Андрей Мясников Философия свободы А. Радищева: современный комментарий к оде «Вольность

Проблематика оды «Вольность»

Но А.Н. Радищев был не только прозаиком, но и поэтом. Обобщением исторических и политических концепций Радищева стала ода «Вольность», которая была первым классическим памятником русской революционной поэзии. «Вольность» включена в «Путешествии из Петербурга в Москву», в главе «Тверь».

В основе оды лежат обще просветительские теории естественного равенства людей, естественного права и общественного договора, переосмысленные Радищевым в революционном духе. В оде «Вольность» Радищев еще более углубил критику самодержавия и высказал мысль о том, что церковь является надежной поддержкой самодержавия.

По своему стилю «Вольность» - прямая наследница похвальных од Ломоносова. Она написана четырехстопным ямбом, десятистишными строфами с той же рифмовкой. Но ее содержание разительно отличается от од Ломоносова. Радищев не верит просвещенным монархам и поэтому объектами его восхваления становятся свобода и возмущение народа против царя.

Начинает свою оду А.Н. Радищев с прославления вольности, которую он считает бесценным даром природы, «источником» «всех великих дел». В стране, где подавляющая масса населения находилась в крепостной зависимости, уже сама эта мысль была вызовом существовавшим порядкам.

Вольность дается каждому человеку самой природой, считает автор, и поэтому в «естественном состоянии» люди не знали никакого стеснения и были абсолютно свободны: «Я в свет исшел, и ты со мною; На мышцах нет моих заклеп...». Но во имя общего блага люди объединились в общество, ограничили свою «волю» законами, выгодными для всех, и избрали власть, которая должна следить за строгим их исполнением. А.Н. Радищев рисует благие последствия такого устройства: равенство, изобилие, правосудие. Религия окружила власть правителя божественным ореолом и тем самым освободила его от ответственности перед народом: «Власть царска веру охраняет, Власть царску вера утверждает, Союзно общество гнетут». Монарх превращается в деспота:

«Чело надменное вознесши, схватив железный скипетр, царь,

На грозном троне властно севши, в народе зрит лишь подлу тварь».

Утрата свободы пагубно отражается во всех областях жизни общества: пустеют нивы, меркнет воинская доблесть, нарушается правосудие. Но история не стоит на месте, и деспотизм не вечен. В народе растет недовольство. Появляется глашатай свободы. Вспыхивает возмущение. Здесь Радищев резко отличается от европейских просветителей. Так, если Руссо в книге «Общественный договор» ограничивается лишь кратким замечанием, что, если монарх, избранный обществом, нарушит законы, народ вправе расторгнуть ранее заключенный с ним общественный договор (в какой форме это произойдет, Руссо не раскрывает), то Радищев все договаривает до конца. В его оде народ свергает монарха, судит его и казнит:

«Возникнет рать повсюду бранна, надежда всех вооружит;

В крови мучителя венчанна омыть свой стыд уж всяк спешит.

Ликуйте, склепанны народы;

Се право мщенное природы на плаху возвело царя».

Не довольствуясь умозрительными доказательствами неизбежности революции, Радищев стремится опереться на опыт истории. Он напоминает об Английской революции 1649 г., о казни английского короля. Радищев прославляет его за то, что он «Карла на суде казнил» и вместе с тем сурово порицает за узурпацию власти.

Человечество, по словам А.Н. Радищева, проходит в своем развитии циклический путь. Свобода переходит в тиранию, тирания - в свободу. Сам Радищев, пересказывая в главе «Тверь» содержание 38-й и 39-й строф, следующим образом поясняет свою мысль: «Таков есть закон природы; из мучительства рождается вольность, из вольности рабство...». Обращаясь к народам, сбросившим с себя иго деспота, Радищев призывает их как зеницу ока беречь завоеванную свободу:

«О, вы! счастливые народы, где случай вольность даровал!

Блюдите дар благой природы, в сердцах что вечный начертал».

В России пока еще торжествует деспотизм. Поэт и его современники «влачат» «оков несносно бремя». Сам А.Н. Радищев не надеется дожить до дня свободы: «Не приспе еще година, Не совершилися судьбы», но твердо верит в ее грядущую победу, и ему хотелось бы, чтобы соотечественник, придя на его могилу, сказал:

«Под игом власти, сей рожденный,

Кося оковы позлащенны,

Нам вольность первый прорицал».

Пушкинское произведение — это ода, то есть тот жанр, в использовании которого автор идет по «благородным следам» («Открой мне благородный след...») Радищева, который в России «вольность первым прорицал» (образ из его оды), а кроме этого, всех тех поэтов, кто ранее отвечал на призыв необычной музы — не царицы Цитеры (Киферы — острова в Греции, где был распространен культ богини любви и красоты Афродиты), а «Свободы гордой певицы». Ее призывает лирический герой стихотворения в первой строфе:

Беги, сокройся от очей,

Цитеры слабая царица!

Где ты, где ты, гроза царей,

Свободы гордая певица? —

Приди, сорви с меня венок,

Разбей изнеженную лиру...

Хочу воспеть свободу миру...

Его влекут в этом стихотворении «гордые», «смелые» мотивы, возвышающие поэта. Во второй строфе вспоминается «возвышенный галл» — французский автор П.Д.Э. Лебрен (1729—1807), со дня смерти которого прошло десять лет, но чей вклад в борьбу против норм, тормозящих общественное и духовное развитие, является вдохновляющим примером для молодежи 1810-х годов:

Открой мне благородный след

Того возвышенного галла,

Кому сама средь славных бед

Ты гимны смелые внушала.

Упоминание о гимнах не случайно, так как Лебрен писал оды, воспевавшие деятельность просветителей и республиканские идеалы. Именно этот признак жанра важен для Пушкина. Его ода «Вольность» продолжает традицию написания торжественных, приподнятых строф, где исследуются важные социально-политические или нравственные вопросы (определение оды как жанра лирики). Однако предмет, как и у Радищева, настолько необычен, что, как писал последний, стихотворение «за одно название» не может быть принято поборниками власти («Путешествие из Петербурга в Москву», глава «Тверь»). Воспевание вольности у обоих поэтов приобретает политический оттенок.

Истоком рассуждений о живительном «духе свободы» (Радищев) стала идеология просветительства (эпоха Просвещения — это деятельность мыслителей, ученых, писателей XVII—XVIII веков, стремившихся рассеять мрак невежества,— у Радищева «мглу густую»,— что мешало разумному устройству общества и достижению личного счастья), распространенная в Англии, Франции, ставшая актуальной в конце XVIII в. и для России. Она была общепризнанной (с Вольтером, одним из самых известных французских просветителей, переписывалась Екатерина II), не приводила к бунтарским настроениям, напротив, требовала разумного подхода к поиску путей для достижения благоденствия, учета интересов всех слоев, соблюдения естественного права на свободу каждого человека. Однако лирический герой оды Радищева сознавал, что в России воздвигнуть «храм Закона», защищающего это право, невозможно, социальные бедствия, обрушивающиеся на людей в течение веков, требуют отмщения (у них есть и «право мщенное»). Для того чтобы история развивалась по назначенному самой природой пути, надо сбросить оковы общественной неволи. Противоречие между требованием соблюдать «Неизменимый никогда» закон индивидуальной свободы и признанием «права мщенного» народа, освобождающегося от вековой зависимости насильственными средствами, разрешалось у Радищева в пользу последнего. Гармония в кровавом, темном, зверском обществе оказывалась недостижимой, разум уступал место чувствам — и среди них на первом месте было восхищение отвагой борцов за социальную справедливость: они, преодолевая преграды, прокладывали дорогу в «Отечество драгое» — царство свободы, озаренное сиянием, блеском («блестящий день»), светом идеала. Когда оно откроется перед людьми:

Тогда всех сил властей сложенье

Развеется в одно мгновенье.

О, день, избраннейший всех дней!

Для пушкинского лирического героя важными были и просветительский дух исторических обобщений, и бунтарский пафос. Он наследник Радищева, продолжающий его дело через пятнадцать лет после его смерти, тот «юноша, взалкавший славы», кто «со чувствием» обращается к истории, у кого она вызывает живой эмоциональный отклик; появление такого поэта ожидал и предчувствовал Радищев:

Да хладный прах мой осенится

Величеством, что днесь я пел;

Да юноша, взалкавший славы,

Придет на гроб мой обветшалый,

Дабы со чувствием вещал...

В двенадцати строфах (строфа — от греч. «поворот»; комбинация строчек, основные признаки которой — лирические, рифмообразующие, композиционные — периодически повторяются в стихотворении) оды Пушкина «Вольность» приводятся исторические примеры в доказательство его основной мысли. Над тремя «тиранами мира» раздался «Клии страшный глас» (Клио — муза истории в греч. мифологии, образы их строф 2, 10). Современники хорошо помнят «шум бурь недавних» (строфа 6) и во Франции, и в России. Первым появляется образ Людовика XVI, «мученика ошибок славных», «сложившего царскую главу» на «кровавой плахе» во время Великой французской революции (строфы 6, 7) в 1793 г.:

Тебя в свидетели зову,

О мученик ошибок славных,

За предков в шуме бурь недавних

Сложивший царскую главу.

Восходит к смерти Людовик

В виду безмолвного потомства,

Главой развенчанной приник

К кровавой плахе...

Революция не привела к освобождению, галлы (здесь французы) остались «скованными» (строфа 7), над ними воцарился «Самовластительный злодей» — Наполеон I, захвативший власть после государственного переворота в 1799 г., а через пять лет ставший императором. К нему обращены гневные упреки лирического героя, для которого он в данном контексте (образ Наполеона в лирике Пушкина претерпевает изменения, в стихотворении «К морю», 1824, душу лирического героя поражает мысль о величии его личности) является ужасным преступником, чьи действия заслуживают обличения, ненависти, страшного возмездия:

Самовластительный злодей!

Тебя, твой трон я ненавижу,

Твою погибель, смерть детей

С жестокой радостию вижу.

Читают на твоем челе

Печать проклятия народы,

Ты ужас мира, стыд природы,

Упрек ты Богу на земле.

(«Вольность», строфа 8)

В России последнее злодеяние в отношении царской власти — это убийство Павла I в 1801 г., гибель «увенчанного злодея» от рук «убийц потаенных», нанесших ему «удары» в его дворце над «мрачной Невой»: (строфы 9—11):

Молчит неверный часовой,

Опущен молча мост подъемный,

Врата отверсты в тьме ночной

Рукой предательства наемной...

О стыд! о, ужас наших дней!

Как звери, вторглись янычары!..

Падут бесславные удары...

Погиб увенчанный злодей.

В трех исторических примерах воссозданы самые значимые политические события последних тридцати лет — времени, прошедшего с момента написания оды Радищева. Лирический герой Пушкина дополняет доказательства предшественника, их концепции сходны, мысли продолжают друг друга. Как и у Радищева, злодеями оказываются и тираны, цари, узурпировавшие власть (от лат. «противозаконный захват, присвоение чужих прав»), поставившие себя выше закона, и в то же время те, кто посягает на их жизнь. И владыки и рабы не должны забывать, что вечный закон выше всего («Но вечный выше вас закон» — строфа 5). Революция — «славный», величественный, но ошибочный путь к достижению равенства (казненный Людовик XVI — «мученик ошибок славных», строфа 6). Убийство — ужасное, постыдное деяние («О стыд! о ужас наших дней!» — строфа 11), похожее на произвол янычар («Как, звери вторглись янычари!..» — строфа 11), дерзкое и значимое только внешне, в действительности же бесславное, злобное, проявляющее, что у тех, кто пытается изменить мировой порядок, «в сердце страх» (строфа 10):

Он видит — в лентах и звездах,

Вином и злобой упоенны,

Идут убийцы потаенны,

На лицах дерзость, в сердце страх.

Аналогии из прошлого помогают доказать непреходящий характер требований законности в человеческом обществе. Убийство в Михайловском дворце (для Павла I в Петербурге по проекту В.И. Баженова был выстроен дворец в виде замка, окруженного рвом с водой; строительством в 1797—1800 гг. руководил В.Ф. Бренна) напоминает расправу с римским императором Калигулой, известным стремлением к обожествлению своей личности (<1241>; убит дворцовой стражей). Каким бы ни был человек, оказавшийся на троне, убить его — преступление. Не только люди, но сама природа (Наполеон — «стыд природы», строфа 8) не приемлет жестокости. В представлении лирического героя Пушкина, секира, занесенная над головой «увенчанного злодея», тоже «злодейская», «преступная». Он «видит живо» последний час и Калигулы (строфа 10), и «мученика» Людовика XVI, и преданного своими подданными русского царя Павла I, и не скрывает сочувствия тем, кто услышал «страшный глас» истории (значимость эпитета подчеркнута повторением: «И слышит Кпии страшный глас/За сими страшными стенами...» — строфа 10).

Однако нельзя и терпеть позора самовластья, невозможно не желать приближения его «погибели» («печать проклятия» на челе тирана обрисована с помощью гипербол в образе Наполеона). Выход из этого противоречия на содержательном уровне — это ожидание того, что наступит время, когда «Граждан над равными главами» воздвигнется твердый щит закона (строфа 4). Но смысл стихотворения «Вольность» не исчерпывается этим просветительским требованием. Бунтарская направленность оды Пушкина была остро воспринята его современниками, читавшими ее в списках (стихотворение не было опубликовано). Один из них был подарен автором кн. Е.И. Голицыной, что стало поводом для выражения субъективной оценки собственного стихотворения:

Простой воспитанник природы,

Так я бывало воспевал

Мечту прекрасную свободы

И ею сладостно дышал.

(«Кн. Голициной, посылая ей оду «Вольность», 1818)

Очевидно, что для поэта важен, помимо отображения прекрасных умозрительных стремлений, вольнолюбивый дух творчества. Чтобы увидеть, как выражается такое эфемерное (от греч. «однодневный, мимолетный»; призрачное, неощутимое) свойство, надо обратиться к характеристике лирического героя. В первой части стихотворения не только излагается его позиция, но выявляются особенности отношения к действительности. Прогоняя юношеские увлечения, детскую изнеженность («Беги... сорви с меня венок,/разбей изнеженную лиру...» — строфа 1), он выражает страстное желание воспеть свободу как политическое требование, осуществить которое мешают тираны, «неправедная власть» (строфы 2—3). В его представлениях о мире заметен максимализм («Увы! куда ни брошу взор — /Везде бичи, везде железы,/Законов гибельный позор,/Неволи немощные слезы;/Везде неправедная власть...» — строфа 3). Он не является показателем романтической разочарованности, напротив, лирический герой оды уверен в том, что создать гражданское общество можно, это дело ближайшего будущего. Для этого он готов расстаться со спокойствием, беззаботностью, наслаждениями, обратившись к общественной деятельности. Поэт не отказывается от своего предназначения, оставаясь «задумчивым певцом», размышляющим над контрастами мира («мрачная Нева» — «звезда полуночи» — строфа 9; ранее: тираны — рабы, рабство — слава, строфы 2—3), но его преданность гражданским идеалам выражена открыто и прямо, наполнена социально-исторической конкретикой.

Творческий порыв влечет лирического героя к тому, чтобы обрисовать «ошибки» прошлого настолько «живо» (строфы 6, 10), что они становятся убедительными свидетельствами правоты просветителей, возвышающих закон. Однако вместе с тем, в контексте стихотворения высшей ценностью является свобода, одушевляющая музу поэта. С воззвания к гордой, смелой мечте о ней начинается ода «Вольность», завершающаяся утверждением того, что главным условием спокойствия в обществе станет «народов вольность». Для лирического героя важно выразить личностное отношение к происходящему («Хочу воспеть», «куда ни брошу взор», «твой трон я ненавижу »). Это вносит в образ психологическую конкретику, на фоне которой обращения поэта к царям предстают не умозрительными назиданиями, а гневными обвинениями и предвестием потрясений. «Певец» находится вне иерархии, в его восприятии история — это единый, непрерывный процесс, а воображение художника воскрешает римских императоров, турецких воинов, убитого французского короля, русского императора, чья гибель предана забвению, превращая их в участников разворачивающейся перед читателем оды всемирной трагедии. Произнесенные автором увещевания близки пророчествам, но при этом он остается частным человеком, «задумчивым певцом». Свобода для него — это возможность сохранить верность своим убеждениям, выразив их в призывах преодолеть социальную ограниченность:

Тираны мира! трепещите!

А вы, мужайтесь и внемлите,

Восстаньте, падшие рабы!

…

Владыки! вам венец и трон

Дает закон,— а не природа,—

Стоите выше вы народа,

Но вечный выше вас закон.

И горе, горе племенам,

Где дремлет он неосторожно...

…

И днесь учитесь, о цари...

…

Склонитесь первые главой

Под сень надежную закона...

В стихотворении Пушкина, анализ которого мы проводим, воспевается вольность как величайший дар, позволяющий человеку воплотить общественный и личный идеал. Новаторство поэта состоит в том, что в его правоте читателя убеждают интонация, тон речи. Социально-исторический вывод становится не только итогом рациональных суждений, но следствием переживания. В образе лирического героя главной характеристикой является чувство. Любовь к свободе, возмущение недальновидностью и властолюбием, попытка вселить мужество в тех, кто утомлен зрелищем векового рабства, выражены в эмоциональных образах, психологически достоверных и обращенных к реальному, земному человеку, мучающемуся теми же проблемами. Столь же конкретен и точен найденный юным поэтом доверительный тон обращений к современнику, для которого великие мира сего — лишь «свидетели», «памятники», а «наши дни» (строфы 6, 9, 11) должны стать эпохой, когда осуществятся чаяния предшественников:

Народов вольность и покой.

Таким образом, анализ стиха «Вольность» Пушкина позволил прояснить, почему автор оды «Вольность», подобно его предшественнику, мог быть расценен властями как «бунтовщик», заслуживающий ссылки в Сибирь. «Бунтовщиком хуже Пугачева» назвала Екатерина II А.Н. Радищева, ознакомившись с его «Путешествием из Петербурга в Москву». Пушкин еще в конце 1810-х годов воспринимается современниками как политический противник двора, выражающий свою оппозиционность в стихотворениях и острых эпи- граммах на вельмож и императора Александра I, «кочующего деспота», вводящего в заблуждение уверениями в том, что готов отдать «людям все права людей» («Сказки», 1818). За Пушкиным, недавним лицеистом, начинающим поэтом, устанавливается полицейский надзор. Весной 1820 г. принимается решение о его высылке из столиц. Благодаря усилиям влиятельных знакомых ссылку в Сибирь или на Соловки удалось заменить переводом по службе в Екатеринослав, но все же следующие шесть лет у поэта прошли вдали от центров культурной жизни и от друзей, соратников по литературе. Поводом к репрессиям послужили вольнолюбивые настроения, обусловившие специфику его ранней лирики. Их выражение характерно для произведений различной жанровой характеристики — посланий, элегий, эпиграмм. Послания особенно заметны, так как в них выстраивается образ поколения, призванного воплотить мечты об освобождении.

Пушкин принадлежал к тому поколению, которое названо декабристским. Его лицейские друзья, И.И. Пущин и В.К. Кюхельбекер, участвовали в восстании на Сенатской площади, подготовленном в эмоциональном плане в том числе и вольнолюбивой лирикой юного Пушкина. Оду «Вольность» находили в бумагах, изъятых у декабристов при обыске. Сам поэт во время восстания 14 декабря 1825 г. был в ссылке в Михайловском, от пребывания в Петербурге его спасла случайность (по легенде, перед каретой, тайно увозившей его в столицу, пробежал заяц, что было дурной приметой, заставившей повернуть обратно). Пушкин не был членом декабристских обществ, но для него было несомненным, что свои убеждения следовало подтвердить делом (в беседе с императором Николаем I, вызвавшим его из ссылки, поэт откровенно признался в том, что, будь он в столице, обязательно участвовал бы в восстании). Мироощущение своего поколения лирический герой пушкинских стихов называл «пламенным» («Денису Давыдову», 1819), считая его доминантой способность «сладостно дышать» («Кн. Голицыной», 1818), гореть («К Чаадаеву», 1818)свобо-дой, всем «жертвуя лишь ей» («КН.Я. Плюсковой», 1818). Для него представлялось важным единство устремлений молодых дворян, готовых пожертвовать действительно «всем» — будущим, жизнью,— ради того, чтобы на их воззвания отозвалось «эхо русского народа»:

Свободу лишь учася славить,

Стихами жертвуя лишь ей,

Я не рожден царей забавить

Стыдливой музою моей.

…

Любовь и тайная свобода

Внушали сердцу гимн простой

Был эхо русского народа.

(«К Н.Я. Плюсковой», 1818)

В оде «Вольность» обрисованы и мировоззренческие основы, и эмоциональный настрой представителя этого гордого, смелого, благородного поколения, отказывающегося от очарований юности ради идеала «вольности святой» («Вольность», строфа 4). В стихотворении, обращенном к единомышленнику, воспевание борьбы за достижение общественного блага как обретенного смысла жизни становится центральным мотивом («К Чаадаеву», 1818).

В воплощении художественной цели автора, как показал анализ оды «Вольность» Пушкина, главную роль сыграли не содержательные аспекты, которые важны для эпического повествования о событиях и характерах, а специфические особенности поэзии, благодаря чему становится возможным выразить настроение, переживание, чувство. В завершение попробуем проанализировать размер и рифмы в «Вольности», доискиваясь объяснений тому, как поэту удается придать динамичность развитию лирического сюжета на протяжении двенадцати строф, выделить ключевые высказывания. Ода Пушкина отличается от традиционного произведения такого жанра. В «Вольности» А. Н. Радищева, ставшей реминисцентным источником для пушкинских образов, была сохранена одическая строфа, состоящая из десяти строк разностопного ямба с разнообразной рифмовкой. У Пушкина количество строк в строке уменьшается до восьми, и такое минимальное изменение оказывается важным, так как, благодаря ему, появляется динамика. Поэтическая речь воспринимается как ораторский монолог, где значение обращений, восклицаний, призывов, предостережений возрастает в зависимости от их расположения. От стремления выделить оду как среди собственных произведений («Где ты, где ты, гроза царей,/Свободы гордая певица? — /Приди, сорви с меня венок,/Разбей изнеженную лиру...» — строфа 1), так и в мировой литературе («Открой мне благородный след...» — строфа 2), лирический герой приходит к пониманию необходимости обобщить исторические закономерности. Их рассмотрение продолжает, внося новый оттенок, оценку действительности, неприемлемой для него господством неправедных сил. От него не скрыты общественные законы, обрекающие народ на неволю, рабство (строфа 3), ослепление владык, забывших о том, что они равны со всеми гражданами (строфа 4), попрание силы закона (строфа 5). Свою задачу он видит в напоминании тиранам о недолговечности земных установлений, во вселении мужества и надежды в «падших», а главное, в призыве отдать дань божественному, священному праву человека на свободную жизнь.

Нарушение мирового закона возмущает «певца», «отягощает», заставляет перевести взгляд от «звезды полуночи» к приметам земной «мрачной» реальности. В строфах 6—11 его лирический дар подчинен гражданской цели — убедить читателя на примерах из прошлого в том, что:

...венец и трон

Дает закон...

И горе, горе племенам,

Где дремлет он неосторожно,

Где иль народу, иль царям

Законом властвовать возможно!

(Строфы 5—6)

Схема рифмовки является такой, что внимание привлекается к финальной строчке в строфе. Благодаря этой особенности смысл высказываний, завершающих строфу, выделяется (внутри текста для создания подобного впечатления используются содержательные — семантические, от греч. «относящиеся к значению слова», а также интонационные средства, в том числе восклицания). Посмотрим, как расположены рифмы в восьмистишии пушкинской оды. Обозначим мужскую, заканчивающуюся ударным слогом, рифму — «а», женскую — «б». Тогда схема будет выглядеть так: абабабба. В первом четверостишии рифмовка перекрестная, а во втором — опоясывающая. На последней позиции — сильное место. Мелодия плавно приближается к заключительному аккорду в каждой строфе, но последняя строчка в стихотворении воспринимается как тоника в музыкальном произведении.

Только если воплотится выраженное в ней требование, восстановится гармония в ужасном, несовершенном, грозящем людям бедствиями, нарушающем Божью волю («Упрек ты Богу на земле» — строфа 8) мире:

И днесь учитесь, о цари:

Ни наказанья, ни награды,

Ни кров темниц, ни алтари

Не верные для вас ограды,

Склонитесь первые главой

Под сень надежную закона,

И станут вечной стражей трона

Народов вольность и покой.

(Строфа 12)

Чтобы определить размер стихотворения, надо посчитать количество сильных мест в строчке, здесь их четыре — это четырехстопный ямб, размер, что использовался Пушкиным в произведениях разных поэтических жанров, затрагивающих весь спектр тем. Четырехстопным ямбом написаны стихотворения, в которых выражены вольнолюбивые стремления, философские раздумья, дружеские чувства, впечатления от природы, поиски ответов на творческие вопросы, признания в любви. Размер не стесняет творческих возможностей великого поэта, для каждого аспекта содержания в его стихах находится выразительная форма. Анализируя ее специфику, не стоит забывать, что поэт в ней воплощает идейный замысел, включающий как отвлеченную мысль, так и ощущение. В вольнолюбивой лирике Пушкина выражены и возмущение общественными и нравственными пороками, и гражданственные чувства, и взволнованность от ожидания перемен.

Лирический герой пушкинских вольнолюбивых стихов не желает современникам пережить мятежи, в которых, как «в шуме бурь недавних» (строфа 6), забываются гуманистические ценности, гибнут люди. Призыв «Восстаньте, падшие рабы!» (строфа 2) содержит не требование бунта, но попытку вселить в потерявших надежду бодрость, стремление «восстать», возродиться для новых жизненных испытаний, итогом которых станут «народов вольность и покой». Финальный вывод значим для выявления сути авторской позиции, лишенной бездумного своеволия. Поэт не приукрашивает историю, не скрывает, что в ней были и ужас, и стыд (понятия повторяются в строфах 8,11). Для него важно восстановление равновесия в обществе.

Только свою жизнь, вместе с судьбами единомышленников, он готов принести в жертву. На них нет мученического венца, как на «свидетелях» исторических ошибок («О мученик ошибок славных...» — строфа 6, где вспоминается Людовик XVI). Они сознают, что вмешательство в ход мировых событий делает их участниками вселенской трагедии, героями, на долю которых выпало счастье делом подтвердить искренность убеждений, возвышенность помыслов и крепость духа. Обращения к друзьям, чьи имена останутся в памяти потомков как разрушителей несправедливого порядка, пробуждающих Россию от векового сна («Россия вспрянет ото сна...» — «К Чаадаеву»), приближающих «избраннейший» день свободы (А.Н. Радищев. «Вольность»), являются важнейшей составной частью вольнолюбивой лирики Пушкина.

АЛЕКСАНДР НИКОЛАЕВИЧ РАДИЩЕВ

(1749-1802)

Вольность (1783?)
Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду?.. (1791)

Ода «Вольность» великого русского революционного просветителя - одно из произведений, наиболее часто встречающихся в списках вольной поэзии с конца XVIII и до 1830-х годов.

Ода с особенной яростью преследовалась цензурой: обнаружение ее властями, даже при случайных обстоятельствах, сулило серьезные репрессии.

«В основе сюжета „Вольности" лежат общепросветительские теории естественного права и общественного договора, переосмысленные Радищевым в революционном духе». (3ападов В. А. Поэзия А. H. Радищева // Радищев А. Н. Стихотворения. Л., 1975. С. 26 (Б-ка поэта, БС).

Ода подытожила эволюцию русской передовой политической мысли накануне французской буржуазной революции. В дальнейшем она оказала огромное влияние на формирование идеологии дворянских революционеров. Оценивая влияние Радищева, Герцен в 1858 году заметил, что о чем бы Радищев «ни писал, так и слышишь знакомую струну, которую мы привыкли слышать и в первых стихотворениях Пушкина, и в „Думах" Рылеева, и в собственном нашем сердце» (Герцен А. И. <Предисловие к книге «О повреждении нравов в России» князя М. Щербатова и «Путешествие» А. Радищева> // Собр. соч. М., 1958. Т. 13. С. 273.) Ода «Вольность» не утратила своего значения и для революционных демократов 1860-х годов, но упоминаться могла только обиняками. Тираноборческий пафос и призыв к революции, которая должна смести власть царей, определили постоянное, глубокое влияние оды.

Слово «вольность» в лексиконе XVIII века означала означало независимость, политическую свободу и имело некоторое смысловое отличие от слова «свобода»: именно «Вольность» - заглавие пушкинской оды 1817 года. Позднее этот оттенок стерся, и Некрасов в 1877 году имея в виду эту оду Пушкина, назвал ее «Свобода». (Некрасов Н. А. <Автобиографические записи, Из дневника> // Полн. собр. соч. и писем. М., 1953. Т. 12. С. 21.

Семистишие «Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду...» тоже часто встречается в ходивших по рукам списках начиная с 1820-х годов.

ВОЛЬНОСТЬ

О! дар небес благословенный,
Источник всех великих дел,
О вольность, вольность, дар бесценный,
Позволь, чтоб раб тебя воспел.
Исполни сердце твоим жаром,
В нем сильных мышц твоих ударом
Во свет рабства тьму претвори,
Да Брут и Телль еще проснутся,
Седяй во власти да смятутся
От гласа твоего цари.

Я в свет исшел, и ты со мною;
На мышцах нет твоих заклеп;
Свободною могу рукою
Прияти данный в пищу хлеб.
Стопы несу, где мне приятно;
Тому внимаю, что понятно;
Вещаю то, что мыслю я;
Любить могу и быть любимым;
Творю добро, могу быть чтимым;
Закон мой - воля есть моя.

Но что ж претит моей свободе?
Желаньям зрю везде предел;
Возникла обща власть в народе,
Соборный всех властей удел.
Ей общество во всем послушно,
Повсюду с ней единодушно;
Для пользы общей нет препон;
Во власти всех своей зрю долю,
Свою творю, творя всех волю, -
Вот что есть в обществе закон.

В средине злачныя долины,
Среди тягченных жатвой нив,
Где нежны процветают крины,
Средь мирных под сеньми олив,
Паросска мармора белее,
Яснейша дня лучей светлее,
Стоит прозрачный всюду храм;
Там жертва лжива не курится,
Там надпись пламенная зрится:
«Конец невинности бедам».

Оливной ветвью венчанно,
На твердом камени седяй,
Безжалостно и хладнонравно,
Глухое божество судяй.
Белее снега во хламиде
И в неизменном всегда виде,
Зерцало, меч, весы пред ним.
Тут истина стрежет десную,
Тут правосудие ошую, -
Се храм Закона ясно зрим.

Возводит строгие зеницы,
Льет радость, трепет вкруг себя,
Равно на все взирает лицы,
Ни ненавидя, ни любя.
Он лести чужд, лицеприятства,
Породы, знатности, богатства,
Гнушаясь жертвенныя тли;
Родства не знает, ни приязни;
Равно делит и мзду и казни;
Он образ божий на земли.

И се чудовище ужасно,
Как гидра, сто имея глав,
Умильно и в слезах всечасно,
Но полны челюсти отрав,
Земные власти попирает,
Главою неба досязает,
Его отчизна там, - гласит;
Призраки, тьму повсюду сеет,
Обманывать и льстить умеет
И слепо верить всем велит.

Покрывши разум темнотою
И всюду вея ползкий яд,
Троякою обнес стеною
Чувствительность природы чад,
Повлек в ярмо порабощенья,
Облек их в бро ню заблужденья,
Бояться истины велел.
«Закон се божий», - царь вещает;
«Обман святый, - мудрец взывает, -
Народ давить что ты обрел».

Сей был, и есть, и будет вечный
Источник лют рабства оков:
От зол всех жизни скоротечной
Пребудет смерть един покров.
Всесильный боже, благ податель,
Естественных ты благ создатель,
Закон свой в сердце основал;
Возможно ль, ты чтоб изменился,
Чтоб ты, бог сил, столь уподлился,
Чужим чтоб гласом нам вещал?

Воззрим мы в области обширны,
Где тусклый трон стоит рабства.
Градские власти там все мирны,
В царе зря образ божества.
Власть царска веру охраняет,
Власть царску вера утверждает;
Союзно общество гнетут:
Одна сковать рассудок тщится,
Другая волю стерть стремится,
На пользу общую, - рекут.

Покоя рабского под сенью
Плодов златых не возрастет;
Где всё ума претит стремленью,
Великость там не прозябет.
Там нивы запустеют тучны,
Коса и серп там несподручны,
В сохе уснет ленивый вол,
Блестящий меч померкнет славы,
Минервин храм стал обветшавый,
Коварства сеть простерлась в дол.

Чело надменное вознесши,
Схватив железный скипетр, царь,
На громном троне властно севши,
В народе зрит лишь подлу тварь.
)Кивот и смерть в руке имея:
«По воле,- рек,- щажу злодея;
Я властию могу дарить;
Где я смеюсь, там всё смеется;
Нахмурюсь грозно - всё смятется;
Живешь тогда, велю коль жить».

И мы внимаем хладнокровно,
Как крови нашей алчный гад,
Ругаяся всегда бесспорно,
В веселы дни нам сеет яд.
Вокруг престола все надменна
Стоят колена преклоненна.
Но мститель, трепещи, грядет.
Он молвит, вольность прорекая,-
И се молва от край до края,
Глася свободу, протечет.

Возникнет рать повсюду бранна,
Надежда всех вооружит;
В крови мучителя венчанна
Омыть свой стыд уж всяк спешит.
Меч остр, я зрю, везде сверкает,
В различных видах смерть летает,
Над гордою главой паря.
Ликуйте, склепанны народы;
Се право мщенное природы
На плаху возвело царя!

И нощи се завесу лживой
Со треском мощно разодрав,
Кичливой власти и строптивой
Огромный истукан поправ,
Сковав сторучна исполина,
Влечет его как гражданина
К престолу, где народ воссел.
«Преступник власти, мною данной!
Вещай, злодей, мною венчанный,
Против меня восстать как смел?

Тебя облек я во порфиру
Равенство в обществе блюсти,
Вдовицу презирать и сиру,
От бед невинность чтоб спасти,
Отцем ей быть чадолюбивым,
Но мстителем непримиримым
Пороку, лже и клевете;
Заслуги честью награждать,
Устройством зло предупреждати,
Хранити нравы в чистоте.

Покрыл я море кораблями,
Устроил пристань в берегах,
Дабы сокровища торгами
Текли с избытком в городах;
Златая жатва чтоб бесслезна
Была оратаю полезна;
Он мог вещать бы за сохой:
„Бразды своей я не наемник,
На пажитях своих не пленник,
Я благоденствую тобой".

Своих кровей я без пощады
Гремящую воздвигнул рать;
Я медны изваял громады,
Злодеев внешних чтоб карать;
Тебе велел повиноваться,
С тобою к славе устремляться;
Для пользы всех мне можно всё;
Земные недра раздираю,
Металл блестящий извлекаю
На украшение твое.

Но ты, забыв мне клятву данну,
Забыв, что я избрал тебя
Себе в утеху быть венчанну,
Возмнил, что ты господь, не я.
Мечем мои расторг уставы,
Безгласными поверг все правы,
Стыдиться истине велел;
Расчистил мерзостям дорогу,
Взывать стал не ко мне, но к богу,
А мной гнушаться восхотел.

Кровавым потом доставая
Плод, кой я в пищу насадил,
С тобою крохи разделяя,
Своей натуги не щадил.
Тебе сокровищей всех мало!
На что ж, скажи, их недостало,
Что рубище с меня сорвал?
Дарить любимца, полна лести,
Жену, чуждающуся чести!
Иль злато богом ты признал?

В отличность знак изобретенный
Ты начал наглости дарить;
В злодея меч мой изощренный
Ты стал невинности сулить.
Сгружденные полки в защиту
На брань ведешь ли знамениту
За человечество карать?
В кровавых борешься долинах,
Дабы, упившися, в Афинах:
„Ирой!!" - зевав, могли сказать.

Злодей, злодеев всех лютейший,
Превзыде зло твою главу,
Преступник, изо всех первейший,
Предстань, на суд тебя зову!
Злодействы все скопил в едино,
Да ни едина прейдет мимо
Тебя из казней, супостат.
В меня дерзнул острить ты жало.
Единой смерти за то мало,
Умри! умри же ты стократ!»

Великий муж, коварства полный,
Ханжа, и льстец, и святотать,
Един ты в свет столь благотворный
Пример великий мог подать.
Я чту, Кромве ль, в тебе злодея,
Что, власть в руке своей имея,
Ты твердь свободы сокрушил;
Но научил ты в род и роды,
Как могут мстить себя народы:
Ты Карла на суде казнил.

Ниспал призра к, и мглу густую
Светильник истины попрал;
Личину, что зовут святую,
Рассудок с пагубы сорвал.
Уж бог не зрится в чуждом виде,
Не мстит уж он своей обиде,
Но в действе распростерт своем;
Не спасшему от бед нас мнимых -
Отцу предвечному всех зримых
Победную мы песнь поем.

Внезапу вихри восшумели,
Прервав спокойство тихих вод,-
Свободы гласы так взгремели,
На вече весь течет народ,
Престол чугунный разрушает,
Самсон как древле сотрясает
Исполненный коварств чертог;
Законом строит твердь природы;
Велик, велик ты, дух свободы,
Зиждителен, как сам есть бог!

Сломив опор духовной власти
И твердой мщения рукой
Владычество расторг на части,
Что лжей воздвигнуто святой;
Венец трегубый затмевая
И жезл священный преломляя,
Проклятий молний утушил;
Смеяся мнимого прощенья,
Подъял луч Лютер просвещенья,
С землею небо помирил.

Как сый всегда в начале века
На вся простерту мочь явил,
Себе подобна человека
Создати с миром положил,
Пространства из пустыней мрачных
Исторг - и твердых и прозрачных
Первейши семена всех тел;
Разруша, древню смесь спокоил;
Стихиями он всё устроил
И солнцу жизнь давать велел.

И.дал превыспренно стремленье
Скривленному рассудку лжей;
Внезапу мощно потрясенье
Поверх земли уж зрится всей;
В неведомы страны отважно
Летит Колумб чрез поле влажно;
Но чудо Галилей творит:
Возмог, протекши пустотою,
Зиждительной своей рукою
Светило дневно утвердить.

29
Так дух свободы, разоряя
Вознесшейся неволи гнет,
В градах и селах пролетая„
К величию он всех зовет,
Живит, родит и созидает,
Препоны на пути не знает,
Вождаем мужеством в стезях;
Нетрепетно с ним разум мыслит
И слово собственностью числит,
Невежства что развеет прах.

Под древом, зноем упоенный,
Господне стадо пастырь пас;
Вдруг новым светом озаренный,
Вспряну в, свободы слышит глас;
На стадо зверь, он видит, мчится,
На бой с ним ревностно стремится;
Нечуждый вождь брежет свое,-
О стаде сердце не радело,
Как чуждо было, не жалело;
Но ныне, ныне ты мое.

Господню волю исполняя,
До встока солнца на полях
Скупую ниву раздирая,
Волы томились на браздах;
Как мачеха к чуждоутробным
Исходит с видом всегда злобным,
Рабам так нива мзду дает.
Но дух свободы ниву греет,
Бесслезно поле вмиг тучнеет:
Себе всяк сеет, себе жнет.

Исполнив круг дневной работы,
Свободный муж домой спешит;
Невинно сердце, без заботы,
В объятиях супружних спит;
Не господа рукой надменна
Ему для казни подаренна,
Невинных жертв чтоб размножал,-
Любовию вождаем нежной,
На сердце брак воздвиг надежный,
Помощницу себе избрал.

Он любит, и любим он ею;
Труды - веселье, пот - роса,
Что жизненностию своею
Плодит луга, поля, леса;
Вершин блаженства достигают;
Горячность их плодом стягчают
Всещедры боги к простоте.
Безбедны дойдут до кончины,
Не зная алчной десятины,
Птенцов что корчит в наготе.

Воззри на беспредельно поле,
Где стерша зверство рать стоит:
Не скот тут согнан поневоле,
Не жребий мужество дарит,
Не груда правильно стремится,-
Вождем тут воин каждый зрится,
Кончины славной ищет он.
О воин непоколебимый,
Ты есть и был непобедимый,
Твой вождь - свобода, Вашингтон.

Двулична бога храм закрылся,
Свирепство всяк с себя сложил,
Се бог торжеств меж нас явился
И в рог веселий вострубил.
Стекаются тут громки лики,
Не видят грозного владыки,
Закон веселью кой дает,
Свободы зрится тут держава,-
Награда тут - едина слава,
Во храм бессмертья что ведет.

Сплетясь веселым хороводом,
Различности надменность сняв,
Се паки под лазурным сводом
Естественный встает устав;
Погрязла в тине властна скверность,
Едина личная отменность
Венец возможет восхитить;
Но не пристрастию державну,
Опытностью лишь старцу славну
Его довлеет подарить.

Венец, Пиндару возложенный,
Художества соткан рукой;
Венец, наукой соплетенный,
Носим Невтоновой главой.
Таков, себе всегда мечтая,
На крыльях разума взлетая,
Дух бодр и тверд возможет вся,
Миров до края вознесется
И славой новой облечется:
Предмет его суть мы, не я.

Но страсти, изощряя злобу,
Враждебный пламенник трясут,
Кинжал вонзить себе в утробу
Народы пагубно влекут;
Отца на сына воздвигают,
Союзы брачны раздирают,
В сердца граждан лиют боязнь;
Рождается несытна власти
Алчба, зиждущая напасти,
Что обществу устроит казнь.

Крутяся вихрем громоносным,
Обвившись облаком густым,
Светилом озарясь поносным,
Сияньем яд прикрыт святым.
Разя, прельщая, угрожая,
Иль казнь, иль мзду ниспосылая –
Се меч, се злато: избирай -
И сев на камени ехидны,
Лестей облек в взор миловидный,
Шлет молнию из края в край.

Так Марий, Сулла, возмутивши
Спокойство шаткое римлян,
В сердцах пороки возродивши,
В наемну рать вместил граждан,
Ругаяся всем, что есть свято,
И то, что не было отнято,
У римлян откупить возмог;
Весы златые мзды позорной,
Предательству, убивству сродной,
Воздвиг нечестья средь чертог.

И се, скончав граждански брани
И свет коварством обольстив,
На небо простирая длани,
Тревожну вольность усыпив,
Чугунные скиптр обвил цветами
Народы мнили - правят сами,
Но Август выю их давил;
Прикрыл хоть зверство добротою,
Вождаем мягкою душою,-
Но царь когда бесстрастен был!

Сей был и есть Закон природы
Неизменимый никогда
Ему подвластны все народы,
Незримо правит он всегда;
Мучительство, стряся пределы,
Отравы полны свои стрелы
В себя, не ведая, вонзит;
Равенство казнию восставит;
Едину власть, валясь, раздавит;
Обидой право обновит.

Дойдешь до меты совершенства
В стезях препоны прескочив,
В сожитии найдешь блаженство,
Несчастных жребий облегчив,
И паче солнца возблистаешь,
О вольность, вольность, да скончаешь
Со вечностью ты свой полет:
Но корень благ твой истощится,
Свобода в наглость превратится
И власти под ярмом падет.

Да не дивимся превращенью
Которое мы в свете зрим
Всеобщему вослед стремленью
Некосненно стремглав бежим
Огонь в связи со влагой спорит,
Стихия в нас стихию борет,
Начало тленьем тщится дать;
Прекраснейше в миру творенье
В веселии начнет рожденье
На то, чтоб только умирать.

О! вы, счастливые народы,
Где случай вольность даровал!
Блюдите дар благой природы,
В сердцах что вечный начертал.
Се хлябь разверстая, цветами
Усыпанная, под ногами
У вас, готова вас сглотить.
Не забывай ни на минуту,
Что крепость сил в немощность люту,
Что свет во тьму льзя претворить.

К тебе душа моя вспаленна,
К тебе, словутая страна,
Стремится, гнетом где согбенна
Лежала вольность попрана;
Ликуешь ты! а мы здесь страждем!..
Того ж, того ж и мы все жаждем;
Пример твой мету обнажил;
Твоей я славе непричастен -
Позволь, коль дух мой неподвластен,
Чтоб брег твой пепл хотя мой скрыл.

Но нет! где рок судил родиться,
Да будет там и дням предел;
Да хладный прах мой осенится
Величеством, что днесь я пел;
Да юноша, взалкавый славы,
Пришед на гроб мой обветшавый,
Дабы со чувствием вещал:
«Под игом власти, сей, рожденный,
Нося оковы позлащенны,
Нам вольность первый прорицал».

И будет, вслед гремящей славы
Направя бодрственно полет,
На запад, юг и всток державы
Своей ширить предел, но нет
Тебе предела ниотколе,
В счастливой ты ликуя доле,
Где ты яви шься, там твой трон;
Отечество мое, отечество драгое,
На чреслах пояс сил, в покое,
В окрестность ты даешь закон.

Но дале чем источник власти,
Слабее членов тем союз,
Между собой все чужды части,
Всяк тяжесть ощущает уз.
Лучу, истекшу от светила,
Сопутствует и блеск и сила;
В пространстве он теряет мощь,
В ключе хотя не угасает,
Но бег его ослабевает,
Ползущего глотает нощь.

В тебе, когда союз прервется,
Стончает мнений крепка власть;
Когда закона твердь шатнется,
Блюсти всяк будет свою часть;
Тогда, растерзанно мгновенно,
Тогда сложенье твое бренно,
Сдрогаясь внутренно, падет,
Но праха вихри не коснутся,
Животны семена проснутся,
Затускло солнце нов даст свет.

Из недр развалины огромной,
Среди огней, кровавых рек,
Средь глада, зверства, язвы томной,
Что лютый дух властей возжег,-
Возникнут малые светила;
Незыблемы свои кормила
Украсят дружества венцом,
На пользу всех ладью направят
И волка хищного задавят,
Что чтит слепец своим отцом.

Но не приспе еще година,
Не совершилися судьбы;
Вдали, вдали еще кончина,
Когда иссякнут все беды!
Встрещат заклепы тяжкой ночи;
Упруга власть, собрав все мочи,
Вскатясь горе, потщится пасть,
Да грузным махом вся раздавит
И стражу к словеси приставит,
Да будет горшая напасть.

Влача оков несносно бремя,
В вертепе плача возревет.
Приидет вожделенно время,
На небо смертность воззовет;
Направлена в стезю свободой,
Десную ополча природой,
Качнется в дол - и страх пред ней;
Тогда всех сил властей сложенье
Развеется в одно мгновенье.
О день! избраннейший всех дней!

Мне слышится уж глас природы,
Начальный глас, глас божества;
Трясутся вечна мрака своды,
Се миг рожденью вещества.
Се медленно и в стройном чине
Грядет зиждитель наедине -
Рекл... яркий свет пустил свой луч
И, ложный плена скиптр поправши,
Сгущенную мглу разогнавши,
Блестящий день родил из туч.

Радищев А. Н. Путешествие из Петербурга в Москву. М., 1790 (строфы 1, 3, 4, 6, 7, 12, 14-16, 18-21, 23 - полностью и строфы 2, 5, 8, 10, 11, 13, 17, 22, 25, 38, 40, 53, 54 - в извлечениях). Щербатов М. М. О повреждении нравов в России; Радищев А. Н. Путешествие <из С.Петербурга в Москву> / С предисл. Искандера (А. И. Герцена). Лондон, 1858 (с правкой неизвестного происхождения, модернизирующей текст); Радищев А. Н. Путешествие из С.Петербурга в Москву / (Предисл. А. И. Герцена). Лейпциг, 1876; То же. 2-е изд. <1876?>. Печ. по Радищев А. Н. Стихотворения. Л., 1975 (Б-ка поэта, БС) (по списку ЦГАЛИ с введением вар. по изд. 1790 г.).

***

Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду?
Я тот же, что и был и буду весь мой век:
Не скот, не дерево, не раб, но человек!
Дорогу проложить, где не бывало следу
Для борзых смельчаков и в прозе и в стихах,
Чувствительным сердцам и истине я в страх
В острог Илимский еду.

Январь - июль 1791

«Живописец: Еженедельное сатирическое соч. Н. И. Новикова». Спб., 1864, без ст. 6 (по рукоп. сб. 1792 г. из собр. П. А. Ефремова). Печ. по Радищев А. Н. Полн. собр. соч. М.; Л., 1938. Т. 1 (по изд.: Радищев А. Н. Соч. / Под ред. П. А. Ефремова. Спб., 1872. Т. 2, но без ред. загл.).

Вольная русская поэзия XVIII-XIX веков. Вступит. статья, сост., вступ. заметки, подг. текста и примеч. С. А. Рейсера. Л., Сов. писатель, 1988 (Б-ка поэта. Большая сер.)

ПРИМЕЧАНИЯ

Вольность. Сохранились многочисленные экз. списков оды - ПД; ЦГАЛИ, ГБЛ, ГПБ, ГИМ. К настоящему времени описаны тексты девяти списков. Наиболее авторитетным из них считается список М. Н. Лонгинова (Пушкинский Дом) - именно этот, или очень близкий к нему, текст чаще всего встречается в списках конца XVIII - середины ХIХ в. Тем не менее проблема выбора основного текста оды не может считаться окончательно разрешенной, подробнее см. об этом в примеч. В. А. Западова (Поэзия А. H. Радищева // Радищев А. Н. Стихотворения. Л., 1975. (Б-ка поэта, БС). с. 230 - 240).

<Строфа> 1. Брут Марк Юний (85 - 42 до н. э.) - римский государственный деятель, один из вождей республиканцев, организовавших убийство диктатора Кая Юлия Цезаря; имя Брута считалось синонимом убежденного республиканца. Телль В. (ум. 1354) - крестьянин кантона Урн, ставший во главе заговора против австрийского ига, за независимость, Швейцарии; его имя стало синонимом тираноборца. Седяй (арх.)- сидящие.

<Строфу> 2 оды Радищев в «Путешествии...» разъяснил так: «...человек во всем от рождения свободен».

<Строфа> 3. Соборный - общий. Во власти всех своей зрю долю, т. е. вижу в своей власти долю всех, как и все, принимаю участие в управлении страной.

<Строфа> 4. Крин - лилия. Паросска мармора белее. Мрамор, добываемый на острове Парос в Греции, отличался необыкновенной белизной.

<Строфа> 5. Оливная - оливковая ветвь, издавна считалась символом мира. Судяй - судящий, творящий суд. Хламида - одежда древних греков и римлян: короткая накидка через плечо. Зерцало - трехгранная колонка с государственным гербом сверху и тремя указами Петра I по сторонам; стояла во всех присутственных местах. Меч - символ власти и силы. Весы - символ правосудия. Десную - справа. Ошую - слева. Строфу 5 Радищев в «Путешествии.:.» разъяснил так: «...изображается закон в виде божества во храме, коего стражи суть истина и правосудие».

<Строфа> 6. Тля - прах.

<Строфа> 7. И се чудовище ужасно. Речь идет о религиозном фанатизме. Разъяснение Радищевым строфы таково: «...изображение священного суеверия, отъемлющего у человека чувствительность, влекущее его в ярем порабощения и заблуждения, во броню его облекшее».

<Строфа> 8. Ст. Бояться истины велел Радищев комментировал: «Власть называет оное изветом божества.; рассудок - обманом».

<Строфа> 10. Союзно - сообща, вместе. Ст. Власть царска веру охраняет и далее до конца строфы разъяснены Радищевым так: «...и все злые следствия рабства, как то беспечность, леность, коварство, голод и пр.».

<Строфа> 11. Минервин храм - храм Минервы (римск. миф.), богини мудрости, покровительницы наук, искусств и ремесел.

<Строфа> 13. После ст. 1 Радищев писал в «Путешествии...»: «...как алчный змий, ругаяся всем, отравляет дни веселия и утех. Но, хотя вокруг твоего престола все стоят преклонше колена,- трепещи, се мститель грядет, прорицая вольность...»

<Строфа> 17. После ст. 1 Радищев писал: «...дал способ к приобретению богатств и благоденствия. Желал я, чтобы земледелец не был пленник на своей ниве и тебя бы благословлял...»

<Строфа> 18. Медны изваял громады - отлил пушки.

<Строфа> 19. Господь - здесь и в строфах 30 - 32 в значении: господин.

<Строфа> 21. В отличность знак изобретенный - орден.

<Строфа> 23. Кромвель О. (1599-1658) - вождь английской буржуазной.революции. Ты Карла на суде казнил. Кромвель добился в 1649 г. осуждения и казни английского короля Карла I Стюарта.

<Строфа> 25. Самсон - герой библейской легенды, богатырь, наделенный сверхъестественной силой.

<Строфа> 26. Венец трегубый - тиара, корона папы. Жезл священный - посох, символизирующий власть священнослужителей высших рангов. Лютер М. (1483-1546) - германский религиозный деятель эпохи Реформации, основатель лютеранства - религии, противопоставившей себя католицизму. Лютер выступил против основных догматов католической церкви (Сломив опор духовной власти ), в частности отверг догму о том, что церковь и духовенство являются необходимыми посредниками между человеком и богом (С землею небо помирил ).

<Строфа> 27. Сый - сущий.

<Строфа> 33. Десятина - особый налог, десятая часть дохода, взимаемая в пользу церкви.

<Строфа> 34. Не груда правильно стремится. Как разъяснил В. А. Западов (см. примеч. к указ. изд. А. Н. Радищева 1975 г.), речь идет о правилах феодально-военной муштры, превращавшей солдат в «куклы». Вашингтон Д. (1732-1799) - североамериканский государственный деятель, боровшийся за предоставление бывшей английской колонии политической независимости; первый президент в своей стране (1787-1797).

<Строфа> 35. Двулична бога храм закрылся . Храм в честь римского бога Януса (изображавшегося с двумя лицами) открывался лишь во время войны.

<Строфа> 36. Восхитить - похитить. Довлеет - надлежит, должно.

<Строфа> 37. Пиндар (522-448 до н. э.) - древнегреческий поэт-лирик. Невтон - И. Ньютон.

<Строфа> 38. Но страсти, изощряя злобу. По разъяснению Радищева: «...превращают спокойствие граждан в пагубу...» Отца на сына воздвигают, Союзы брачны раздирают. Радищев продолжил эти стихи так: «...и все следствия безмерного желания властвовать».

<Строфы> 39-41 Радищев изложил так: «Описание пагубных следствий роскоши. Междоусобий. Гражданская брань. Марий, Сулла, Август...

Тревожну вольность усыпил.
Чугунный скипетр обвил цветами...

Следствие того - порабощение...».

<Строфа> 40. Марий Гай (157-86 до н. э.) - римский полководец, пытавшийся стать диктатором Рима. Сулла Луций Корнелий (138-78 до н. э.) - римский полководец, политический деятель, представитель рабовладельческой аристократии; в 82 г. до н. э. победил Мария и установил режим военной диктатуры.

<Строфы> 42- 43 в тексте «Путешествия...» отсутствуют, а содержание их передано следующими словами: «...таков есть закон природы; из мучительства рождается вольность, .из вольности рабство...»

<Строфа> 44. Некосненно (арх.) - неукоснительно.

<Строфы> 44-52 также отсутствуют в «Путешествии...» и заменены таким текстом: «Ничто сему дивиться, и человек родится на то, чтобы умереть...

Следующие 8 строф содержат прорицания о будущем жребии отечества, которое разделится на части, и тем скорее, чем будет пространнее. Но время еще не пришло. Когда же оно наступит, тогда

Встрещат заклепы тяжкой ночи.

Упругая власть при издыхании приставит стражу к слову и соберет все свои силы, дабы последним махом раздавить возникающую вольность...»

<Строфы> 45-46 оды имеют в виду обретшие в 1787 г. политическую независимость Северо-Американские Соединенные Штаты.

<Строфа> 46. Словутая - знаменитая. Строфа 46, как установлено исследователями, представляет собою вольное переложение послания видного французского просветителя, идеолога революционной буржуазии Г.-Т. Рейналя (1713-1796) к американскому народу в книге «Révolution de l’Amérique» (1781); следующая строфа - как бы полемическое продолжение самого Радищева.

<Строфа> 47. Взалкавый - возжелавший, возжаждавший.

<Строфа> 48. Чресла - бедра.

<Строфа> 52. Кончина - здесь в значении: конец. Стражу к словеси приставит. Речь идет о цензуре.

Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду?.. Датируется временем пребывания Радищева в Тобольске, по пути к месту ссылки в Илимск. П. Н. Берков предполагает, что ст-ние обращено к какому-то конкретному лицу (литератору), может быть к проживавшему в Тобольске поэту Панкратию Сумарокову (см.: Берков П. Н. История русской журналистики XVIII века. М.; Л., 1952. С. 539).

Александр Николаевич Радищев - первый в России революционный писатель, провозгласивший право народа на насильственное свержение деспотической власти помещиков и царя. Радищев - предшественник декабристской и революционно-демократической мысли XIX в.

Радищев был не только прозаиком, но и поэтом. Ему принадлежат двенадцать лирических стихотворений и четыре неоконченные поэмы: «Творение мира», «Бова», «Песни, петые на состязаниях в честь древним славянским божествам», «Песнь историческая». В поэзии, как и в прозе, он стремился проложить новые пути. Новаторские устремления Радищева связаны с пересмотром им поэзии классицизма, в том числе стихотворных размеров, закрепленных за определенными жанрами. Радищев предлагал также отказаться от рифмы и обратиться к белому стиху. Введение безрифменного стиха ощущалось им как освобождение русской поэзии от чуждых ей иноземных форм, как возвращение к народным, национальным истокам. Лучшими из его лирических стихотворений являются ода «Вольность» и «Осьмнадцатое столетие», в которых поэт стремится осмыслить движение истории, уловить ее закономерности. Ода «Вольность». Она была напечатана с сокращениями в «Путешествии из Петербурга в Москву», в главе «Тверь». Ода создавалась в то время, когда только что завершилась Американская и начиналась Французская революция. Ее гражданский пафос отражает непреклонное стремление народов сбросить с себя феодально-абсолютистский гнет. Начинает свою оду Радищев с прославления вольности, которую он считает бесценным даром природы. В стране, где подавляющая масса населения находилась в крепостной зависимости, уже сама эта мысль была вызовом существовавшим порядкам. Религия окружила власть правителя божественным ореолом и тем самым освободила его от ответственности перед народом. Не довольствуясь умозрительными доказательствами неизбежности революции, Радищев стремится опереться на опыт истории. Он напоминает об Английской революции, о казни английского короля. Человечество, по словам Радищева, проходит в своем развитии циклический путь. Свобода переходит в тиранию, тирания - в свободу. По своему стилю ода «Вольность» - прямая наследница похвальных од Ломоносова. Она написана четырехстопным ямбом, десятистишными строфами с той же рифмовкой. Но ее содержание разительно отличается от од Ломоносова. Радищев не верит просвещенным монархам и поэтому объектами его восхваления становятся свобода и возмущение народа против царя. Радищев стремится осмыслить в целом эту бурную, сложную, противоречивую эпоху.

34. Идейно-тематическое своеобразие «путешествия из Петербурга в Москву». Своеобразие жанра и жанровый состав.

На первой странице автор указывает на причину, побудившую его написать книгу: Я оглянулся вокруг и душа моя застродала от человеческих страданий. Жалость рождает желание помочь угнетенным. К кругу «чувствительных» героев относится и путешественник. Он эмоционален, впечатлителен, отзывчив к чужой радости и к чужому горю. Одним из выражений чувствительности в «Путешествии» служат слезы, которых герои сентиментальных произведений никогда не стыдятся, видя в них проявление тонкой духовной организации человека. В слезах прощается путешественник с друзьями. Повышенная чувствительность путешественника выражается не только в слезах, но и в жестах, поступках. Так, на станции Городня он «прижимает к сердцу» молодого рекрута, хотя видит его впервые. В Едрове он обнимает и целует крестьянскую девушку Анюту, что привело ее в немалое смущение. В противоположность крестьянам помещики изображены в «Путешествии» как люди, утратившие не только чувствительность, но и элементарные человеческие качества. Праздность и привычка повелевать глубоко развратила их и развила высокомерие и черствость. Дворянка из главы «Городня» «с красотою телесною соединяла скареднейшую душу и сердце жестокое и суровое». Жанр «путешествия», выбранный Радищевым, чрезвычайно характерен для сентиментализма. Он берет свое начало от «Сентиментального путешествия» Стерна. Форма, созданная Стерном, могла наполняться самым разнообразным содержанием. Но механизм использован Радищевым вовсе не постерновски и с другими целями. «П.» изложено в форме записок путешественника, куда искусно введены произведения других жанров: сатирический «сон», ода «Вольность», публицистические статьи (напр., «о происхождении цензуры», глава «Торжок»). Такая форма худ. произведения была новаторской для рус. лит-ры 18в. И давала Р. возможность глубоко и многопланово рассказать об общественной и духовной жизни нации. Стиль книги Радищева сложен, но в этой сложности есть своя логика и свое единство. Р. приводящий в систему многообразные впечатления внешнего мира- факт, чувство, мысль. Первый из них - реально-бытовой - связан с описанием многочисленных явлений, наблюдаемых путешественником. Лексика этого стилистического пласта отличается конкретностью, предметностью. Второй стилистический плаcт - эмоциональный. Он связан с психологической реакцией путешественника или других рассказчиков на те или иные факты и события. Здесь представлены самые разнообразные чувства: умиление, радость, восхищение, сострадание, скорбь. Третий пласт - идеологический - содержит размышления автора, в ряде случаев выраженные в пространных «проэктах». В основе этих рассуждений - просветительские идеи: право на самозащиту, воспитание человека и гражданина, законы природы и законы общества. Для этого пласта характерно употребление церковнославянской лексики, высокая гражданская речь. Радищев сосредоточил внимание не на моральных, а на социальных и политических проблемах крепостнического государства. Как добросовестный следователь, Радищев собирает улики против самодержавного государства. Чем больше обличающих фактов, тем убедительнее приговор. Здесь типичное представлено множеством персонажей, в массе своей дающих представление о сущности, о социальной природе двух главных сословий тогдашнего русского общества - помещиков и крестьян. Основа «Путешествия» - призыв к революции, но Р. понимает, что настоящее освобождение возможно только через десятилетия, поэтому пока надо хоть как-то облегчить участь кр-н другими путями.

35. Система образов и образ путешественника в «Путешествии из Петербурга в Москву» Проблема художественного метода в произведении.

Александр Николаевич Радищев - первый в России революционный писатель, провозгласивший право народа на насильственное свержение деспотической власти помещиков и царя. Радищев - предшественник декабристской и революционно-демократической мысли XIX в. Лучшим произведением Радищева является его «Путешествие», Эта книга оказалась вершиной общественной мысли в России XVIII в.

«Путешествие» - одно из ярких произведений русского сентиментализма. Это в высшей степени эмоциональная книга. «Чувствительность», по глубокому убеждению Радищева, - самое ценное качество человека.

На первой странице автор указывает на причину, побудившую его написать книгу: Я оглянулся вокруг и душа моя застродала от человеческих страданий. Жалость рождает желание помочь угнетенным. К кругу «чувствительных» героев относится и путешественник. Он эмоционален, впечатлителен, отзывчив к чужой радости и к чужому горю. Одним из выражений чувствительности в «Путешествии» служат слезы, которых герои сентиментальных произведений никогда не стыдятся, видя в них проявление тонкой духовной организации человека. В слезах прощается путешественник с друзьями. Повышенная чувствительность путешественника выражается не только в слезах, но и в жестах, поступках. Так, на станции Городня он «прижимает к сердцу» молодого рекрута, хотя видит его впервые. В Едрове он обнимает и целует крестьянскую девушку Анюту, что привело ее в немалое смущение. В противоположность крестьянам помещики изображены в «Путешествии» как люди, утратившие не только чувствительность, но и элементарные человеческие качества. Праздность и привычка повелевать глубоко развратила их и развила высокомерие и черствость. Дворянка из главы «Городня» «с красотою телесною соединяла скареднейшую душу и сердце жестокое и суровое». Жанр «путешествия», выбранный Радищевым, чрезвычайно характерен для сентиментализма. Он берет свое начало от «Сентиментального путешествия» Стерна. Форма, созданная Стерном, могла наполняться самым разнообразным содержанием. Но механизм использован Радищевым вовсе не постерновски и с другими целями. Стиль книги Радищева сложен, но в этой сложности есть своя логика и свое единство. Р. приводящий в систему многообразные впечатления внешнего мира- факт, чувство, мысль. Первый из них - реально-бытовой - связан с описанием многочисленных явлений, наблюдаемых путешественником. Лексика этого стилистического пласта отличается конкретностью, предметностью. Второй стилистический плаcт - эмоциональный. Он связан с психологической реакцией путешественника или других рассказчиков на те или иные факты и события.Здесь представлены самые разнообразные чувства: умиление, радость, восхищение, сострадание, скорбь. Третий пласт - идеологический - содержит размышления автора, в ряде случаев выраженные в пространных «проэктах». В основе этих рассуждений - просветительские идеи: право на самозащиту, воспитание человека и гражданина, законы природы и законы общества. Для этого пласта характерно употребление церковнославянской лексики, высокая гражданская речь. Радищев сосредоточил внимание не на моральных, а на социальных и политических проблемах крепостнического государства. Как добросовестный следователь, Радищев собирает улики против самодержавного государства. Чем больше обличающих фактов, тем убедительнее приговор. Здесь типичное представлено множеством персонажей, в массе своей дающих представление о сущности, о социальной природе двух главных сословий тогдашнего русского общества - помещиков и крестьян.

Сочинение

Я то же, что и был и буду весь мой век:
Не скот, не дерево, не раб, но человек!
А. Радищев

Радищев, вынашивая революционные идеи свержения самодержавия, создает оду "Вольность". Сколь последователен он был в отрицании тирании, столь смелым был и в поэтическом экспериментаторстве. Для прославления политической и гражданской свободы поэт избирает традиционный жанр оды. Но что же остается в ней от традиции классицизма? Ведь Радищев воспевает не выдающегося полководца и не государственного деятеля и, тем более, не монарха. Полемично само начало произведения:

О! дар небес благословенный,
Источник всех великих дел,
О вольность, вольность, дар бесценный/
Позволь, чтоб раб тебя воспел.

Пушкин же, осуждая и казнь народом французского короля Людовика XVI, и убийство дворянами-заговорщиками Павла I, выступает за ограничение самодержавия "законом"-конституцией:

Приди, сорви с меня венок,
Разбей изнеженную лиру...
Хочу воспеть Свободу миру,
На тронах поразить порок...
Тираны мира! трепещите."
А вы, мужайтесь и внемлите,
Восстаньте, падшие рабы!..
Лишь там над царскою главой
Народов не легло страданье,
Где крепко с вольностью святой
Законов мощных сочетанье.

Радищев же в своей оде доказывает право народа на казнь царя-тирана. Народ - создатель всех благ земных, и царь, возомнивший, что он истинный Господь, а не народ, "преступник из всех первейший".

Ликуйте, склепанны народы.
Се право мщенное природы
На плаху возвело царя.

Ода "Вольность" Радищева - первое слово русской революционной поэзии - содержит в себе призыв к революции и выражает его в соответствии с принципами эстетики поэта. Подлинный творец, утверждал Радищев, открывает согражданам "разнообразные стези познания", никчемна поэзия без мысли- "тощий без мыслей источник словесности".
Пушкин ценил значение поэзии Радищева, его вклад в русскую литературу. Недаром в первоначальном варианте стихотворения Пушкина "Памятник" была строка: "вослед Радищеву восславил я свободу". В оде "Вольность" Александр Сергеевич с юношеской безрассудностью и смелостью восклицает:

Самовластительный злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.
Читают на твоем челе
Печать проклятия народы.
Ты ужас мира, стыд природы.
Упрек ты Богу на земле.

Пушкин утверждает, что лишь закон должен главенствовать в жизни, он один может служить залогом справедливости и счастья народов.

И днесь учитесь, о цари:
Ни наказанья, ни награды.
Ни кров темниц, ни алтари
Не верные для вас ограды.
Склонитесь первые главой
Под сень надежную Закона,
И станут вечной стражей трона
Народов вольность и покой.