после смерти брата стал теперь князь Пётр.
Но бояре… не довольны княжеской женой!
Им не хочется крестьянку ровнею считать:
за одним столом есть яства, почести вершить;
перед нею с уваженьем головы склонять;
а боярыни, их жёны - дружбу с ней водить.
Все бобынями* раздулись, спеси - хоть куда!
Всё лукавства учиняют, козни* всё плетут!
Мол, в княгини не пригодна; родом, мол, низка.
За глаза над ней смеются, «пчельницей» зовут.

Раз к владетельному князю Благоверному*
подошёл слуга и стал ему донос чинить:
мол, - позорит! - князь-Петра привычкой скверною,
мол, княгине непристало крох в руке копить!
Разве княжескою трапезой не сытно ей?!.
Разве князь свою супругу держит впроголодь?..
«Запрети ей, Пётр-князь! Скажи, что стыдно ей…» -
«Хорошо. Я прослежу за ней», - ответил Пётр.
Вот закончился обед в хоромах княжеских.
Собрала княгиня крошки все и крошечки:
со всего стола… «Я сплю?.. иль мне всё кажется?
Покажи мне, лада, что… в твоей ладошечке?» -
и князь Пётр разжал - сам! - кулачок Февронии…
Ах! какое это чудо: хлебных крошек… нет!
Превратился хлебный мякиш в благовония!
И лежит в ладони ладан: удивляй весь свет!..
C той поры стал доверять князь Пётр Февронии
ещё более, - хоть более уж некуда.
А любовь к ней беспредельно стала горнею*:
высочайшею, небесною и вечною.

…Незаметно канет время: властны ль мы над ним?
И пришли бояре к князю. Стали говорить:
«Госпожой - твою Февронию - мы не хотим.
Не крестьянке над боярынями главной быть!
Дай ей, князь, богатства много: сколько вывезет.
Пусть уходит из княгинь твоя Феврония!
Неразборчивость твоя - ох! - боком вылезет.
А женись, князь, на другой: правь нами - с ровнею.
Вот тогда тебе послужим верой-правдою!..»
Князь бояр своих без гнева, молча выслушал.
Не смутился духом князь: пристукнул чаркою
и спокойно медовины* сладкой выкушал:
«А скажите это сами всё Февронии!..» -
отвечал князь Пётр боярам со смирением...
И на княжеском пиру - кричат крамольное*:
заговорщицки, мятежно, с возмущением:
«Ты, Феврония, отдай нам, что попросим мы!» -
«Так возьмите», - им Феврония речёт в ответ.
«Мы хотим, чтоб княжил Пётр. Тебя же просим мы
подобру-поздраву съехать: вон из наших мест!» -
«Что ж, - ответила княгиня, - я вам это дам.
Но и вы, бояре, дайте, что глаголите*.
Злато-серебро, богатства - оставляю вам.
Вы отдайте мне супруга. …Ай оспорите?» -
«Не оспорим, коли сам того захочет он;
коль тебя желает больше, чем княжения…»
(Втайне каждому уж виделось воссесть на трон.
Втайне каждому хотелось возвышения!)

Не желал князь Пётр расстаться со своей женой:
князь любил свою княгиню ясноокую.
…Дали им корабль бояре с радости такой!
И отплыли князь с княгиней в даль-далёкую…
Вот плывут они на судне по Оке-реке.
Живописны, словно в сказке, берега Оки!
Вдруг княгиня ощутила - взгляды! - на себе
и сказала человеку: «Вот: черпни воды!»
И черпнул мужчина справа. «А теперь испей».
И испил воды забортной тот, что вместе плыл.
«А теперь с другого борта зачерпни… Испей…
Что: вода теперь по вкусу слаще? солоней?..» -
«Нет, вода по вкусу - та же… Хоть… - Оку! - испей». -
«Вот и женщины: едино женщин естество.
И откуда бы ни брал ты: хоть вливай, хоть лей, -
как вода реки по вкусу, женщины - о д н о!
Для чего, жену имея, что плывёт с тобой, -
на меня глядишь и мыслишь с вожделением?
Одинаковы мы с нею. Ну... вода - водой… -
...и глаза он опустил вниз со смущением... -
Уж коль если сам ты выбрал, - по любви, поди? -
оставайся верным милой женщине своей.
И Господь за то - здоровьем крепким наградит:
будешь сердцем ты покоен - до скончанья дней...»
Как-то вечером пристали к берегу реки,
да и вышли все на берег спать да отдыхать.
Вот они расположились, разожгли костры.
И печально стало князю: как им быть? что ждать?..
А тем временем готовил повар им еду.
Приглядевши два растущих рядом деревца,
он нещадно обрубил их ветви, всю листву, -
и, котлы на них повесив, стряпал у костра…
…Вот и солнышко уж село, - и зажглась звезда.
И окутал синий вечер берега Оки…
Вот закончен княжий ужин: пепел от костра…
Князь же - весь в тревожных думах: об одном они:
где искать теперь кров-пищу? Где найти приязнь*?..
А Феврония супругу - слыша сердца вздох! -
«Не скорби, супруг мой милый, ласковый мой князь.
Верь: в беде нас не оставит милостивый Бог!..»
И, взглянув в глаза, сказала: «Ай не веришь, князь?
Вот: взгляни на эти ветки: как они мертвы!
Но спасается и живо всё, благословясь*!
Пусть же завтра ранним утром о ж и в у т они!»
И она благословила, покрестивши их…
А наутро - что за чудо?.. Верить ли глазам:
две обрубленных рогули… в листьях молодых!
И никто бы не поверил, коль не видел сам.
За ночь выросли деревца, крону нарастив:
на их веточках на тонких развернулся лист:
клейкий, радостно-зелёный… Сказочно горит
солнца луч в росинке каждой, радужно-искрист!..
Понял князь, сколь превелика милость Божия;
что напрасно беспокойство о грядущем дне:
Бог даёт. Имеет тот, кому положено.
И всему свой час и время: лету и зиме.
Вот уж стали собираться, чтоб продолжить путь.
Да увидели, что скачут Мурома послы:
«Господин великий князь! Прости! Не обессудь!
За престол дрались бояре, аки злобны псы.
Многих уж в живых не стало: все мечи в крови!
Без тебя осиротели: воротись на трон.
Ныне вам от нас о б о и м слёзное прости.
Ныне молим в а с о б о и х! До земли поклон!»

…Князь с княгинею вернулись в Муром на престол.
Пребывая в Благодати* правили они.
Насыщали нищих, сирых - усадив за стол.
И за лаской, добрым словом странники к ним шли.
Подданных своих любили, как отец и мать.
И, в молитвах пребывая, кротость в мир несли.
(Что душой и делом сеял - то и будешь жать!)
Только в Правде чистой жили, в Боге и в Любви.

Глава четвёртая

…Год за годом миновали в праведных трудах…
Князь с княгинею к пределу жизни подошли.
И теперь - одна! - молитва в старческих устах:
чтоб в одном гробу их вместе на погост снесли.
И просили слёзно Бога только об одном:
чтоб отвёл им Бог для смерти день один и час;
чтоб везде, не расставаясь, вечно быть вдвоём;
чтоб они не разлучались и в загробный час…

Свой остаток дней супруги в кельях провели.
Постриг приняли монашеский: Пётр стал Давид*;
инокиню ж - Ефросиньей* в постриг нарекли.
За всю жизнь они впервые розно стали жить.

…В монастырской келье трудится Феврония:
вышивает плат* к потиру* с ликами Святых.
Вышивает, сидя тихо под иконами;
окружает Лики светом нитей золотых.
В храм Пречистой Богородицы* воздУх* сей в дар:
где супруг её, князь Пётр, Давидом названный,
доживает в тихой келье… Уж совсем он стар.
Уж два раза присылал он к ней и сказывал:
«Торопись-спеши, сестра моя Феврония.
Чую, смерть идёт ко мне, уж приближается…» -
«Не могу я не закончить рукоделия.
Подожди, мой господин: уж труд кончается…»
В двадцать пятый день июня* - вот уж в третий раз! -
человек пришёл к Февронии и так сказал:
«Не могу я ждать уж больше: близок смертный час.
Для тебя лишь душу в теле долго так держал.
Ноне ведаю: уж вскорости взлетит душа,
уж сосчитаны минуты жизни на земле…»
И, услышав от любимого «прости: пора»,
преподобная промолвила: «Знать, т о и м н е».
И воткнулась в рукоделие тотчас игла.
Лишь край ризы недовышит да подножие.
«Передай Петру-супругу весть: готова я…»

…И предали вместе души в руки Божие…

И взлетели души разом в голубую даль:
как голубка с голубочком улетают ввысь.
Позади земная радость, позади печаль.
Впереди сияет счастьем в Духе Светлом Жизнь…

Заготовлен был при жизни им двухместный гроб, -
и поставлен был во храме Богородицы.
Завещали вместе и Феврония, и Пётр
положить во гроб их рядом, как им хочется.
Но решили люди, что… негоже инокам
в том гробу двухместном рядышком покоиться:
с Ефросиньей гроб стоял в церкви ВоздвИженья*,
гроб с Петром-Давидом - в храме Богородицы.
Так, в гробы их положили по обычаю:
тело каждого - в отдельный гроб положено.
Только… утром увидалось н е о б ы ч н о е:
во единый гроб тела их переложены!

Разнесли тела их снова по отдельности.
А наутро увидали вновь в гробу одном!

И… дыханье прерывалось! от их верности,
от Любви неугасимой в Духе во Святом.

И уж больше - тел святых - в гробу не трогали.
Погребли их возле храма Богородицы.
И, припав к мощам, целились щедро многие.

И сегодня Благодатью исцеляются.

…Весть о чуде разнеслась по граду Мурому, -
и к могиле люди шли за исцелением.
Шли к святым мощам и ясным днём, и хмурыми.
И давалось душам их успокоение…

Воздадим по силе нашей восхваление
Благоверному Петру, святой Февронии, -
что даруют нам целенье и спасение.
Благодатью их святой живём и ноне мы.

Все мы можем обратиться к ним за помощью:
к Благоверному Петру, к святой Февронии:
покровителям святой Любви супружеской, -
помолясь под православными иконами…

А м и н ь.

24 - 28.02.2005г.

СЛОВАРЬ, ПРИМЕЧАНИЯ

Заглавные буквы в тексте и словаре используются как знак ударения.

Ангел - вестник, посланник; существо духовное, одарённое разумом и волей.

БалдахИн - убранство над ложем в виде нарядной крыши или шатра.

БезотрАдные - не радующие (отрАда - утеха, услада, утешение).

БлаговЕрный - исповедующий истинную веру; православный.

БлагословЕние- наделение добром, одарение любовью.

БлагодАть - Дары Духа Святого; наитие свыше; помощь, ниспосланная
свыше, к исполнению воли Божией; любовь, милость,
благодеяние, благотворение.

БобЫня - надутый, чванный, гордый, спесивый человек.

БогорОдицы храм - находился в центре города Мурома, где, ставши иноком
Давидом, князь Пётр пребывал после монашеского пострига
и преставился.

Борть - улей в дупле дерева.

В 25 день июня - Святые Пётр и Феврония скончались 25 июня 1228 года
по старому стилю. День Петра и Февронии стал
символом верной, сильной и красивой любви; отмечается 8 июля по новому стилю как День Муромских чудотворцев
и Святой Любви.

«Блаженный Давид и Евфросиния, - говорит преосвященный Филарет, - в жизни своей были образцом христианскаго супружества, готовые на все лишения для евангельской заповеди о нерушимом союзе. И ныне они молитвами своими низводят небесное благословение на вступающих в брак. Так показывают многие опыты загробной жизни их». (из «Жития святых», стр. 564)

ВоздвИженья церковь - церковь Воздвиженья Креста Честного и Животворящего,
находившаяся в окрестностях города Мурома.
В женском монастыре при этой церкви и жила преподобная
Феврония, ставшая после пострига инокинею Ефросиньей.
В этой же церкви и был найден князем Петром меч Агриков.

ВоздУх- плат, или «покровец», которым покрывают потир.

ВЯщий - бо;льший, высший по силе.

ГлагОлить - говорить, сказывать (глагОл - слово, речь, выражение, разумный говор).

ГлагОлить - говорить, сказывать (глагОл - слово,
речь, выражение, разумный говор).

ГОрний - духовно возвышенный, высочайший, небесный, вечный.

ГрЯдка - две жерди над печью для сушки лучины.

ДавИд - возлюбленный (евр.)

ЕфросИнья- радость (греч.)

ЗаартАчился - т. е. воспротивился (от артАчиться - упрямиться, не соглашаться).

Козни - лукавство, пронырство, коварство, хитрые и злонамеренные проделки.

КрамОла - измена, лукавые замыслы.

МедовИна - варёный питейный мёд.

Пётр - камень (греч.)

Святой Пётр-Давид, князь Муромский, был вторым сыном муромского князя Юрия Владимировича. Он стал княжить в Муроме после старшего брата своего Владимира Юрьевича, вступив в управление княжеством 18 декабря 1203 года. Родоначальник Муромских князей, князь Константин Святославич причислен к лику святых; память его празднуется 21 мая (по ст. ст.).

ПотИр - чаша для евхаристии. ЕвхарИстия - одно из важнейших таинств Церкви,
Вечеря Господня, на которой освящаются хлеб и вино. Принимая их, верующие
соединяются с Самим Христом, с Его Плотью и Кровью.

ПриЯзнь - (от приЯть, приимАть) доброжелательство, благодушие,
любовь и милость, дружелюбие, дружба.
Плат - платок.

Пядь - протяженье между большим и указательным пальцами,
растянутыми по плоскости.

РАжий - дюжий, матёрый, дородный, видный, красивый.

ФеврОния - значение имени не установлено; возможно, от римского февраль - очищающий.

Использованная литература:

1. «Повесть о Петре и Февронии Муромских Ермолая-Еразма». Перевод Л.А.Дмитриева. Опубликована в книге «Изборник. Повести древней Руси». Москва. Издательство «Художественная литература», 1987.

«Повесть о Петре и Февронии Муромских Ермолая-Еразма» написана в конце сороковых годов XVI века писателем и публицистом Ермолаем-Еразмом, который в
40-е годы был священником в Пскове, затем протопопом дворцового собора Спаса-на-Бору в Москве, а в 60-е годы постригся в монахи.
Произведение писалось Ермолаем-Еразмом в связи с проходившими в 1547 и 1549 гг. соборами по официальной канонизации русских святых.
Источником сюжета послужила местная легенда о мудрой крестьянской девушке, ставшей княгиней (село Ласково в пяти километрах от села Солотчи и бывшего Солотчинского монастыря, откуда была родом Феврония).

2. «Память святых благоверных князя Петра и княгини Февронии в иночестве Давида и Евфросинии, Муромских чудотворцев» из «Жития святых на русском языке изложенное по руководству Четьи-Миней святителя Димитрия Ростовского. Месяц июнь». Рождества Богородицы Свято-Пафнутьев Боровский монастырь. 1997.

Рецензии

Ежедневная аудитория портала Стихи.ру - порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.