Большевистское наследие в освобожденных районах. Повстанчество и махновщина

Эта деятельность началась с марта 1917 года, когда Временное правительство по общей амнистии освободило из тюрем всех политических заключенных. Махно сразу помчался на родину, в Гуляй-Поле. С осени того же года, организовав своих односельчан, он приступил к налетам на имения окрестных помещиков, убивая владельцев и расхищая их движимое имущество. После оккупации Украины войсками центральных держав он создал к осени 1918 года значительные отряды партизан и устраивал серьезные набеги на расположения небольших австро-германских гарнизонов. В основу своей политики Махно положил правило: нещадно убивать врагов крестьянства - помещиков и всех офицеров как русской, так и австро-германской службы. Историк махновского движения Аршинов с удовлетворением отметил, что в этой области. Махно весьма преуспел и что в 1918 году он уничтожил "сотни помещичьих гнезд и тысячи активных врагов и угнетателей народа".
Период немецкой оккупации Украины явился для Махно школой ведения партизанской войны. Он понял, что для успеха необходимо иметь доверие и поддержку местного населения. По мере надобности окрестные крестьяне включались Махно в небольшой, но крепко сплоченный постоянный отряд, следовавший за ним повсюду. Остальные сидели по своим деревням. Эти мирные на вид деревенские жители, на самом деле вооруженные до зубов, имели наготове лошадей, повозки, спрятанное оружие и солдатский опыт почти четырехлетней войны. Попав в такое село, постороннему человеку трудно было догадаться, что он находится в вооруженном лагере. А этот лагерь оживал обычно ночью. Тогда по приказанию Махно вся округа начинала кишеть бандитами, и ядро махновского отряда сразу превращалось в значительную боевую единицу.
Система его разведки и шпионажа была основана на верности ему деревенского населения. Крестьяне держали Махно в курсе всего, что происходило в округе, сообщали ему о расположении, передвижении, численности и вооружении войсковых частей неприятеля.
Залог успеха заключался в неожиданности и быстроте нападения. Совершая ночью большие переходы, с невероятной быстротой появлялся он там, где меньше всего его ждали, захватывал оружие, грабил частное и казенное имущество, кроваво расправлялся с местной администрацией, с зажиточным населением и поджигал то, что сам и помогавшие ему крестьяне не могли вывезти на подводах, с такой же быстротой бесследно исчезал.
Для скорости он передвигался на тачанках. Вместе с махновской конницей эта крестьянская пехота могла покрывать большие расстояния.
Махно старался держаться вдали от железных дорог. Опасаясь продвигавшихся по ним воинских эшелонов и бронепоездов, он, по собственному выражению, перенес свои действия с рельс на поля и леса. Днепровские плавни служили ему иногда убежищем. В глазах местного населения Махно стал героем, легендарной личностью, воплощением разбойной удали Запорожья. Городские жители, страдавшие от его набегов, смотрели иначе. Для них Махно был отъявленным негодяем, грабителем и убийцей. Они считали, что движение его отражало веками накопившуюся злобу на всякие несправедливости, выпавшие на долю крестьян; что, прорвавшись наружу, эта злоба выявляла в самом отвратительном виде звериные инстинкты, в прошлом связанные с именами недоброй памяти Емельяна Пугачева и Стеньки Разина.
После поражения Германии Махно сотрудничал с армией большевиков, надвигавшейся с севера на Украину. В марте 1919 года его повстанческие части официально вошли в состав Красной армии. Месяцем позже начались трения, кончившиеся полным разрывом в мае, когда Троцкий объявил Махно вне закона.
В середине июля 1919 года в районе города Александрии Херсонской губернии произошла встреча двух главарей повстанческого движения - атамана Григорьева и батьки Махно, которому атаман прислал короткое послание: "Батько! Чего ты смотришь на коммунистов? Бей их!"Встреча происходила в расположении махновских отрядов по инициативе Махно якобы с целью договориться о дальнейшем совместном плане действий. На самом деле Махно хотел заманить Григорьева в ловушку и расправиться с ним.
"Семен Каретник, ближайший помощник Махно, несколькими выстрелами из кольта сбил Григорьева с ног, а подбежавший Махно с возгласом: "Смерть атаману!", тут же дострелил его". Так описал этот эпизод биограф Махно Аршинов.
Книги и брошюры, изданные анархистами, приписывают это преднамеренное убийство желанию Махно отомстить Григорьеву за якобы высказанное им намерение перекинуться на сторону Деникина, за еврейские погромы, учиненные Григорьевым.
В Махно действительно не было антисемитизма. Он не устраивал еврейских погромов и даже собственноручно пристреливал тех из своих партизан, кто в таком деле принимал участие. Его идеологическими вдохновителями были евреи: Волин (Эйхенбаум), Зиньковский, Барон, Марк Мрачный и другие. И тем не менее состав махновского отряда не слишком считался со взглядами вождей и по словам очевидца, грабил, убивал и расправлялся с евреями "на общем основании".
В убийстве же Григорьева преобладало, по-видимому, желание избавиться от опасного конкурента. Этой версии придерживался и генерал Деникин. Он говорил "о двух пауках в одной банке, о борьбе двух атаманов за власть и влияние на тесном пространстве нижнего Днепра, куда загнала их судьба и наступление Вооруженных Сил Юга России".
Наступление деникинских войск летом 1919 года гнало Махно на запад. Много крестьян из его отрядов по дороге разбежалось по своим деревням. Сам же Махно с ядром своей "армии"и с длинным обозом раненых добрался до города Умань, поблизости от которого находились войсковые части Петлюры. Петлюра и Махно, оба воевавшие с Деникиным, заключили между собой соглашение о нейтралитете, причем петлюровцы взяли на себя уход за ранеными махновцами. Оторванные от своей базы - Гуляй-Поля, махновцы четыре месяца непрерывно отступали под напором деникинских частей. Шли они в неизвестном для них направлении свыше 600 километров. В конце сентября, утомленные, оборванные, голодные, они готовы были восстать против своего вождя. И чуя грозившую опасность, Махно принял неожиданное для всех решение. Он вдруг круто повернул свой отряд в обратном направлении, ударил в лоб преследовавшим его добровольцам и, прорвав их расположение, полным ходом бросился на восток, к родным местам. По дороге армия его снова обрастала крестьянами.
Армии генерала Деникина в то время напрягали все силы в борьбе с большевиками вдоль огромного фронта: Житомир-Киев-Чернигов-Орел-Елец-Воронеж-Лиски-Царицын. Войска были брошены на передовые, а тыл оказался оголенным. И по этой гладкой степи беспрепятственно неслись на тачанках с запада на восток повстанцы батьки Махно. Никто в его штабе статистикой не занимался, и численность его войск осталась предметом догадок. Советские источники высказывали предположение, что к середине октября 1919 года число махновцев достигало 25 тысяч человек. По дороге они взрывали военные склады добровольцев, истребляли местную администрацию и государственную стражу, портили железнодорожные пути, неся повсюду хаос, панику и разорение. В двадцатых числах октября неожиданно для всех Махно ворвался в Екатеринослав, один из самых значительных городов Украины, и подверг его жестокому разграблению. Махновские части хлынули на Таганрог к Ставке генерала Деникина.
Командованию Юга России пришлось спешно перебросить с фронта войска. Это произошло как раз в момент, когда военное счастье Деникина начинало колебаться.
Терская и чеченская дивизии генерала Шкуро, а также бригада донцов сильно потрепали Махно. Но банды его, несмотря на большие потери, снова пополнялись. Тогда ликвидация была поручена пехотным частям, переброшенным с запада, под командованием генерала Слащева. Они остановили махновские отряды в 80 километрах от Таганрога и временно разогнали их. Но истребить повстанческие банды им не удалось: они то распылялись, то вновь воскресали. Крестьяне прятались по своим деревням, сам батько Махно куда-то исчезал, чтобы опять появиться и годом позже участвовать совместно с Красной армией в разгроме войск генерала Врангеля в Крыму.
Рейдом по глубоким тылам Добровольческих войск Махно оказал большую услугу Красной армии. Он помог ей вырвать военную инициативу из рук Деникина. Но через год, использовав Махно в своих целях, большевики снова объявили его вне закона и на этот раз всерьез занялись его ликвидацией.
И белые и красные вожди совершенно одинаково относились к повстанцам.
"Действия повстанческих отрядов, - писал Деникин, - вносили подчас весьма серьезные осложнения в стратегию всех борющихся сторон, ослабляя попеременно то одну, то другую, внося хаос в тылу и отвлекая войска с фронта. Объективно повстанчество являлось фактором положительным для нас на территории, занятой врагом, и тотчас становилось ярко отрицательным, когда территория попадала в наши руки. Поэтому с повстанчеством (на Украине) вели борьбу все три режима петлюровский, советский и добровольческий. Даже факты добровольного перехода к нам некоторых повстанческих банд являлись только тяжелой обузой, дискредитируя власть и армию".
Ту же мысль высказал Троцкий в одной из своих речей периода гражданской войны:
"Добровольцы Махно, разумеется, представляют опасность для Деникина, поскольку на Украине господствует Деникин... Но завтра, после освобождения Украины, махновцы станут смертельной опасностью для рабочего-крестьянского государства. Махновщина... есть национальный украинский нарыв, и он должен быть разрезан раз и навсегда".
Вопрос о том, чтобы окончательно "разрезать этот нарыв", встал перед красным командованием в ноябре 1920 года после конца гражданской войны. Все внимание коммунистов сосредоточилось тогда на обширном районе, центром которого была крошечная точка прежде никому неизвестного Гуляй-Поля. Махно стал объектом охоты в государственном масштабе. Окруженный многотысячными красными войсками, много раз раненный, с простреленной шеей ниже затылка, с правой щекой, пробитой пулей, он защищался с горстью соратников, которым противник грозил виселицей, как затравленный зверь и продолжал упорно отбиваться от наседавшего врага. Пройдя с непрерывными боями многие сотни километров от Гуляй-Поля до румынской границы, прорывая то тут, то там неприятельские линии, Махно в конце августа 1921 года перебрался через Днестр в Румынию. Оттуда он попал в Польшу и после многих злоключений переехал из Польши в Париж.
В итоге этот странный человек с замашками отъявленного бандита оказался русским политическим эмигрантом во Франции рядом с Буниным, Мережковским, Алдановым, Бердяевым, Дягилевым, Милюковым, Керенским, Мельгуновым, Деникиным и многими другими, которым в принципе он готов был перерезать горло.
Выброшенный из привычной ему стихии разгула, пьянства, самоуправства и постоянной опасности, полуграмотный Махно очутился во Франции без денег, не зная языка. Время от времени он работал маляром; с помощью анархистов хотел написать и издать воспоминания, чтобы обелить себя и придать "идейный характер"своему движению. На этой почве перессорился со своими литературными сотрудниками. Одинокий, тщеславный, озлобленный на всех и вся, он умер под Парижем в 1935 году от туберкулеза легких. Три тетради его незаконченных воспоминаний вышли уже после его смерти в литературной обработке Волина (Эйхенбаума).
Самолюбие Махно было ущемлено тем, что в истории гражданской войны большевики умышленно преуменьшали роль, которую он сыграл в подрыве белого движения на Юге России.
Нет сомнения, что впоследствии те, кто изучал способы ведения партизанской войны в России, сделали соответствующие выводы из методов, выработанных батькой Махно.
К их числу принадлежали и будущий маршал Тито, и Хо Ши Мин, обучавшиеся революционному ремеслу в Советском Союзе.
XXIII ВНЕШНИЕ СНОШЕНИЯ И ВНУТРЕННИЕ НЕЛАДЫ
К началу осени 1919 года в Западной Европе создалось впечатление, что дни советской власти сочтены. Газеты европейских столиц сообщали об огромных успехах генерала Деникина, о начавшемся наступлении Юденича на Петроград, о разложении красных войск, о паническом настроении в Москве.
В правительственных кругах Парижа к тому времени оценили степень удара, нанесенного престижу Франции в России бесславным эпизодом в Одессе, и с тревогой думали о необходимости наладить испортившиеся отношения с генералом Деникиным. В те дни французское правительство проходило мучительную фазу пересмотра своей внешней политики. Оно мрачно следило за переменой в американских настроениях, стремившихся оторваться от всяких европейских осложнений и замкнуться в своих внутренних делах. Оно не слишком доверяло Англии и со страхом думало о своем одиночестве в случае возрождения германской мощи. Его пугал призрак возможного сближения Германии, мечтавшей о реванше, с освобожденной от большевиков Россией, задетой в своем национальном самолюбии непродуманной политикой Франции. А потому требовалось принять спешные меры, чтобы изменить неблагоприятную обстановку. И с этой целью на Юг России была отправлена особая миссия во главе с известным и заслуженным генералом Манженом. Приехала она в Ставку генерала Деникина в начале октября.
В истории французских взаимоотношений с генералом Деникиным миссия Манжена сыграла незначительную роль ввиду никем непредвиденных событий, вскоре разыгравшихся на Юге России. Тем не менее дружеский характер миссии дал возможность сгладить прошлые шероховатости, история которых связывалась не только с Одессой и Крымом. Были и другие, не менее важные причины, сильно покоробившие Деникина.
В конце января 1919 года, после того как Донская армия признала над собой Верховное командование Деникина, к атаману Красно-явился капитан французского генерального штаба Фуке бывший тогда во главе французской военной миссии при генерале Деникине. Сообщив атаману, что он действует от имени генерала Франше д"Эспере, Фуке сказал Краснову, что на помощь его войскам, терпящим неудачи на фронте, будет немедленно прислана французская дивизия. При одном, однако, условии. Он предложил атаману Краснову подписать два заготовленных соглашения. Первое из них обязывало Краснова, как "выбранного и признанного представителя Донского правительства, а также как представителя одной из будущих частей великой России", согласиться на возмещение всех убытков которые французские граждане понесли с момента революции. Вторая бумага, касаясь соглашения, подписанного 26 декабря 1918 года, по которому Краснов признавал свое подчинение генералу Деникину, ставила Донского атамана не только в двусмысленное, но и в чрезвычайно ложное положение. Согласно этому документу атаман Краснов, сохраняя свое подчиненное отношение к Деникину, должен был в то же время признать над собой верховную власть генерала Франше д"Эспере по всем "вопросам военным, политическим и общего порядка".
Поступок Фуке возмутил Краснова. Как подчиненный, он немедленно довел его до сведения генерала Деникина. В Ставке последнего это вызвало взрыв негодования. Телеграммой от 3 февраля к Франше д"Эспере генерал Деникин потребовал отозвать Фуке, выразив уверенность, что "не соответствующие достоинству русского имени документы"не могли быть присланы французским командованием, а явились результатом неуместной личной инициативы Фуке
Ответа на свою телеграмму Деникин не получил, но Фуке был сразу отозван и сменен полковником Корбейлем.
Подводя итог эпизоду с Фуке, Антон Иванович писал, что "и начал-то он свою карьеру на Юге как-то странно - предоставлением мне на подпись дифирамба своим заслугам для ходатайства перед Франше д"Эспере о производстве его в следующий чин. Окончил же - совсем печально".
В то время как английские военные представители при Деникине были заслуженными генералами британской армии и находились в непосредственном подчинении Черчилля, выполняя его директивы, Франция назначила своим первым военным представителем на юге России какого-то капитана, подчинила его своему командованию в Константинополе, плохо разбиравшемуся в русских делах, подчеркивая этим в глазах Деникина свое пренебрежение к возглавляемому им движению.
А потому неудивительно, что заменивший Фуке полковник Корбейль, офицер совершенно иного калибра, образованный и умный, тяжело переживал создавшуюся атмосферу натянутости и взаимного недоверия.
К осени 1919 года правительству генерала Деникина удалось, наконец, уладить с французами один из важных пунктов раздора, а именно вопрос о русском Черноморском флоте и о коммерческих кораблях, захваченных французами в Одессе.
К моменту германской оккупации Украины и Крыма русский флот был выведен из Севастополя в Новороссийск, находившийся тогда в руках советской власти. Согласно условиям Брест-Литовского мира немцы потребовали от большевиков его сдачи. В середине июня 1918 года из Москвы в Новороссийск было послано две телеграммы, одна с приказом передать немцам корабли, другая, зашифрованная, с приказом их потопить. Среди красных моряков произошел раскол. В результате часть флота ушла в Крым, передав свои суда немцам. Другая часть потопила свои корабли около Новороссийска. После поражения Германии русские суда, переданные немцам, были конфискованы союзниками. В числе кораблей был дредноут "Воля" (бывший "Император Александр III"), более десятка миноносцев, несколько подводных лодок, старые линейные корабли и много судов вспомогательного назначения. Большинство боевых судов требовали капитального ремонта. Союзники заняли эти корабли своими командами и подняли на них флаги. Тем не менее к началу больших военных операций генерала Деникина в середине 1919 года в его распоряжении в Черном море находился крейсер "Кагул" (переименованный в "Генерала Корнилова"), 5 миноносцев, 4 подводные лодки и десятка два вооруженных пароходов, лодок и барж. Последующие успехи Добровольческой армии склонили союзников передать генералу Деникину к осени 1919 года для обслуживания Вооруженных Сил Юга России все остальные русские военные и коммерческие суда, захваченные ими в Черном море, в том числе 22 русских коммерческих парохода, уведенных французами из Одессы.
После конца второй мировой войны, когда Соединенные Штаты стали главной мишенью коммунистической пропаганды, появилось много литературы, изобличавшей Америку во всех греховных замыслах мирового империализма. В Советском Союзе этот период начинается со времени гражданской войны в России, в которой Соединенные Штаты выставляются самым злостным подстрекателем интервенции, причем обычно умалчивается численность американских войск, участвовавших в этом предприятии, давая таким образом понять, что их было очень много. На самом деле цифра незначительная, Во Владивостоке под командой генерал-майора Гревса высадилось около семи тысяч человек (пять тысяч человек из 8-й дивизии, расположенной тогда в лагере Фремонт около Пало Альто в Калифорнии. К ним присоединили еще 27-й и 31-й пехотные полки, переброшенные с Филиппинских островов). В Архангельске же высадилось около пяти с половиной тысяч американцев.
На Юге России Соединенные Штаты были представлены военной миссией, во главе которой стоял адмирал Мак Калли, а ближайшим его сотрудником был полковник Форд. Американская миссия держалась в стороне от других и смотрела на свои обязанности как на функции постороннего, хотя и доброжелательного наблюдателя.
Сербия, больше других стран пострадавшая во время первой мировой войны, готова была оказать генералу Деникину помощь отрядами добровольцев. Регент Александр, впоследствии король образовавшегося тогда королевства сербов, хорватов и словенов (переименованного затем в Югославию), предлагал генералу Деникину сформировать из сербов добровольческий корпус в 30-40 тысяч человек и послать его в полное распоряжение Главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России, Однако ввиду разорения Сербии снабжение такого отряда могло осуществляться только с помощью союзников, а переговоры с ними по этому вопросу не дали никаких результатов.
Искренний друг России, прекрасно говорившей по-русски, получивший свое образование в России, регент Александр писал генералу Деникину из Белграда:
"С напряженным вниманием слежу за движением Ваших геройских войск и от души желаю Вам успеха в Вашем патриотическом и историческом труде, имеющем неизмеримое значение для всех славян. В знак же уважения моего к личной Вашей доблести и сочувствия великому Вашему делу прошу Вас принять и носить знаки ордена Белого Орла первой степени с мечами".
Среди иностранных орденов, полученных генералом Деникиным в годы гражданской войны, был и британский "Знак отличия Рыцаря Командора ордена Бани". Он был вручен ему в конце мая 1919 года английским генералом Хольманом, сменившим генерала Бриггса в должности начальника британской военной миссии. Вместе с орденом Хольман передал генералу Деникину личное письмо от британского военного министра Черчилля. Копия этого письма (хранящаяся в архиве Гуверовской библиотеки в Калифорнии) имеется лишь в посредственном русском переводе, сделанном в Екатеринодаре для генерала Деникина, не владевшего английским языком. К сожалению, русский текст не отражает того красочного и своеобразного стиля, которым обладал автор английского подлинника.
"Цель приезда (генерала Хольмана), - писал Черчилль, - всяческим образом помочь Вам в Вашей задаче сломить большевистскую тиранию.... Я надеюсь, что Вы отнесетесь к нему как к другу и товарищу с полным доверием и не преминете посылать сведения через него мне или же начальнику имперского Генерального Штаба. В согласии с политикой правительства Его Величества мы сделаем все возможное, чтобы помочь Вам во всех отношениях".
То, что говорил Черчилль, не было пустой фразой. Находясь в непосредственном подчинении, генерал Хольман точно следовал его указаниям. По словам генерала Деникина, политика британской военной миссии на Юге России всегда была "прямой, открытой я доброжелательной".
"Генерал Хольман и его многочисленный штаб, - писал Антон Иванович, - не отделяли совершенно русских интересов от английских. В одном интервью генерал Хольман заявил; "Находясь здесь, я считаю себя прежде всего офицером штаба генерала Деникина, в котором я должен также работать на пользу России, как я работал во время войны во Франции в штабе генерала Раулинсона..."Он работал с большой энергией, увлечением и пользой для нашего дела. В узких пределах, не могших вызвать особенного внимания и тревоги парламента и в особенности рабочей партии, английское командование допускало участие англичан и в боевых действиях. Так, Черноморская британская эскадра оказывала нашим войскам серьезную поддержку в операциях на побережье Азовского и Черного морей, английские авиационные отряды вели самоотверженно разведку и бои в рядах наших армий, а сам генерал Хольман лично участвовал в воздушных атаках..."
Таким образом, к осени 1919 года отношения Вооруженных Сил Юга России с внешним миром (за исключением Польши) приняли более или менее удовлетворительные формы. Понятие "внешнего мира"было, конечно, относительным. Оно вращалось главным образом вокруг двух больших союзных держав, Англии и Франции, и исключало бывших противников мировой войны.
Зато отношения с центрами России, которые провозгласили свою от нее независимость, не давали белому командованию повода для радости. Когда Добровольческая армия вступила в пределы Украины, возник украинский национальный вопрос. По мнению генерала Деникина, этот вопрос был инспирирован немцами, стремившимися к расчленению России, и разработан ничтожной группой украинских интеллигентов-шовинистов, не отражавших народных настроений.
У Антона Ивановича к тому времени сложился твердый и неизменный взгляд на национальное, религиозное и культурное единство русского народа в лице трех ветвей его-великорусской, малорусской и белорусской. "Эти ветви,- говорил он,-отличаясь местными особенностями, творили купно свою историю, представляющую, по выражению профессора Ключевского, "широкий общерусский поток событий, образующийся из слияния крупных и мелких местных ручьев",
В подходе к русской истории Антон Иванович был последователем Ключевского и отметал всякую иную интерпретацию этого вопроса. Украину он принципиально называл Малороссией. Это не было капризом самоуверенного человека, которому случайный успех вскружил голову. Деникин хорошо знал русскую историю и быт Малороссии-Украины. Он знал, что в старой России не было национального притеснения украинского населения, не говоря уже о каком-то якобы порабощении. И что если время от времени и чувствовалось бюрократическое давление, шедшее из Петербурга, то оно в одинаковой мере ощущалось как в Малороссии, так и в Великороссии. Он знал, что крестьяне Украины были зажиточнее и богаче своих великорусских соседей и что никто никогда не мешал им говорить на родном языке.
В своем первоначальном движении на Украину Добровольческие войска имели лишь одного противника - Красную армию. Однако подойдя к Киеву, они встретились с украинскими частями, во главе которых стоял Симон Петлюра.
Ранней зимой 1919 года, после захвата Украины большевиками, Петлюра с группой единомышленников скрылся в Галиции. Там он нашел поддержку среди местных украинцев из бывших австрийских офицеров и солдат, образовавших Галицийскую армию.
Петлюре удалось объединить под своим началом хорошо организованных галичан со слабыми воинскими частями, бежавшими с ним из русской Украины. Образовав две армии, Галицийскую (во главе с бывшим австрийским офицером Тарнавским) и Украинскую (во главе с атаманом Тютюнником, служившим одно время начальником штаба недоброй памяти атамана Григорьева), Петлюра провозгласил себя "генералиссимусом". К середине лета войска его достигли численности в 35 тысяч человек, из которых свыше 20 тысяч были галичанами. У каждой из двух сторон имелось свое правительство, и они враждовали друг с другом. Украинская директория Петлюры старалась навязать свою волю галицийскому правительству во главе с Петрашеви-чем. Причина, толкнувшая их к столь непрочному единению, была простая. Выброшенный большевиками за пределы русской Украины, Петлюра искал убежище в родственной ему по крови и языку Галиции. Галичане же, ненавидевшие поляков и боявшиеся, что новое польское государство попытается присвоить себе их территорию, надеялись усилить свои войска отрядами, пришедшими с Петлюрой. Надежды не оправдались. Взаимное недоверие дошло до полного разлада, когда галичане (которых, наконец, Польша в июле 1919 года вытеснила из Галиции) узнали, что за их спиной Петлюра вел тайные переговоры с польским правительством.
Петлюровцы считали своим главным недругом Россию, всякую Россию, как красную, так и белую, В гражданской войне они готовы были поддерживать одну из борющихся сторон лишь для того, чтобы ослабить другую и добиться от обескровленного победителя признания полной независимости Украины. Галичане к России относились благожелательно, видели в ней защиту от колонизации своего края. В принципе они не противились тому, чтобы Украина и Галиция вошли в состав единого русского государства, как объединенная и вполне автономная область. Это резкое расхождение с Петлюрой вело их к следующему этапу разногласий. Галичане не желали воевать с Деникиным. Их правительство и командование верили в порядочность русского генерала, в то время как близкое знакомство с украинским "генералиссимусом"убедило их в его оппортунизме, любви к интриге и моральной нечистоплотности. Примером тому в их глазах служили переговоры, которые еще в начале июля представитель Петлюры вел в Бухаресте одновременно с представителем Деникина и тайно от него с румынским правительством. Предложение петлюровцев деникинскому представителю сводилось к следующему.
Отложить на неопределенный срок разрешение всех спорных вопросов о будущем устройстве русского государства и о положении Украины, чтобы создать единый боевой фронт против большевиков под командованием генерала Деникина. Но тут ставилось щекотливое условие: добровольцы со своим лозунгом "единой, неделимой России" не препятствуют петлюровцам идти под знаменем независимой Украины, ибо отказ от самостийности был для них немыслим.
Предложение Петлюры Деникин не принял, но, по крайней мере, оно обнажало петлюровскую точку зрения. Более макиавеллистичным было предложение, которое Петлюра одновременно делал румынам. В меморандуме к румынскому правительству его представитель старался доказать опасность, одинаково грозившую и румынам, и украинцам как от большевистской, так и от деникинской России. Рано или поздно, говорилось в меморандуме, Россия потребует от Румынии возврата Бессарабии. А потому для совместной защиты и от большевиков, и от Деникина Петлюра предлагал румынам союз, заранее соглашаясь пойти в отношении Румынии на какие угодно "территориальные уступки и даже жертвы".
Если Деникин в то время и не знал деталей сложных изгибов петлюровской политики, он имел о них достаточно определенное представление. Петлюру он считал изменником, проходимцем, авантюристом и не верил ему ни на грош. Даже временное соглашение с таким человеком в глазах Деникина было недопустимо. Но пропастью, разделявшей его с Петлюрой, был принципиальный вопрос: как мог он, генерал Деникин, идти на компромисс с разрушителем единства России?
О своей твердой позиции он известил (3 августа) состоявших при нем союзных военных представителей. К тому времени они сами убедились в бесцельности дальнейших переговоров с Петлюрой. Деникин отдал приказ войскам:
"Самостийной Украины не признаю. Петлюровцы могут быть или нейтральны, тогда они должны немедленно сдать оружие и разойтись по домам; или же примкнуть к нам, признавши лозунги, один из которых широкая автономия окраин. Если петлюровцы не выполнят этих условий, то их надлежит считать таким же противником, как и большевиков".
При таких обстоятельствах деникинские войска под командованием генерала Бредова встретились 17 августа у Киева с галицийскими частями. Пользуясь расстройством Красной армии, отступившей под напором Деникина, Петлюра свободно продвинул свои соединения к Киеву с запада, чтобы первым войти в столицу Украины и удержать ее в своих руках. Бредов и галичане вступили в Киев одновременно. Однако, желая избежать столкновения с добровольцами, галичане согласились на предложение Бредова покинуть город и отойти от него на один переход.

Самой значительной из всех повстанческих шаек была банда анархиста Нестора Ивановича Махно. В отличие от других, не имевших политической программы, она провозгласила лозунг анархистов-коммунистов.

В своеобразном преломлении в ней сочеталась идея организации свободных коммун (которые должны были составить основу будущего общества) с полнейшим произволом и насилием.

Махно был из крестьянской семьи большого села Гуляй-Поле Александровского уезда Екатеринославской губернии. Родился он в 1889 году и с малых лет принужден был работать. Отец его по заказу мариупольских мясников закупал для них в своей округе рогатый скот и свиней, а сын помогал отцу резать свиные туши. Одиннадцати лет Нестора отправили работать в город Мариуполь подручным у приказчика в галантерейной лавке. Приказчик о своем подручном сохранил самые недобрые воспоминания.

«Это был, - рассказывал он потом, - настоящий хорек, молчаливый, замкнутый... Одинаково злобно относился как к служащим, так и к хозяину и покупателям. За три месяца я обломал на его голове и спине совершенно без всякой пользы до сорока деревянных аршинов».

Мальчишка молча переносил побои, но тут же за них мстил: наливал приказчикам в чай касторовое масло, отрезал пуговицы от их одежды, один раз, сильно обозлившись, ошпарил своего надзирателя кипятком. На этом окончилась коммерческая карьера молодого Махно. Его хорошенько выпороли и вернули к отцу, который вскоре поместил сына в типографию. Махно присматривался к тому, как работали наборщики, и это ремесло ему понравилось. Там же он познакомился с анархистом Волиным (В. М. Эйхенбаумом), который своимирассказами об учении Бакунина и Кропоткина пробудил в нем интерес. В понятии Махно, их теории сводились к простой формуле: разрушать все окружающее и не признавать над собой ничьей власти.

В период революции 1905-1906 годов огромное впечатление на Махно произвели так называемые «экспроприации», и 16-ти лет отроду он организовал налет на уездное казначейство в городе Бердянске. Захватив кассу и убив трех чиновников, он скрылся, но вскоре был выдан одним из своих товарищей, суд приговорил его за «убийство и разбой»к пожизненной каторге. С 1908 года он сидел в Бутырской тюрьме в Москве. Здесь встретился с отбывавшим пожизненное заключение анархистом Петром Андреевичем Аршиновым. Они сошлись на том, что оба совершили «террористические акты», так как Аршинов в 1906 году участвовал в организации взрыва полицейского участка поблизости от Екатеринослава, а затем в убийстве начальника железнодорожных мастерских той же губернии. Аршинов стал духовным наставником и учителем Махно. Вспоминая впоследствии о своем знаменитом ученике, он писал; «Как ни тяжела и безнадежна была жизнь на каторге, Махно тем не менее постарался широко использовать свое пребывание в ней в целях самообразования... Каторга, собственно, была единственной школой, где Махно почерпнул исторические и политические знания, послужившие ему затем огромным подспорьем в последующей его революционной деятельности».

Эта деятельность началась с марта 1917 года, когда Временное правительство по общей амнистии освободило из тюрем всех политических заключенных. Махно сразу помчался на родину, в Гуляй-Поле. С осени того же года, организовав своих односельчан, он приступил к налетам на имения окрестных помещиков, убивая владельцев и расхищая их движимое имущество. После оккупации Украины войсками центральных держав он создал к осени 1918 года значительные отряды партизан и устраивал серьезные набеги на расположения небольших австро-германских гарнизонов. В основу своей политики Махно положил правило: нещадно убивать врагов крестьянства - помещиков и всех офицеров как русской, так и австро-германской службы. Историк махновского движения Аршинов с удовлетворением отметил, что в этой области. Махно весьма преуспел и что в 1918 году он уничтожил «сотни помещичьих гнезд и тысячи активных врагов и угнетателей народа».

Период немецкой оккупации Украины явился для Махно школой ведения партизанской войны. Он понял, что для успеха необходимо иметь доверие и поддержку местного населения. По мере надобности окрестные крестьяне включались Махно в небольшой, но крепко сплоченный постоянный отряд, следовавший за ним повсюду. Остальные сидели по своим деревням. Эти мирные на вид деревенские жители, на самом деле вооруженные до зубов, имели наготове лошадей, повозки, спрятанное оружие и солдатский опыт почти четырехлетней войны. Попав в такое село, постороннему человеку трудно было догадаться, что он находится в вооруженном лагере. А этот лагерь оживал обычно ночью. Тогда по приказанию Махно вся округа начинала кишеть бандитами, и ядро махновского отряда сразу превращалось в значительную боевую единицу.

Система его разведки и шпионажа была основана на верности ему деревенского населения. Крестьяне держали Махно в курсе всего, что происходило в округе, сообщали ему о расположении, передвижении, численности и вооружении войсковых частей неприятеля.

Залог успеха заключался в неожиданности и быстроте нападения. Совершая ночью большие переходы, с невероятной быстротой появлялся он там, где меньше всего его ждали, захватывал оружие, грабил частное и казенное имущество, кроваво расправлялся с местной администрацией, с зажиточным населением и поджигал то, что сам и помогавшие ему крестьяне не могли вывезти на подводах, с такой же быстротой бесследно исчезал.

Для скорости он передвигался на тачанках. Вместе с махновской конницей эта крестьянская пехота могла покрывать большие расстояния.

Махно старался держаться вдали от железных дорог. Опасаясь продвигавшихся по ним воинских эшелонов и бронепоездов, он, по собственному выражению, перенес свои действия с рельс на поля и леса. Днепровские плавни служили ему иногда убежищем. В глазах местного населения Махно стал героем, легендарной личностью, воплощением разбойной удали Запорожья. Городские жители, страдавшие от его набегов, смотрели иначе. Для них Махно был отъявленным негодяем, грабителем и убийцей. Они считали, что движение его отражало веками накопившуюся злобу на всякие несправедливости, выпавшие на долю крестьян; что, прорвавшись наружу, эта злоба выявляла в самом отвратительном виде звериные инстинкты, в прошлом связанные с именами недоброй памяти Емельяна Пугачева и Стеньки Разина.

После поражения Германии Махно сотрудничал с армией большевиков, надвигавшейся с севера на Украину. В марте 1919 года его повстанческие части официально вошли в состав Красной армии. Месяцем позже начались трения, кончившиеся полным разрывом в мае, когда Троцкий объявил Махно вне закона.

В середине июля 1919 года в районе города Александрии Херсонской губернии произошла встреча двух главарей повстанческого движения - атамана Григорьева и батьки Махно, которому атаман прислал короткое послание: «Батько! Чего ты смотришь на коммунистов? Бей их!»Встреча происходила в расположении махновских отрядов по инициативе Махно якобы с целью договориться о дальнейшем совместном плане действий. На самом деле Махно хотел заманить Григорьева в ловушку и расправиться с ним.

«Семен Каретник, ближайший помощник Махно, несколькими выстрелами из кольта сбил Григорьева с ног, а подбежавший Махно с возгласом: «Смерть атаману!», тутже дострелил его». Так описал этот эпизод биограф Махно Аршинов.

Книги и брошюры, изданные анархистами, приписывают это преднамеренное убийство желанию Махно отомстить Григорьеву за якобы высказанное им намерение перекинуться на сторону Деникина, за еврейские погромы, учиненные Григорьевым.

В Махно действительно не было антисемитизма. Он не устраивал еврейских погромов и даже собственноручно пристреливал тех из своих партизан, кто в таком деле принимал участие. Его идеологическими вдохновителями были евреи: Волин (Эйхенбаум), Зиньковский, Барон, Марк Мрачный и другие. И тем не менее состав махновского отряда не слишком считался со взглядами вождей и по словам очевидца, грабил, убивал и расправлялся с евреями «на общем основании».

В убийстве же Григорьева преобладало, по-видимому,желание избавиться от опасного конкурента. Этой версии придерживался и генерал Деникин. Он говорил «о двух пауках в одной банке, о борьбе двух атаманов за власть и влияние на тесном пространстве нижнего Днепра, куда загнала их судьба и наступление Вооруженных Сил Юга России».

Наступление деникинских войск летом 1919 года гнало Махно на запад. Много крестьян из его отрядов по дороге разбежалось по своим деревням. Сам же Махно с ядром своей «армии»и с длинным обозом раненых добрался до города Умань, поблизости от которого находились войсковые части Петлюры. Петлюра и Махно, оба воевавшие с Деникиным, заключили между собой соглашение о нейтралитете, причем петлюровцы взяли на себя уход за ранеными махновцами. Оторванные от своей базы - Гуляй-Поля, махновцы четыре месяца непрерывно отступали под напором деникинских частей. Шли они в неизвестном для них направлении свыше 600 километров. В конце сентября, утомленные, оборванные, голодные, они готовы были восстать против своего вождя. И чуя грозившую опасность, Махно принял неожиданное для всех решение. Он вдруг круто повернул свой отряд в обратном направлении, ударил в лоб преследовавшим его добровольцам и, прорвав их расположение, полным ходом бросился на восток, к родным местам. По дороге армия его снова обрастала крестьянами.

Армии генерала Деникина в то время напрягали все силы в борьбе с большевиками вдоль огромного фронта: Житомир-Киев-Чернигов-Орел-Елец-Воронеж-Лиски-Царицын. Войска были брошены на передовые, а тыл оказался оголенным. И по этой гладкой степи беспрепятственно неслись на тачанках с запада на восток повстанцы батьки Махно. Никто в его штабе статистикой не занимался, и численность его войск осталась предметом догадок. Советские источники высказывали предположение, что к середине октября 1919 года число махновцев достигало 25 тысяч человек. По дороге они взрывали военные склады добровольцев, истребляли местную администрацию и государственную стражу, портили железнодорожные пути, неся повсюду хаос, панику и разорение. В двадцатых числах октября неожиданно для всех Махно ворвался в Екатеринослав, один из самых значительных городов Украины, и подверг его жестокому разграблению. Махновские части хлынули на Таганрог к Ставке генерала Деникина.

Командованию Юга России пришлось спешно перебросить с фронта войска. Это произошло как раз в момент, когда военное счастье Деникина начинало колебаться.

Терская и чеченская дивизии генерала Шкуро, а также бригада донцов сильно потрепали Махно. Но банды его, несмотря на большие потери, снова пополнялись. Тогда ликвидация была поручена пехотным частям, переброшенным с запада, под командованием генерала Слащева. Они остановили махновские отряды в 80 километрах от Таганрога и временно разогналиих. Но истребить повстанческие банды им не удалось: они то распылялись, то вновь воскресали. Крестьяне прятались по своим деревням, сам батько Махно куда-то исчезал, чтобы опять появиться и годом позже участвовать совместно с Красной армией в разгроме войск генерала Врангеля в Крыму.

Рейдом по глубоким тылам Добровольческих войск Махно оказал большую услугу Красной армии. Он помог ей вырвать военную инициативу из рук Деникина. Но через год, использовав Махно в своих целях, большевики снова объявили его вне закона и на этот раз всерьез занялись его ликвидацией.

И белые и красные вожди совершенно одинаково относились к повстанцам.

«Действия повстанческих отрядов, - писал Деникин, - вносили подчас весьма серьезные осложнения в стратегию всех борющихся сторон, ослабляя попеременно то одну, то другую, внося хаос в тылу и отвлекая войска с фронта. Объективно повстанчество являлось фактором положительным для нас на территории, занятой врагом, и тотчас становилось ярко отрицательным, когда территория попадала в наши руки. Поэтому с повстанчеством (на Украине) вели борьбу все три режима - петлюровский, советский и добровольческий. Даже факты добровольного перехода к нам некоторых повстанческих банд являлись только тяжелой обузой, дискредитируя власть и армию».

Ту же мысль высказал Троцкий в одной из своих речей периода гражданской войны:

«Добровольцы Махно, разумеется, представляют опасность для Деникина, поскольку на Украине господствует Деникин... Но завтра, после освобождения Украины, махновцы станут смертельной опасностью для рабочего-крестьянского государства. Махновщина... есть национальный украинский нарыв, и он должен быть разрезан раз и навсегда».

Вопрос о том, чтобы окончательно «разрезать этот нарыв», встал перед красным командованием в ноябре 1920 года после конца гражданской войны. Все внимание коммунистов сосредоточилось тогда на обширном районе, центром которого была крошечная точка прежде никому неизвестного Гуляй-Поля. Махно стал объектом охоты в государственном масштабе. Окруженный многотысячными красными войсками, много раз раненный, с простреленной шеей ниже затылка, с правой щекой, пробитой пулей, он защищался с горстью соратников, которым противник грозил виселицей, как затравленный зверь и продолжал упорно отбиваться от наседавшего врага. Пройдя с непрерывными боями многие сотни километров от Гуляй-Поля до румынской границы, прорывая то тут, то там неприятельские линии, Махно в конце августа 1921 года перебрался через Днестр в Румынию. Оттуда он попал в Польшу и после многих злоключений переехал из Польши в Париж.

В итоге этот странный человек с замашками отъявленного бандита оказался русским политическим эмигрантом во Франциирядом с Буниным, Мережковским, Алдановым, Бердяевым, Дягилевым, Милюковым, Керенским, Мельгуновым, Деникиным и многими другими, которым в принципе он готов был перерезать горло.

Выброшенный из привычной ему стихии разгула, пьянства, самоуправства и постоянной опасности, полуграмотный Махно очутился во Франции без денег, не зная языка. Время от времени он работал маляром; с помощью анархистов хотел написать и издать воспоминания, чтобы обелить себя и придать «идейный характер»своему движению. На этой почве перессорился со своими литературными сотрудниками. Одинокий, тщеславный, озлобленный на всех и вся, он умер под Парижем в 1935 году от туберкулеза легких. Три тетради его незаконченных воспоминаний вышли уже после его смерти в литературной обработке Волина (Эйхенбаума).

Самолюбие Махно было ущемлено тем, что в истории гражданской войны большевики умышленно преуменьшали роль, которую он сыграл в подрыве белого движения на Юге России.

Нет сомнения, что впоследствии те, кто изучал способы ведения партизанской войны в России, сделали соответствующие выводы из методов, выработанных батькой Махно.

К их числу принадлежали и будущий маршал Тито, и Хо Ши Мин, обучавшиеся революционному ремеслу в Советском Союзе.

бТНЙЙ аЗБ, ДЧЙЗБСУШ ЧРЕТЕД, ЫБЗ ЪБ ЫБЗПН ПУЧПВПЦДБМЙ ПЗТПНОЩЕ ФЕТТЙФПТЙЙ тПУУЙЙ, ЧУФТЕЮБС РПЧУАДХ ВПМЕЕ ЙМЙ НЕОЕЕ ПДОППВТБЪОЩЕ УМЕДЩ ТБЪТХЫЕОЙС.

рЕТЧПА ОБ НПУЛПЧУЛПН РХФЙ ВЩМБ ПУЧПВПЦДЕОБ иБТШЛПЧУЛБС ПВМБУФШ. «пУПВБС ЛПНЙУУЙС», ПВУМЕДПЧБЧ ЧУЕУФПТПООЕ ФСЦЕУФШ Й РПУМЕДУФЧЙС ЫЕУФЙНЕУСЮОПЗП ВПМШЫЕЧЙУФУЛПЗП ЧМБДЩЮЕУФЧБ Ч ОЕК, ОБТЙУПЧБМБ ОБН ЛБТФЙОХ РПЙУФЙОЕ ФСЦЕМПЗП ОБУМЕДЙС.

цЕУФПЛПЕ ЗПОЕОЙЕ ОБ ГЕТЛПЧШ, ЗМХНМЕОЙЕ ОБД УМХЦЙФЕМСНЙ ЕЕ; ТБЪТХЫЕОЙЕ НОПЗЙИ ИТБНПЧ, У ЛПЭХОУФЧЕООЩН РПТХЗБОЙЕН УЧСФЩОШ, У ПВТБЭЕОЙЕН ДПНБ НПМЙФЧЩ Ч ХЧЕУЕМЙФЕМШОПЕ ЪБЧЕДЕОЙЕ... рПЛТПЧУЛЙК НПОБУФЩТШ ВЩМ ПВТБЭЕО Ч ВПМШОЙГХ ДМС УЙЖЙМЙФЙЛПЧ-ЛТБУОПБТНЕКГЕЧ. фБЛЙЕ УГЕОЩ, ЛБЛ Ч уРБУПЧПН УЛЙФХ, ВЩМЙ ПВЩЮОЩНЙ ТБЪЧМЕЮЕОЙСНЙ ЮЙОПЧОПК ЛТБУОПБТНЕКЭЙОЩ:

«ъБВТБЧЫЙУШ Ч ИТБН РПД РТЕДЧПДЙФЕМШУФЧПН дЩВЕОЛЙ, ЛТБУОПБТНЕКГЩ ЧНЕУФЕ У РТЙЕИБЧЫЙНЙ У ОЙНЙ МАВПЧОЙГБНЙ ИПДЙМЙ РП ИТБНХ Ч ЫБРЛБИ, ЛХТЙМЙ, ТХЗБМЙ УЛЧЕТОП-НБФЕТОП йЙУХУБ иТЙУФБ Й нБФЕТШ вПЦЙА, РПИЙФЙМЙ БОФЙНЙОУ, ЪБОБЧЕУ ПФ гБТУЛЙИ ЧТБФ, ТБЪПТЧБЧ ЕЗП ОБ ЮБУФЙ, ГЕТЛПЧОЩЕ ПДЕЦДЩ, РПДТЙЪОЙЛЙ, РМБФЛЙ ДМС ХФЙТБОЙС ЗХВ РТЙЮБЭБАЭЙИУС, ПРТПЛЙОХМЙ рТЕУФПМ, РТПОЪЙМЙ ЫФЩЛПН ЙЛПОХ уРБУЙФЕМС. рПУМЕ ХИПДБ ВЕУЮЙОУФЧПЧБЧЫЕЗП ПФТСДБ Ч ПДОПН ЙЪ РТЙФЧПТПЧ ИТБНБ ВЩМЙ ПВОБТХЦЕОЩ ЬЛУЛТЕНЕОФЩ»{62} .

ч мХВОБИ РЕТЕД УЧПЙН ХИПДПН ВПМШЫЕЧЙЛЙ ТБУУФТЕМСМЙ РПЗПМПЧОП ЧП ЗМБЧЕ У ОБУФПСФЕМЕН НПОБИПЧ уРБУП-нЗБТУЛПЗП НПОБУФЩТС... ч ПДОПК иБТШЛПЧУЛПК ЗХВЕТОЙЙ ВЩМП ЪБНХЮЕОП 70 УЧСЭЕООПУМХЦЙФЕМЕК...

чУС ЦЙЪОШ ГЕТЛПЧОБС ЧЪСФБ ВЩМБ РПД УХЗХВЩК ОБДЪПТ ВЕЪЧЕТОПК ЙМЙ ЙОПЧЕТОПК ЧМБУФЙ: «лТЕУФЙФШ, ЧЕОЮБФШ Й РПЗТЕВБФШ ВЕЪ РТЕДЧБТЙФЕМШОПЗП ТБЪТЕЫЕОЙС ФПЧБТЙЭЕК лПЗБОБ Й тХФЗБКЪЕТБ, ЪБЧЕДХАЭЙИ УППФЧЕФУФЧЕООЩНЙ ПФДЕМБНЙ иБТШЛПЧУЛПЗП ЙУРПМЛПНБ, ВЩМП ОЕМШЪС...» йОФЕТЕУОП, ЮФП ТЕМЙЗЙПЪОЩЕ РТЕУМЕДПЧБОЙС ПФОПУЙМЙУШ ФПМШЛП Л РТБЧПУМБЧОЩН: ОЙ ЙОПУМБЧОЩЕ ИТБНЩ, ОЙ ЕЧТЕКУЛЙЕ УЙОБЗПЗЙ Ч ФП ЧТЕНС ОЙУЛПМШЛП ОЕ РПУФТБДБМЙ...

вПМШЫЕЧЙЛЙ ЙУРБЛПУФЙМЙ ЫЛПМХ: ЧЧЕМЙ Ч УПУФБЧ БДНЙОЙУФТБГЙЙ ЛПММЕЗЙА РТЕРПДБЧБФЕМЕК, ХЮЕОЙЛПЧ Й УМХЦЙФЕМЕК, ЧПЪЗМБЧМЕООХА ОЕЧЕЦЕУФЧЕООЩНЙ Й УБНПЧМБУФОЩНЙ НБМШЮЙЫЛБНЙ-ЛПНЙУУБТБНЙ; ОБРПМОЙМЙ ЕЕ БФНПУЖЕТПК УЩУЛБ, ДПОПУБ, РТПЧПЛБГЙЙ; ТБЪДЕМЙМЙ ОБХЛЙ ОБ «ВХТЦХБЪОЩЕ» Й «РТПМЕФБТУЛЙЕ"; ХРТБЪДОЙМЙ РЕТЧЩЕ Й, ОЕ ХУРЕЧ ЪБЧЕУФЙ ЧФПТЩИ, 11 ЙАОС ДЕЛТЕФПН «уЛЧХЪБ»{63} ЪБЛТЩМЙ ЧУЕ ЧЩУЫЙЕ ХЮЕВОЩЕ ЪБЧЕДЕОЙС иБТШЛПЧБ...

вПМШЫЕЧЙУФУЛБС ЧМБУФШ ХРТБЪДОЙМБ ЪБЛПОЩ Й УХД. пДОЙ УХДЕВОЩЕ ДЕСФЕМЙ ВЩМЙ ЛБЪОЕОЩ, ДТХЗЙЕ ХЧЕДЕОЩ Ч ЛБЮЕУФЧЕ ЪБМПЦОЙЛПЧ (67 МЙГ). дПУФПКОП ЧОЙНБОЙС, ЮФП ЙЪ ЮЙУМБ ХГЕМЕЧЫЙИ ЮЙОПЧ ИБТШЛПЧУЛПК НБЗЙУФТБФХТЩ Й РТПЛХТБФХТЩ ОЙ ПДЙО, ОЕЧЪЙТБС ОБ ХЗТПЪЩ Й РТЕУМЕДПЧБОЙС, ОЕ РПУФХРЙМ Ч УПЧЕФУЛЙЕ УХДЕВОЩЕ ХЮТЕЦДЕОЙС... оБ НЕУФП УФБТЩИ ХУФБОПЧМЕОЙЙ ЪБЧЕДЕОЩ ВЩМЙ «ФТЙВХОБМЩ» Й «ОБТПДОЩЕ УХДЩ», РПДЮЙОЕООЩЕ ЧУЕГЕМП ЗХВЕТОУЛПНХ ЙУРПМОЙФЕМШОПНХ ЛПНЙФЕФХ. зМХВПЛП ОЕЧЕЦЕУФЧЕООЩЕ УХДШЙ ЬФЙИ ХЮТЕЦДЕОЙК ОЕ ВЩМЙ УЧСЪБОЩ «ОЙЛБЛЙНЙ ПЗТБОЙЮЕОЙСНЙ Ч ПФОПЫЕОЙЙ УРПУПВПЧ ПФЛТЩФЙС ЙУФЙОЩ Й НЕТЩ ОБЛБЪБОЙС, ТХЛПЧПДУФЧХСУШ... ЙОФЕТЕУБНЙ УПГЙБМЙУФЙЮЕУЛПК ТЕЧПМАГЙЙ Й УПГЙБМЙУФЙЮЕУЛЙН РТБЧПУПЪОБОЙЕН...»{64} . рТБЛФЙЛБ ЬФЙИ УХДПЧ, ЛБЛ УЧЙДЕФЕМШУФЧПЧБМЙ ПУФБЧМЕООЩЕ ЙНЙ ДЕМБ, ВЩМЙ РПМОЩН ЙЪДЕЧБФЕМШУФЧПН ОБД РТБЧПН Й ЮЕМПЧЕЮЕУЛПК УПЧЕУФША ЙМЙ РПЫМЩН БОЕЛДПФПН.

вПМШЫЕЧЙЛЙ ХРТБЪДОЙМЙ ЗПТПДУЛПЕ УБНПХРТБЧМЕОЙЕ Й РЕТЕДБМЙ ДЕМП Ч ТХЛЙ «пФЗПТИПЪБ»{65} . вМБЗПДБТС ОЕПРЩФОПУФЙ, ИЙЭОЙЮЕУФЧХ, ОЕЧЕТПСФОПНХ ТБЪЧЙФЙА ЫФБФПЧ{66} , ФХОЕСДУФЧХ Й ЧЧЕДЕОЙА 6-ЮБУПЧПЗП ТБВПЮЕЗП ДОС, ЗПТПДУЛПЕ ИПЪСКУФЧП ВЩМП ТБЪТХЫЕОП Й ТБЪЗТБВМЕОП, Б ДЕЖЙГЙФ Ч иБТШЛПЧЕ ДПЧЕДЕО ДП 13 НЙММЙПОПЧ.

ъЕНУЛПЕ ДЕМП РЕТЕЫМП Л ЙУРПМЛПНБН Й УПЧОБТИПЪБН — ЛПНЙУУЙСН, УПУФБЧМЕООЩН РТЕЙНХЭЕУФЧЕООП ЙЪ ЗПТПДУЛЙИ ТБВПЮЙИ-ЛПННХОЙУФПЧ. ч ТЕЪХМШФБФЕ: «ъЕНУЛЙЕ ВПМШОЙГЩ, ЫЛПМЩ ВЩМЙ ЙУЛПЧЕТЛБОЩ, РПЮФПЧЩЕ УФБОГЙЙ ХОЙЮФПЦЕОЩ, ЪБЧПДУЛЙЕ ЛПОАЫОЙ ПРХУФПЫЕОЩ, ЪЕНУЛЙЕ РМЕНЕООЩЕ ТБУУБДОЙЛЙ УЛПФПЧПДУФЧБ ТБУИЙЭЕОЩ, УЛМБДЩ Й РТПЛБФОЩЕ РХОЛФЩ ЪЕНМЕДЕМШЮЕУЛЙИ ПТХДЙК ТБЪЗТБВМЕОЩ, ФЕМЕЖПООБС УЕФШ ТБЪТХЫЕОБ... НЕТФЧЩК ЙОЧЕОФБТШ ЙНЕОЙК ТПЪДБО ВЩМ «ЛПНВЕДБНЙ» РП ТХЛБН, ЪБРБУОЩЕ ЮБУФЙ ТБУФЕТСОЩ Й НОПЗЙЕ НБЫЙОЩ ПЛБЪБМЙУШ ОЕРТЙЗПДОЩНЙ... еУМЙ МПЫБДЙ Й УЛПФ ОЕ ТБУИЙЭБМЙУШ, ФП ПОЙ ЗЙВМЙ ЙЪ-ЪБ ТЕЛЧЙЪЙГЙЙ ЖХТБЦБ, Б ТЕЛЧЙЪЙТПЧБМУС ПО ЮМЕОБНЙ РТПДПЧПМШУФЧЕООЩИ ЛПНЙФЕФПЧ Й УПЧОБТИПЪПЧ, ЧПЕООПК ЧМБУФША Й ЮТЕЪЧЩЮБКЛПК... иПЪСКОЙЮБОЙЕН ВПМШЫЕЧЙЛПЧ ХОЙЮФПЦЕОЩ РПЮФЙ ПЛПОЮБФЕМШОП ЮЕФЩТЕ ЗПУХДБТУФЧЕООЩИ ЛПООЩИ ЪБЧПДБ»{67} .

лПНЙУУЙС РТЙЫМБ Л ЪБЛМАЮЕОЙА:

«рСФШ НЕУСГЕЧ ЧМБУФЙ ВПМШЫЕЧЙЛПЧ Й ЪЕНУЛПНХ ДЕМХ, Й УЕМШУЛПНХ ИПЪСКУФЧХ иБТШЛПЧУЛПК ЗХВЕТОЙЙ ПВПЫМЙУШ Ч УПФОЙ НЙММЙПОПЧ ТХВМЕК Й ПФПДЧЙОХМЙ ЛХМШФХТХ ОБ ДЕУСФЛЙ МЕФ ОБЪБД».

чУЕ УФПТПОЩ ЖЙОБОУПЧП-ЬЛПОПНЙЮЕУЛПК ЦЙЪОЙ ВЩМЙ РПФТСУЕОЩ ДП ПУОПЧБОЙС. ч ЬФПК ПВМБУФЙ РПМЙФЙЛБ ВПМШЫЕЧЙЛПЧ ОБ хЛТБЙОЕ, ХУЧПЙЧ НОПЗЙЕ ЮЕТФЩ ОЕНЕГЛПК (ЧП ЧТЕНС ПЛЛХРБГЙЙ), РТПСЧЙМБ СЧОХА ФЕОДЕОГЙА ОБЧПДОЙФШ ЛТБК ВЕУГЕООЩНЙ ВХНБЦОЩНЙ ЪОБЛБНЙ, ЧЩЛБЮБЧ ЙЪ ОЕЗП ЧУЕ ГЕООПУФЙ — ФПЧБТЩ, РТПДХЛФЩ, УЩТШЕ. рП РПЧПДХ ТБЪТХЫЕОЙС ФПТЗПЧПЗП БРРБТБФБ ПТЗБО 1-ЗП ЧУЕХЛТБЙОУЛПЗП УЯЕЪДБ РТПЖЕУУЙПОБМШОЩИ УПАЪПЧ, УПВТБЧЫЕЗПУС 25 НБТФБ Ч иБТШЛПЧЕ, ЗПЧПТЙМ: «оЙЭЙК Й ТБЪТХЫБАЭЙКУС ЗПТПД РЩФБЕФУС Ч РТПГЕУУЕ РПФТЕВМЕОЙС ОБЛПРМЕООЩИ ВМБЗ «РЕТЕТБУРТЕДЕМСФШ» ЙИ Й ФЕЫЙФУС, УФБТБСУШ ПВМЕЮШ ЬФП ИЙЭОЙЮЕУЛПЕ РПФТЕВМЕОЙЕ Ч ЖПТНХ ОБГЙПОБМЙЪБГЙЙ Й УПГЙБМЙЪБГЙЙ. рТПЙЪЧПДУФЧП... ТБЪЧБМЙЧБЕФУС. лТЕУФШСОУФЧП ЪБ «ЛЕТЕОЛЙ» ОЙЮЕЗП ОЕ ДБЕФ, Й, Ч УФТЕНМЕОЙЙ ОБМБДЙФШ ФПЧБТППВНЕО У ДЕТЕЧОЕК Й ЧЩЦБФШ ЙЪ РТПЙЪЧПДУФЧБ РПВПМШЫЕ ЙЪДЕМЙК, РТЕДРТЙОЙНБФЕМШ-ЗПУХДБТУФЧП УФБМП ОБ РХФШ ХФПОЮЕООПК ЬЛУРМХБФБГЙЙ ТБВПЮЕК УЙМЩ»{68} .

фБЛПК ЦЕ ИЙЭОЙЮЕУЛЙК ИБТБЛФЕТ ОПУЙМБ Й РТПДПЧПМШУФЧЕООБС РПМЙФЙЛБ. дЕЛТЕФПН ПФ 10 ДЕЛБВТС 1918 ЗПДБ ВЩМП ТБЪТЕЫЕОП ЧУЕН ПТЗБОЙЪБГЙСН Й ЦЙФЕМСН УЕЧЕТОЩИ ЗХВЕТОЙК ЪБЛХРБФШ ОБ хЛТБЙОЕ РТПДХЛФЩ «РП УТЕДОЕТЩОПЮОЩН ГЕОБН». оБ ДЕТЕЧОА ПВТХЫЙМУС РПФПЛ НЕЫПЮОЙЛПЧ, 17 ЪБЗПФПЧЙФЕМШОЩИ ПТЗБОЙЪБГЙК чЕМЙЛПТПУУЙЙ, ЛТПНЕ ФПЗП зХВРТПДЛПН Й ФТЙ «юЕ-ЛБ». лПОЛХТЕОГЙС, ЪМПХРПФТЕВМЕОЙС, ОБУЙМЙС, ПФУХФУФЧЙЕ ЛБЛПЗП-МЙВП РМБОБ РТЙЧЕМЙ Л ОЕЙНПЧЕТОПНХ ЧЪДПТПЦБОЙА ГЕО{69} , ЙУЮЕЪОПЧЕОЙА РТПДХЛФПЧ У ТЩОЛБ Й ЗПМПДХ Ч ЬФПК ТПУУЙКУЛПК ЦЙФОЙГЕ. иБТШЛПЧУЛБС ЗХВЕТОЙС ЧНЕУФП РТЕДРПМПЦЕООПЗП РП ТБЪЧЕТУФЛЕ ЛПМЙЮЕУФЧБ ИМЕВБ 6850 ФЩУСЮ ДБМБ ЧУЕЗП 129 ФЩУСЮ РХДПЧ. рПДПВОЩЕ ЦЕ ТЕЪХМШФБФЩ РПМХЮЙМЙУШ РП ЧУЕК хЛТБЙОЕ.

уПЧЕФУЛБС ЧМБУФШ РТЙОСМБ НЕТЩ ЮТЕЪЧЩЮБКОЩЕ: ОБ ДЕТЕЧОА ЪБ ИМЕВПН ДЧЙОХФЩ ВЩМЙ ЧПЙОУЛЙЕ РТПДПЧПМШУФЧЕООЩЕ ПФТСДЩ (Ч иБТШЛПЧУЛХА ЗХВЕТОЙА — 49) Й ОБЮБМЙ ДПВЩЧБФШ ЕЗП У ВПЕН; ПДОПЧТЕНЕООП, ДЕЛТЕФПН ПФ 24 БРТЕМС, Ч АЦОЩЕ ЗХВЕТОЙЙ РТЙЛБЪБОП ВЩМП РЕТЕУЕМЙФШ ОБЙВПМЕЕ ОХЦДБАЭЕЕУС ТБВПЮЕ-ЛТЕУФШСОУЛПЕ ОБУЕМЕОЙЕ УЕЧЕТБ. оБЛПОЕГ, ЧЧЙДХ РПМОПК ОЕХДБЮЙ ЧУЕИ НЕТПРТЙСФЙК Й ОБЪТЕЧЫЕК ЛБФБУФТПЖЩ, УПЧЕФ ЛПНЙУУБТПЧ ПВЯСЧЙМ РТПДПЧПМШУФЧЕООХА ДЙЛФБФХТХ ОЕЪБДПМЗП ДП РТЙИПДБ Ч ТБКПО ДПВТПЧПМШГЕЧ. ч ТЕЪХМШФБФЕ — Ч ДЕТЕЧОЕ РЕТНБОЕОФОЩЕ ВПЙ, ФТЕВПЧБЧЫЙЕ ЙОПЗДБ РПДЛТЕРМЕОЙК ЛБТБФЕМШОЩИ ПФТСДПЧ ПФ ЧПКУЛ, Й Ч ЗПТПДЕ ЗПМПД. вХТЦХБЪЙС ВЩМБ РТЕДПУФБЧМЕОБ УБНПК УЕВЕ, Б ОБЙВПМЕЕ РТЙЧЙМЕЗЙТПЧБООБС ЮБУФШ ОБУЕМЕОЙС — РТПМЕФБТЙБФ дПОЕГЛПЗП ВБУУЕКОБ — ЗПТШЛП ЦБМПЧБМУС оБТЛПНРТПДХ: «вПМШЫЙОУФЧП ТБВПЮЙИ ТХДОЙЛПЧ Й ЪБЧПДПЧ ЗПМПДБЕФ Й МЙЫШ Ч ОЕЛПФПТЩИ НЕУФБИ РПМШЪХЕФУС РПМХЖХОФПЧЩН ИМЕВОЩН РБКЛПН... оБДЧЙЗБАЭБСУС ЮЕТОБС ФХЮБ ОЕ ФПМШЛП ЪБИМЕУФОЕФ ТБВПЮХА ЛПТРПТБГЙА, ОП Й ХЗБУЙФ ТЕЧПМАГЙПООЩК ДХИ ТБВПЮЙИ».

фБЛПЕ РПМПЦЕОЙЕ ХУФБОПЧЙМПУШ РПЧУЕНЕУФОП. лПННХОЙУФЙЮЕУЛЙЕ ЧЕТИЙ ЗБМШЧБОЙЪЙТПЧБМЙ ЕЭЕ РПМЙФЙЮЕУЛЙЕ ЙДЕЙ ВПТШВЩ, ОП Ч ЙИ РТЙЪЩЧБИ ЧУЕ ЮБЭЕ Й ОБУФПКЮЙЧЕЕ ЪЧХЮБМЙ НПФЙЧЩ ЙОПЗП РПТСДЛБ — ЬЛПОПНЙЮЕУЛЙЕ, ВПМЕЕ РПОСФОЩЕ, ВПМЕЕ УППФЧЕФУФЧПЧБЧЫЙЕ НБУУПЧПК РУЙИПМПЗЙЙ: ЗПМПДОЩК УЕЧЕТ ЫЕМ ЧПКОПК ОБ УЩФЩК АЗ, Й АЗ ПФУФБЙЧБМ ГЕРЛП, У ПЗТПНОЩН ОБРТСЦЕОЙЕН, УЧПЕ ВМБЗПРПМХЮЙЕ.

ъБЧПДЩ Й ЖБВТЙЛЙ ПВТБФЙМЙУШ ЧППВЭЕ Ч ЛМБДВЙЭБ — ВЕЪ ЛТЕДЙФБ, ВЕЪ УЩТШС Й У ПЗТПНОПК ЪБДПМЦЕООПУФША; ЧДПВБЧПЛ РЕТЕД РТЙИПДПН ДПВТПЧПМШГЕЧ ПОЙ ВЩМЙ ЮБУФША ЬЧБЛХЙТПЧБОЩ, ЮБУФША ТБЪЗТБВМЕОЩ. вПМШЫЙОУФЧП ЪБЧПДПЧ УФПСМП, Б ТБВПЮЙЕ ЙИ РПМХЮБМЙ УПМЙДОХА ЪБТБВПФОХА РМБФХ ПФ УПЧОБТИПЪБ, ЪБ ЛПФПТХА, ПДОБЛП... ОЕМШЪС ВЩМП ДПУФБФШ ИМЕВБ. дПВЩЮБ ХЗМС дПОЕГЛПЗП ВБУУЕКОБ, УПУФБЧМСЧЫБС Ч 1916 ЗПДХ 148 НЙММЙПОПЧ РХДПЧ (Ч НЕУСГ), РПУМЕ РЕТЧПЗП ЪБИЧБФБ ВПМШЫЕЧЙЛБНЙ (СОЧБТШ — НБК 1919) РПОЙЪЙМБУШ ДП 27 НЙММЙПОПЧ Й, РПДОСЧЫЙУШ, ЧОПЧШ ЪБ ЧТЕНС ОЕНЕГЛПК ПЛЛХРБГЙЙ хЛТБЙОЩ ДП 48 НЙММЙПОПЧ, ОЙУИПДЙМБ Л ЛПОГХ ЧФПТПЗП ЪБИЧБФБ (ДЕЛБВТШ 1918 — ЙАОШ 1919) ДП 16-17 НЙММЙПОПЧ РХДПЧ{70} . аЦОЩЕ Й уЕЧЕТП-дПОЕГЛЙЕ ДПТПЗЙ, РП УТБЧОЕОЙА У 1916 ЗПДПН, ЪБ РСФШ НЕУСГЕЧ ВПМШЫЕЧЙУФУЛПЗП ХРТБЧМЕОЙС ДБМЙ ОБ 91,33 РТПГЕОФБ ХНЕОШЫЕОЙС ЛПМЙЮЕУФЧБ РЕТЕЧПЪПЛ, ОБ 108,4 РТПГЕОФБ ХЧЕМЙЮЕОЙС ТБУИПДБ ХЗМС Й ПВЭЙК ДЕЖЙГЙФ 110 НЙММЙПОПЧ ТХВМЕК.

рПЧУАДХ — ОЙЭЕФБ Й ТБЪПТЕОЙЕ.

оБЛПОЕГ, ЬФЙ НПЗЙМЩ НЕТФЧЩИ Й ЦЙЧЩИ — ЛБФПТЦОБС ФАТШНБ, ЮТЕЪЧЩЮБКЛБ Й ЛПОГЕОФТБГЙПООЩК МБЗЕТШ, ЗДЕ Ч ОЕЧЩОПУЙНЩИ НХЮЕОЙСИ ЗЙВМЙ ФЩУСЮЙ ЦЕТФЧ, ЗДЕ МАДЙ-ЪЧЕТЙ — уБЕОЛП, вПОДБТЕОЛП, йЧБОПЧЙЮ Й НОПЗЙЕ ДТХЗЙЕ — ВЙМЙ, РЩФБМЙ, ХВЙЧБМЙ Й ФБЛ ОБЪЩЧБЕНЩИ «ЧТБЗПЧ ОБТПДБ», Й УБНЩК ОЕРПДДЕМШОЩК, ВЕЪЧЙООЩК «ОБТПД»!

«уЕЗПДОС ТБУУФТЕМСМ ЧПУЕНШДЕУСФ РСФШ ЮЕМПЧЕЛ. лБЛ ЦЙФШ РТЙСФОП Й МЕЗЛП!..» фБЛЙНЙ ЧОХФТЕООЙНЙ ЬНПГЙСНЙ УЧПЙНЙ ДЕМЙМУС У ПЮЕТЕДОПК РБТФЙЕК ПВТЕЮЕООЩИ ЦЕТФЧ ЪОБНЕОЙФЩК УБДЙУФ уБЕОЛП. рП ТЕНЕУМХ УФПМСТ, РПФПН РПУМЕДПЧБФЕМШОП ЗПТПДПЧПК, ЧПЕООЩК ДЕЪЕТФЙТ, НЙМЙГЙПОЕТ Й, ОБЛПОЕГ, РПЮЕФОЩК РБМБЮ УПЧЕФУЛПЗП ЪБУФЕОЛБ.

еНХ ЧФПТЙМ ДТХЗПК РБМБЮ — ВЕЗМЩК ЛБФПТЦОЙЛ йЧБОПЧЙЮ: «вЩЧБМП, ТБОШЫЕ УПЧЕУФШ ЧП НОЕ ЪБЗПЧПТЙФ, ДБ ФЕРЕТШ РТПЫМП — ОБХЮЙМ ФПЧБТЙЭ УФБЛБО ЛТПЧЙ ЮЕМПЧЕЮЕУЛПК ЧЩРЙФШ: ЧЩРЙМ — УЕТДГЕ ЛБНЕООЩН УФБМП».

ч ТХЛЙ РПДПВОЩИ МАДЕК ВЩМБ ПФДБОБ УХДШВБ ОБУЕМЕОЙС ВПМШЫПЗП ЛХМШФХТОПЗП ХОЙЧЕТУЙФЕФУЛПЗП ЗПТПДБ.

с ПУФБОПЧЙМУС ОБ РПМПЦЕОЙЙ РТЙ ВПМШЫЕЧЙЛБИ ИБТШЛПЧУЛПЗП ТБКПОБ, ЧБЦОЕКЫЕЗП ФЕБФТБ ОБЫЙИ ЧПЕООЩИ ДЕКУФЧЙК, ОБ ЛПФПТПН ТБЪЧЕТФЩЧБМЙУШ ПРЕТБГЙЙ дПВТПЧПМШЮЕУЛПК БТНЙЙ; ОП, ЪБ НБМЩНЙ ТБЪМЙЮЙСНЙ Ч ФХ ЙМЙ ДТХЗХА УФПТПОХ, Ч ФБЛПН ЦЕ РПМПЦЕОЙЙ ОБИПДЙМЙУШ лЙЕЧЭЙОБ Й оПЧПТПУУЙС. нЕОЕЕ ДТХЗЙИ РПУФТБДБМ лТЩН, ЗДЕ ЧФПТЙЮОЩК ЪБИЧБФ ЧМБУФЙ ВПМШЫЕЧЙЛБНЙ ДМЙМУС ЧУЕЗП МЙЫШ ДЧБ НЕУСГБ (БРТЕМШ — НБК), Й УФТБЫОЕЕ ЧУЕЗП, ХВЙКУФЧЕООЕЕ ЧУЕЗП ВЩМП УПУФПСОЙЕ ГБТЙГЩОУЛПЗП ТБКПОБ, ЗДЕ ВПМШЫЕЧЙУФУЛЙК РЕТЕЧПТПФ УПЧЕТЫЙМУС ЪБДПМЗП ДП «ПЛФСВТС» — ЕЭЕ Ч ЛПОГЕ НБТФБ 1917 ЗПДБ, ЗДЕ ЛПННХОЙУФЙЮЕУЛБС ЧМБУФШ РТБЧЙМБ ВЕЪ РЕТЕТЩЧБ Ч ФЕЮЕОЙЕ ДЧХИ У МЙЫОЙН МЕФ, Б УБНЩК ЗПТПД, РТЕДУФБЧМСС ВМЙЦБКЫЙК ФЩМ РПУФПСООП ХЗТПЦБЕНПЗП ЖТПОФБ, ОБЧМЕЛБМ ОБ УЕВС ЮТЕЪЧЩЮБКОЩЕ ТЕРТЕУУЙЙ. «ч ЛПОГЕ ЛПОГПЧ, — ЗПЧПТЙФУС Ч ПРЙУБОЙЙ «пУПВПК ЛПНЙУУЙЙ», — ЧУЕ ОБУЕМЕОЙЕ, ЛТПНЕ ЧМБУФШ ЙНХЭЙИ Й ЙИ РТЙУОЩИ, ПВТБФЙМПУШ Ч ЛБЛЙЕ-ФП ИПДСЮЙЕ ФТХРЩ. оЕ ФПМШЛП ОБ МЙГБИ ЦЙФЕМЕК ОЕ ВЩМП ХМЩВЛЙ, ОП Й ЧП ЧУЕН УХЭЕУФЧЕ ЙИ ПФТБЦБМЙУШ ЪБВЙФПУФШ, ЪБРХЗБООПУФШ Й РПМОБС ТБУФЕТСООПУФШ. дЧБ У МЙЫОЙН ЗПДБ ЧМБДЩЮЕУФЧПЧБМЙ ВПМШЫЕЧЙЛЙ Ч гБТЙГЩОЕ Й ХОЙЮФПЦЙМЙ Ч ОЕН ЧУЕ — УЕНША, РТПНЩЫМЕООПУФШ, ФПТЗПЧМА, ЛХМШФХТХ, УБНХА ЦЙЪОШ. лПЗДБ 17 ЙАОС 1919 ЗПДБ ЗПТПД, ОБЛПОЕГ, ВЩМ ПУЧПВПЦДЕО ПФ ЬФПЗП ЙЗБ, ПО ЛБЪБМУС УПЧЕТЫЕООП НЕТФЧЩН Й РХУФЩООЩН, Й ФПМШЛП ЮЕТЕЪ ОЕУЛПМШЛП ДОЕК ОБЮБМ, ЛБЛ НХТБЧЕКОЙЛ, ПЦЙЧБФШ».

оБ ЮЕФЧЕТФЩК ДЕОШ РПУМЕ ЪБОСФЙС гБТЙГЩОБ С РПУЕФЙМ ЗПТПД, Ч ЛПФПТПН ОЕ ФПМШЛП ПФ МАДЕК, ОП, ЛБЪБМПУШ, ПФ УФЕО ДПНПЧ, ПФ ЛБНОЕК НПУФПЧПК, ПФ ЗМБДЙ ТЕЛЙ ЧЕСМП ЕЭЕ ЦХФЛЙН НЕТФЧСЭЙН ДЩИБОЙЕН РТПОЕУЫЕЗПУС УНЕТЮБ...

уЙУФЕНБ ВПМШЫЕЧЙУФУЛПЗП ХРТБЧМЕОЙС ПФЮБУФЙ ПЦЙЧЙМБ РПЧУФБОЮЕУЛПЕ ДЧЙЦЕОЙЕ ОБ аЗЕ, ХИПДЙЧЫЕЕ ЙУФПЛБНЙ УЧПЙНЙ Л ЧТЕНЕОБН ЗЕФНБОЭЙОЩ Й БЧУФТП-ОЕНЕГЛПК ПЛЛХРБГЙЙ, ПФЮБУФЙ УПЪДБЧБМБ ОПЧЩЕ ПЮБЗЙ ЧПУУФБОЙК, ЪБИЧБФЩЧБЧЫЙИ ПЗТПНОЩЕ ТБКПОЩ РП РТЕЙНХЭЕУФЧХ РТБЧПВЕТЕЦОПК хЛТБЙОЩ, оПЧПТПУУЙЙ, еЛБФЕТЙОПУМБЧЭЙОЩ Й фБЧТЙЙ. ч ПДОПК ФПМШЛП РПМПУЕ — НЕЦДХ дОЕРТПН Й зПТЩОША, ЪБРБДОЕЕ лЙЕЧБ, — ОБУЮЙФЩЧБМПУШ 22 «БФБНБОБ» ЧП ЗМБЧЕ УЙМШОЩИ РПЧУФБОЮЕУЛЙИ ВБОД. пОЙ ФП ТБВПФБМЙ УБНПУФПСФЕМШОП, ФП ПВЯЕДЙОСМЙУШ Ч ЛТХРОЩЕ ПФТСДЩ РПД ОБЮБМШУФЧПН ВПМЕЕ РПРХМСТОЩИ «БФБНБОПЧ» Й «ВБФЕЛ». пУПВЕООПК ЙЪЧЕУФОПУФША РПМШЪПЧБМЙУШ ъЕМЕОЩК, ДЕКУФЧПЧБЧЫЙК Ч ЪБРБДОПК ЮБУФЙ рПМФБЧУЛПК ЗХВЕТОЙЙ Й Ч ПЛТЕУФОПУФСИ лЙЕЧБ, зТЙЗПТШЕЧ — Ч ОЙЪПЧШСИ дОЕРТБ Й нБИОП — Ч фБЧТЙЙ Й еЛБФЕТЙОПУМБЧУЛПК ЗХВЕТОЙЙ.

юТЕЪЧЩЮБКОП УМПЦОБ НБУУПЧБС РУЙИПМПЗЙС, РЙФБЧЫБС РПЧУФБОЮЕУЛПЕ ДЧЙЦЕОЙЕ, ТБЪОППВТБЪОЩ ЕЗП ЧОЕЫОЙЕ ЖПТНЩ Й ЙУЛХУУФЧЕООП ОБЧСЪЩЧБЕНЩЕ ЕНХ РПМЙФЙЮЕУЛЙЕ МПЪХОЗЙ. с ПУФБОПЧМАУШ ОБ ФЕИ ЬМЕНЕОФБИ ДЧЙЦЕОЙС, ЛПФПТЩЕ РТЕДУФБЧМСАФУС НОЕ ОЕПУРПТЙНЩНЙ.

рТЕЦДЕ ЧУЕЗП Ч ПУОПЧБОЙЙ ЕЗП МЕЦБМЙ, ОЕУПНОЕООП, ЙУФПТЙЮЕУЛБС ВЩМШ Й МЕЗЕОДБ, ПЦЙЧМЕООЩЕ ТЕЧПМАГЙЕК Й ПРТЕДЕМЙЧЫЙЕ ФЕТТЙФПТЙБМШОПЕ ТБУРТПУФТБОЕОЙЕ РПЧУФБОЮЕУФЧБ. уППВТБЪОП У ЬФЙН РТПЫМЩН Й ФЕТТЙФПТЙЕК ИБТБЛФЕТ ЕЗП, УПИТБОСС ПВЭЙК ЛПМПТЙФ, ТБЪМЙЮЕО Ч ДЕФБМСИ. фБЛ, ОБ УЕЧЕТЕ хЛТБЙОЩ ВПМЕЕ УРПЛПКОПЕ Й ИПЪСКУФЧЕООПЕ ЛТЕУФШСОУФЧП ЧОПУЙМП Ч РПЧУФБОЮЕУФЧП ВПМЕЕ ПТЗБОЙЪПЧБООЩЕ ЖПТНЩ Й РПМПЦЙФЕМШОЩЕ ГЕМЙ — УБНППВПТПОЩ Й РТБЧПРПТСДЛБ; ОБ АЗЕ УЧЙТЕРУФЧПЧБМЙ ВЕЪ РМБОБ Й ПРТЕДЕМЕООПК ГЕМЙ ЗБКДБНБЮЙОБ Й «ЧПМШОПЕ ЛБЪБЮЕУФЧП» — ВХКОПЕ, ВЕУЫБВБЫОПЕ Й ТБУРХФОПЕ. оБ ЧПУФПЛЕ ТБУРПМБЗБМБУШ ЧПФЮЙОБ ВБФШЛЙ нБИОП — Ч ТБКПОЕ, ЗДЕ ОБЮБЧЫЙКУС Ч XVIII ЧЕЛЕ РТЙМЙЧ ЧЕМЙЛПТПУУПЧ-РЕТЕУЕМЕОГЕЧ ЙЪ ОБЙВПМЕЕ ВЕУРПЛПКОПЗП ЬМЕНЕОФБ УПЪДБМ ВПЗБФЕКЫЙЕ РПУЕМЕОЙС, РП ЧОЕЫОПУФЙ ФПМШЛП НБМПТХУУЛЙЕ. бФБЧЙЪН, ФЙРЙЮОЩЕ ЮЕТФЩ ТХУУЛПЗП ВЕЪЩДЕКОПЗП БОБТИЙЪНБ, УПУЕДУФЧП Й ВМЙЪЛПЕ ПВЭЕОЙЕ У ЛТХРОЩНЙ РТПНЩЫМЕООЩНЙ ГЕОФТБНЙ, РТПУФПТ РПМЕК, УЩФПУФШ Й ЧНЕУФЕ У ФЕН ФСЗБ Л ОЕОБЧЙДЙНПНХ ЗПТПДХ Й Л ЕЗП РТЙЧМЕЛБФЕМШОЩН УПВМБЪОБН ОБМПЦЙМБ ЪДЕУШ ПУПВЩК ЛПМПТЙФ ОБ РПЧУФБОЮЕУЛПЕ ДЧЙЦЕОЙЕ. пЗТБВМЕОЙЕ ЗПТПДПЧ, ОБРТЙНЕТ, ВЩМП ПДОЙН ЙЪ УЕТШЕЪОЕКЫЙИ ДЧЙЗБФЕМЕК НБИОПЧУЛПЗП ЧПЙОУФЧБ{71} .

фПМЮЛПН Л РПЧУФБОЮЕУЛПНХ ДЧЙЦЕОЙА РПУМХЦЙМ, ОЕУПНОЕООП, БЗТБТОЩК ЧПРТПУ. дЕТЕЧОС РПДОСМБУШ «ЪБ ЪЕНМА» РТПФЙЧ «РБОБ», РТПФЙЧ ОЕНГБ, ЛБЛ ЪБЭЙЭБАЭЕЗП «РБОБ» Й ПФВЙТБАЭЕЗП ИМЕВ. пВЯЕЛФБНЙ ЦЕУФПЛПК ТБУРТБЧЩ РПЧУФБОГЕЧ ВЩМЙ РПЬФПНХ РПНЕЭЙЛЙ, «ДЕТЦБЧОБС ЧБТФБ» Й БЧУФТП-ЗЕТНБОГЩ, ЛПЗДБ У РПУМЕДОЙНЙ НПЦОП ВЩМП УРТБЧЙФШУС. оП У ХИПДПН ПЛЛХРБГЙПООЩИ ЧПКУЛ Й РП НЕТЕ МЙЛЧЙДБГЙЙ РПНЕЭЙЮШЕЗП ЪЕНМЕРПМШЪПЧБОЙС Й ХДПЧМЕФЧПТЕОЙС ЪЕНЕМШОПК ЦБЦДЩ ЬФПФ УФЙНХМ ФЕТСЕФ УЧПА ПУФТПФХ ОБ ЪБРБДЕ Й НБМП ЧЩДЧЙЗБЕФУС Ч НБИОПЧУЛПН ТБКПОЕ.

бОФЙЕЧТЕКУЛПЕ ОБУФТПЕОЙЕ Ч РПЧУФБОЮЕУФЧЕ ВЩМП ЧУЕПВЭЙН, УФЙИЙКОЩН, ЙНЕМП ЛПТОЙ Ч РТПЫМПН Й РПДПЗТЕЧБМПУШ ЧЙДОЩН ХЮБУФЙЕН ЕЧТЕЕЧ Ч УПУФБЧЕ УПЧЕФУЛПК ЧМБУФЙ. вПМШЫЙОУФЧП «БФБНБОПЧ», ПФЧЕЮБС ЬФПНХ ОБУФТПЕОЙА, РТЙЪЩЧБМЙ ПФЛТЩФП Л ЕЧТЕКУЛЙН РПЗТПНБН; зТЙЗПТШЕЧ ЪЧБМ ОБ ВПТШВХ «У РПМЙФЙЮЕУЛЙНЙ УРЕЛХМСОФБНЙ... ЙЪ НПУЛПЧУЛПК ПВЦПТЛЙ Й ФПК ЪЕНМЙ, ЗДЕ ТБУРСМЙ иТЙУФБ"; нБИОП, ЛБЛ ЗПЧПТЙФ ЕЗП БРПМПЗЕФ бТЫЙОПЧ{72} , ОБПВПТПФ, РТЕУМЕДПЧБМ РПЗТПНЭЙЛПЧ Й ДБЦЕ Ч 1919 ЗПДХ, ПЮЕЧЙДОП, РПД ЧМЙСОЙЕН ОБЕИБЧЫЙИ ЮМЕОПЧ БОБТИЙЮЕУЛПК ЗТХРРЩ «оБВБФ», Ч ЮЙУМЕ ЛПФПТЩИ ВЩМП ОЕНБМП ЕЧТЕЕЧ, РПДРЙУБМ ЧПЪЪЧБОЙЕ РТПФЙЧ ОБГЙПОБМШОПК ФТБЧМЙ Й Ч ЪБЭЙФХ «ВЕДОЩИ НХЮЕОЙЛПЧ-ЕЧТЕЕЧ», РТПФЙЧПРПМБЗБС ЙИ «ЕЧТЕКУЛЙН ВБОЛЙТБН». ч ЙУЛТЕООПУФЙ УБНПЗП нБИОП, Ч ЛБЮЕУФЧЕ ЪБЭЙФОЙЛБ ЕЧТЕЕЧ, РПЪЧПМЙФЕМШОП ХУПНОЙФШУС; ЮФП ЦЕ ЛБУБЕФУС НБИОПЧГЕЧ, ФП Й ОБУФТПЕОЙЕ, Й РТБЛФЙЛБ ЙИ ОЙЮЕН ОЕ ПФМЙЮБМЙУШ ПФ ЮХЧУФЧ Й ДЕМ РТБЧПВЕТЕЦОПК ЗБКДБНБЮЙОЩ.

й ЧПМОБ ЕЧТЕКУЛЙИ РПЗТПНПЧ ЪБМЙЧБМБ ЧУА хЛТБЙОХ.

фБЛЙН ЦЕ ЧУЕПВЭЙН, УФЙИЙКОЩН ОБУФТПЕОЙЕН ВЩМБ ОЕОБЧЙУФШ Л ВПМШЫЕЧЙЛБН. рПУМЕ ЛТБФЛПЗП ЧЩЦЙДБФЕМШОПЗП РЕТЙПДБ, ДБЦЕ РПУМЕ УПДЕКУФЧЙС, ЛПФПТПЕ ПЛБЪЩЧБМЙ ОЕНОПЗЙЕ, ЧРТПЮЕН, РПЧУФБОЮЕУЛЙЕ ПФТСДЩ Ч ОБЮБМЕ 1919 ЗПДБ ЧФПТЦЕОЙА ОБ хЛТБЙОХ ВПМШЫЕЧЙЛПЧ, ХЛТБЙОУЛПЕ ЛТЕУФШСОУФЧП УФБМП Ч СТЛП ЧТБЦДЕВОПЕ ПФОПЫЕОЙЕ Л УПЧЕФУЛПК ЧМБУФЙ. л ЧМБУФЙ, РТЙОПУЙЧЫЕК ЙН ВЕУРТБЧЙЕ Й ЬЛПОПНЙЮЕУЛПЕ РПТБВПЭЕОЙЕ; Л УФТПА, ЗМХВПЛП ОБТХЫБЧЫЕНХ ЙИ УПВУФЧЕООЙЮЕУЛЙЕ ЙОУФЙОЛФЩ, ФЕРЕТШ ЕЭЕ ВПМЕЕ ХЗМХВМЕООЩЕ; Л РТЙЫЕМШГБН, РПДПЫЕДЫЙН Л ЛПОГХ ДЕМЕЦБ «НБФЕТЙБМШОЩИ ЪБЧПЕЧБОЙК ТЕЧПМАГЙЙ» Й РПФТЕВПЧБЧЫЙН УЕВЕ ЛТХРОХА ДПМА... тБУРТБЧЩ У ВПМШЫЕЧЙУФУЛЙНЙ ЧМБУФСНЙ ОПУЙМЙ ИБТБЛФЕТ ОЕПВЩЛОПЧЕООП ЦЕУФПЛЙК.

ыЕУФШ ТЕЦЙНПЧ, УНЕОЙЧЫЙИУС ДП ФПЗП ОБ хЛТБЙОЕ, Й СЧОБС УМБВПУФШ ЧУЕИ ЙИ ЧЩЪЧБМЙ ЧППВЭЕ Ч ОБТПДЕ ПВПУФТЕОЙЕ ФЕИ РБУУЙЧОП-БОБТИЙЮЕУЛЙИ ФЕОДЕОГЙК, ЛПФПТЩЕ ВЩМЙ Ч ОЕН ЪБМПЦЕОЩ ЙЪЧЕЮОП. чЩЪЧБМЙ ОЕХЧБЦЕОЙЕ Л ЧМБУФЙ ЧППВЭЕ, ОЕЪБЧЙУЙНП ПФ ЕЕ УПДЕТЦБОЙС. вЕЪЧМБУФЙЕ Й ВЕЪОБЛБЪБООПУФШ ФБЙМЙ Ч УЕВЕ ЮТЕЪЧЩЮБКОП УПВМБЪОЙФЕМШОЩЕ Й ЧЩЗПДОЩЕ РЕТУРЕЛФЙЧЩ РП ЛТБКОЕК НЕТЕ ОБ ВМЙЦБКЫЕЕ ЧТЕНС, Б ЧМБУФШ, РТЙФПН ЧУСЛБС, УФБЧЙМБ ЙЪЧЕУФОЩЕ УФЕУОЕОЙС Й ФТЕВПЧБМБ ОЕХЛПУОЙФЕМШОП ИМЕВБ Й ТЕЛТХФ. вПТШВБ РТПФЙЧ ЧМБУФЙ, ЛБЛ ФБЛПЧПК, УФБОПЧЙФУС УП ЧТЕНЕОЕН ЗМБЧОЩН УФЙНХМПН НБИОПЧУЛПЗП ДЧЙЦЕОЙС, ЪБУМПОСС УПВПК ЧУЕ РТПЮЙЕ РПВХЦДЕОЙС УПГЙБМШОП-ЬЛПОПНЙЮЕУЛПЗП ИБТБЛФЕТБ.

оБЛПОЕГ, ЧЕУШНБ ЧБЦОЩН УФЙНХМПН РПЧУФБОЮЕУЛПЗП ДЧЙЦЕОЙС ВЩМ ЗТБВЕЦ. рПЧУФБОГЩ ЗТБВЙМЙ ЗПТПДБ Й УЕМБ, ВХТЦХЕЧ Й ФТХДПЧПК ОБТПД, ДТХЗ ДТХЗБ Й УПУЕДЕК. й Ч ФП ЧТЕНС, ЛПЗДБ ЧППТХЦЕООЩЕ ВБОДЩ ЗТПНЙМЙ пЧТХЮ, жБУФПЧ, рТПУЛХТПЧ Й ДТХЗЙЕ НЕУФБ, НПЦОП ВЩМП ЧЙДЕФШ УПФОЙ РПДЧПД, ЪБРТХЦБЧЫЙИ ХМЙГЩ ЪМПРПМХЮОПЗП ЗПТПДБ У НЙТОЩНЙ ЛТЕУФШСОБНЙ, ЦЕОЭЙОБНЙ Й ДЕФШНЙ, УПВЙТБАЭЙНЙ ДПВЩЮХ, нЕЦДХ «БФБНБОБНЙ» ОЕ ТБЪ ВЕЪНПМЧОП ЙМЙ РПМАВПЧОП ХУФБОБЧМЙЧБМЙУШ ЪПОЩ ЙИ ДЕКУФЧЙК Й ОЕ ФПМШЛП ДМС ПРЕТБГЙК РТПФЙЧ ВПМШЫЕЧЙЛПЧ, ОП Й ДМС УВПТБ ДПВЩЮЙ... 14 ЙАМС 1919 ЗПДБ нБИОП, ЪБНБОЙЧ зТЙЗПТШЕЧБ ОБ РПЧУФБОЮЕУЛЙК УЯЕЪД, УПВУФЧЕООПТХЮОП ХВЙМ ЕЗП. пЖЙГЙБМШОБС ЧЕТУЙС РБТФЙКОЩИ БОБТИЙУФПЧ ОБЪЩЧБЕФ ЬФП ХВЙКУФЧП ЛБЪОША «ЧТБЗБ ОБТПДБ», ХУФТПЙЧЫЕЗП ЕЧТЕКУЛЙК РПЗТПН Ч еМЙУБЧЕФЗТБДЕ Й ДМС ВПТШВЩ У ВПМШЫЕЧЙЛБНЙ ОЕ РТЕОЕВТЕЗБЧЫЕЗП ОЙЛБЛЙНЙ УПАЪОЙЛБНЙ, ДБЦЕ СЛПВЩ дПВТПЧПМШЮЕУЛПК БТНЙЕК... зПТБЪДП РТБЧЙМШОЕЕ, ПДОБЛП, ДТХЗБС ЧЕТУЙС — П ДЧХИ РБХЛБИ Ч ПДОПК ВБОЛЕ, П ВПТШВЕ ДЧХИ «БФБНБОПЧ» ЪБ ЧМБУФШ Й ЧМЙСОЙЕ ОБ ФЕУОПН РТПУФТБОУФЧЕ ОЙЦОЕЗП дОЕРТБ{73} , ЛХДБ ЪБЗОБМЙ ЙИ УХДШВБ Й ОБУФХРМЕОЙЕ чППТХЦЕООЩИ УЙМ аЗБ.

лБЛ ВЩ ФП ОЙ ВЩМП, ЧУЕПВЭЙК РПРХМСТОЩК МПЪХОЗ РПЧУФБОГЕЧ, РТПОЕУЫЙКУС ПФ рТЙРСФЙ ДП бЪПЧУЛПЗП НПТС, ЪЧХЮБМ ЗТПЪОП Й ПРТЕДЕМЕООП: «уНЕТФШ РБОБН, ЦЙДБН Й ЛПННХОЙУФБН!»

нБИОПЧГЩ Л ЬФПНХ РЕТЕЮОА РТЙВБЧМСМЙ ЕЭЕ Й «РПРПЧ», Б РПОСФЙЕ «РБО» ТБУРТПУФТБОСМЙ ОБ ЧУЕИ «ВЕМПЗЧБТДЕКГЕЧ», Ч ПУПВЕООПУФЙ ОБ ПЖЙГЕТПЧ.

й ЛПЗДБ РПУМЕДОЙЕ РПРБДБМЙУШ Ч ТХЛЙ НБИОПЧГБН, ЙИ РПУФЙЗБМБ ОЕНЙОХЕНП МАФБС УНЕТФШ.

ч ЗПТБЪДП НЕОШЫЕК, РПЮФЙ ОЕЪБНЕФОПК, УФЕРЕОЙ ПФТБЦБМЙУШ Ч РПЧУФБОЮЕУФЧЕ ЬМЕНЕОФЩ РПМЙФЙЮЕУЛЙК Й ОБГЙПОБМШОЩК (УБНПУФЙКОЩК), ЛПФПТЩЕ РТЙЧОПУЙМЙ Ч ДЕМП ФПМШЛП ЧЕТИЙ.

рПЧУФБОЮЕУФЧП ДЕКУФЧЙФЕМШОП РТЙЧЕМП дЙТЕЛФПТЙА Ч лЙЕЧ, ОП ФПФЮБУ ЦЕ УВТПУЙМП ЕЕ, ЛПЗДБ рЕФМАТБ РПРЩФБМУС РПМПЦЙФШ РТЕДЕМ ВЕУЮЙОУФЧБН ВБОД. чЕУОПА Й МЕФПН 1919 ЗПДБ РТЙ ВПМШЫЕЧЙУФУЛПН ТЕЦЙНЕ РТЕЦОЙЕ УЧСЪЙ дЙТЕЛФПТЙЙ У ОЕЛПФПТЩНЙ ЙЪ ПФТСДПЧ ЧПЪПВОПЧЙМЙУШ ЧОПЧШ, ОП ЕДЧБ МЙ ОЕ ЙУЛМАЮЙФЕМШОП ТБДЙ УОБВЦЕОЙС ЙИ ДЕОШЗБНЙ, ПТХЦЙЕН Й РБФТПОБНЙ, ЛПФПТЩЕ ЭЕДТП ПФРХУЛБМ РЕФМАТПЧУЛЙК ЫФБВ. йОФЕТЕУЩ УПЧРБДБМЙ, Й УПЧНЕУФОБС ВПТШВБ РТПДПМЦБМБУШ, ОП ВПТШВБ «РТПФЙЧ ВПМШЫЕЧЙЛПЧ», Б ОЕ «ЪБ рЕФМАТХ». зТЙЗПТШЕЧ{74} У ИЕТУПОУЛЙНЙ РПЧУФБОГБНЙ Ч СОЧБТЕ 1919 ЗПДБ ЙЪНЕОЙМ рЕФМАТЕ Й РЕТЕЫЕМ Л ВПМШЫЕЧЙЛБН, Б Ч БРТЕМЕ ЙЪНЕОЙМ ВПМШЫЕЧЙЛБН. й Ч УЧПЕН «ХОЙЧЕТУБМЕ», РПОПУС Й ЗЕФНБОЭЙОХ, Й РЕФМАТПЧЭЙОХ Й «НПУЛПЧУЛХА ПВЦПТЛХ», РТЙЪЩЧБМ ХЛТБЙОУЛЙК ОБТПД «ЧЪСФШ ЧМБУФШ Ч УЧПЙ ТХЛЙ»: «рХУФШ ОЕ ВХДЕФ ДЙЛФБФХТЩ ОЙ МЙГБ, ОЙ РБТФЙЙ. дБ ЪДТБЧУФЧХЕФ ДЙЛФБФХТБ ФТХДСЭЕЗПУС ОБТПДБ!» рТЙ ЬФПН ПВЯСЧМСМ НПВЙМЙЪБГЙА Й ТБЪЯСУОСМ ФХНБООХА ЖПТНХ ЬФПК «ОБТПДОПК» ДЙЛФБФХТЩ: «рТЙЛБЪ НПК РТПЫХ ЙУРПМОЙФШ, ЧУЕ ПУФБМШОПЕ УДЕМБА УБН...» нБИОП{75} ПФНЕФБМ УБНПУФЙКОПУФШ Й ЙУЛБМ «ВТБФУЛПК ЦЙЧПК УЧСЪЙ У ТЕЧПМАГЙПООПК хЛТБЙОПК Й ТЕЧПМАГЙПООПК тПУУЙЕК"; ДЧБЦДЩ ПО РПУФХРБМ ОБ УМХЦВХ Л УПЧЕФУЛПК ЧМБУФЙ ДМС УПЧНЕУФОПК ВПТШВЩ РТПФЙЧ чППТХЦЕООЩИ УЙМ аЗБ Й ДЧБЦДЩ, РП НЙОПЧБОЙЙ Ч ОЕН ОБДПВОПУФЙ, ВЩМ ТБЪЗТПНМЕО ВПМШЫЕЧЙЛБНЙ.

оБЫБ ЛЙЕЧУЛБС ФБКОБС ПТЗБОЙЪБГЙС РП УПВУФЧЕООПК ЙОЙГЙБФЙЧЕ УЧСЪБМБУШ УП ЫФБВПН ъЕМЕОПЗП{76} Ч фТЙРПМШЕ. рТЙВЩЧЫЙИ ФХДБ ПЖЙГЕТПЧ ОЕ ДПРХУФЙМЙ Л УБНПНХ БФБНБОХ; ПОЙ ВЕУЕДПЧБМЙ ФПМШЛП У ДЧХНС МЙГБНЙ РПМЙФЙЮЕУЛПЗП ПЛТХЦЕОЙС ЕЗП, ОБЪЧБЧЫЙНЙУС ПДЙО — ВЩЧЫЙН ТЕДБЛФПТПН ХЛТБЙОУЛПК ЗБЪЕФЩ «оБТПДОБС ЧПМС», Б ДТХЗПК — ВЩЧЫЙН ПЖЙГЕТПН МЕКВ-ЗЧБТДЙЙ йЪНБКМПЧУЛПЗП РПМЛБ зТХДЙОУЛЙН. пВБ ПОЙ ЪБСЧЙМЙ, ЮФП УФПСФ ОБ ФПЮЛЕ ЪТЕОЙС ОЕЪБЧЙУЙНПУФЙ хЛТБЙОЩ. еЕ ДПМЦЕО ПФДЕМСФШ ПФ чЕМЙЛПТПУУЙЙ «ЛПТДПО», ФБЛ ЛБЛ «ФЕРЕТШ УТЕДЙ ВЕМПЗП ДОС РТПЙУИПДЙФ ЗТБВЕЦ ХЛТБЙОУЛПЗП ИМЕВБ». «нЩ РТЙЪОБЕН УПЧЕФЩ, — ЗПЧПТЙМЙ ПОЙ, — ОП ОБЫЙ УПЧЕФЩ ПУПВЩЕ... дПМЦОБ ВЩФШ ХЛТБЙОУЛБС УПЧЕФУЛБС ТЕУРХВМЙЛБ». рТЙ ЬФПН ТЕДБЛФПТ Й ЙЪНБКМПЧЕГ ХЧЕТСМЙ, ЮФП ъЕМЕОЩК ОЙ Ч ЛБЛЙИ ПФОПЫЕОЙСИ У рЕФМАТПК ОЕ УПУФПЙФ.

рПЧУАДХ Ч ТБКПОЕ ъЕМЕОПЗП ТБУЛМЕЕОЩ ВЩМЙ РМБЛБФЩ ХРТПЭЕООПЗП РПМЙФЙЮЕУЛПЗП УПДЕТЦБОЙС: «иБК ЦЙЧЕ чЙМШОБ хЛТБЙОБ! зЕФШ ЧcepoccicЛix ХЪХТРБФПТiЧ! зЕФШ тБЛПЧУЛПЗП Й ЦЙДiЧ ЛПНЙУУБТiЧ!»{77}

чУЕ ЬФЙ РПМЙФЙЮЕУЛЙЕ УПАЪЩ, УБНПУФЙКОЩЕ МПЪХОЗЙ Й УИЕНЩ ЗПУХДБТУФЧЕООПЗП ХУФТПКУФЧБ ЙУИПДЙМЙ ЙМЙ МЙЮОП ПФ «БФБНБОПЧ» Й «ВБФЕЛ», ЙМЙ ПФ ЙИ РПМЙФЙЮЕУЛПЗП ПЛТХЦЕОЙС» ЧЕТВПЧБЧЫЕЗПУС, ЗМБЧОЩН ПВТБЪПН, ЙЪ ХЛТБЙОУЛЙИ УПГЙБМЙУФПЧ Й ФПОЛПЗП УМПС ХЛТБЙОУЛПК РПМХЙОФЕММЙЗЕОГЙЙ — УЕМШУЛЙИ ХЮЙФЕМЕК, ЛППРЕТБФПТПЧ Й ДТХЗЙИ — РПЮФЙ УРМПЫШ РТЙЧЕТЦЕОГЕЧ дЙТЕЛФПТЙЙ. ч ОБТПДЕ ЦЕ Й РПЧУФБОЮЕУФЧЕ ОЙ УБНПУФЙКОЙЮЕУФЧП, ОЙ ЫПЧЙОЙЪН УЛПМШЛП-ОЙВХДШ УЕТШЕЪОП ОЕ РТПСЧМСМЙУШ. еУМЙ РПОСФЙЕ «НПУЛБМШ» УФБОПЧЙМПУШ ПДЙПЪОЩН, ФП ЧПЧУЕ ОЕ РП РТЙЪОБЛХ ОБГЙПОБМШОПНХ, ТПДПЧПНХ, Б РП ПФПЦДЕУФЧМЕОЙА ЕЗП У ФЕНЙ РТЙЫМЩНЙ МАДШНЙ — ЛПНЙУУБТБНЙ, ЮМЕОБНЙ ЧПЕООП-ТЕЧПМАГЙПООЩИ ЛПНЙФЕФПЧ, ЮТЕЪЧЩЮБЕЛ Й ЛБТБФЕМШОЩИ ПФТСДПЧ, У ФЕНЙ «ЛТПЧПРЙКГБНЙ Й РБТБЪЙФБНЙ ОБТПДОЩНЙ», ЛПФПТЩЕ УДЕМБМЙ ЦЙЪОШ ЧЛПОЕГ ОЕРЕТЕОПУЙНПК. л ОЙН, Й ФПМШЛП Л ОЙН, ПУФБЧБМПУШ ОЕЙЪНЕООЩН ЮХЧУФЧП УНЕТФЕМШОПК ЧТБЦДЩ.

еУМЙ ОБ ЪБРБДЕ УПИТБОЙМБУШ ЧУЕ ЦЕ ЙЪЧЕУФОБС ЧЙДЙНПУФШ РЕФМАТПЧУЛПЗП ЧМЙСОЙС, ФП ОБ ЧПУФПЛЕ ЕЗП ОЕ ВЩМП ОЙЛПЗДБ. чППВЭЕ, ЧУЕ УФТЕНМЕОЙС ЛБЛ ОБГЙПОБМЙУФЙЮЕУЛЙИ, ФБЛ Й РБТФЙКОЩИ ПТЗБОЙЪБГЙК ПЧМБДЕФШ РПЧУФБОЮЕУЛЙН ДЧЙЦЕОЙЕН Й ЙУРПМШЪПЧБФШ ЕЗП Ч УЧПЙИ ЙОФЕТЕУБИ ОЕ ХЧЕОЮБМЙУШ ХУРЕИПН. пОП ПУФБЧБМПУШ ДП ЛПОГБ ОЙЪПЧЩН, ОБТПДОЩН. оБГЙПОБМЙЪН ЕЗП — ПФ уБЗБКДБЮОПЗП, БОБТИЙЪН — ПФ уФЕОШЛЙ тБЪЙОБ. л ОЕНХ РТЙУФТБЙЧБМЙУШ ХЛТБЙОУЛЙЕ УПГЙБМЙУФЩ, ОП ОЙЛПЗДБ ОЕ ЧЕМЙ ЕЗП.

рБТФЙС ТХУУЛЙИ БОБТИЙУФПЧ ЧОБЮБМЕ ОЕ ТЕЫЙМБУШ ПФПЦДЕУФЧМСФШ УЕВС У НБИОПЧЭЙОПК, ЪБСЧЙЧ, ЮФП НБИОПЧЭЙОБ «ОЕ ВЩМБ ПРТЕДЕМЕООПК БОБТИЙЮЕУЛПК ПТЗБОЙЪБГЙЕК, ВХДХЮЙ ЫЙТЕ ЕЕ Й СЧМССУШ НБУУПЧЩН УПГЙБМШОЩН ДЧЙЦЕОЙЕН ХЛТБЙОУЛЙИ ФТХЦЕОЙЛПЧ». фЕН ОЕ НЕОЕЕ БОБТИЙУФЩ РТЙМПЦЙМЙ Л ДЧЙЦЕОЙА УЧПК ЫФБНР Й ОЩОЕ ПВМЕЛБАФ ЕЗП МЕЗЕОДПК. чЕУОПА 1919 ЗПДБ Ч ЗХМСК-РПМШУЛЙК ТБКПО РТЙВЩМЙ РТЕДУФБЧЙФЕМЙ БОБТИЙЮЕУЛЙИ ПТЗБОЙЪБГЙК, Й Ч ФПН ЮЙУМЕ «ЛПОЖЕДЕТБГЙЙ «оБВБФ». бОБТИЙУФЩ ЧЪСМЙ Ч УЧПЙ ТХЛЙ «ЛХМШФХТОП-РТПУЧЕФЙФЕМШОЩК ПФДЕМ БТНЙЙ», УФБМЙ ЙЪДБЧБФШ ЗБЪЕФЩ «оБВБФ», «рХФШ Л УЧПВПДЕ» Й РПДЧПДЙФШ «РМБФЖПТНХ» Й ЙДЕПМПЗЙА РПД НБИОПЧУЛПЕ ДЧЙЦЕОЙЕ: «пФТЙГБОЙЕ РТЙОГЙРБ ЗПУХДБТУФЧЕООПУФЙ Й ЧУСЛПК ЧМБУФЙ, ПВЯЕДЙОЕОЙЕ ФТХДСЭЙИУС ЧУЕЗП НЙТБ Й ЧУЕИ ОБГЙПОБМШОПУФЕК, РПМОПЕ УБНПХРТБЧМЕОЙЕ ФТХДСЭЙИУС Х УЕВС ОБ НЕУФБИ, ЧЧЕДЕОЙЕ ЧПМШОЩИ ФТХДПЧЩИ УПЧЕФПЧ ЛТЕУФШСОУЛЙИ Й ТБВПЮЙИ ПТЗБОЙЪБГЙК...» «рТПУЧЕФЙФЕМШОБС» ДЕСФЕМШОПУФШ БРПУФПМПЧ БОБТИЙЪНБ Й РТБЛФЙЛБ РПЧУФБОГЕЧ ЫМЙ, ПДОБЛП, ТБУИПДСЭЙНЙУС РХФСНЙ. «вЕЪЧМБУФОЩЕ ЖПТНЩ ХРТБЧМЕОЙС» ОЕ РПМХЮЙМЙ ОЙЛБЛПЗП ТБЪЧЙФЙС «РП ПВУФПСФЕМШУФЧБН ЧПЕООПЗП ЧТЕНЕОЙ». оБРТПФЙЧ, ЦЙЪОШ ПФЧЕФЙМБ РПЗТПНБНЙ, «ДПВТПЧПМШОПК» НПВЙМЙЪБГЙЕК Й УБНППВМПЦЕОЙЕН — РП ФЙРХ, РТЙОСФПНХ Ч УПЧТЕНЕООПК чЕОЗТЙЙ{78} , Й «ДПВТПЧПМШОПК» ДЙУГЙРМЙОПК — УП УНЕТФОПК ЛБЪОША ЪБ ОЕРПЧЙОПЧЕОЙЕ... пДЙО ЙЪ ХЮБУФОЙЛПЧ ВПТШВЩ У НБИОПЧГБНЙ, ЫЕДЫЙК ДПМЗПЕ ЧТЕНС РП ЙИ УМЕДБН, УЧЙДЕФЕМШУФЧХЕФ, ЮФП РПМПЦЕОЙЕ ФБН НПВЙМЙЪПЧБООЩИ, УПУФБЧМСЧЫЙИ РПМПЧЙОХ УЙМ нБИОП, ВЩМП ЧЕУШНБ ФСЦЕМЩН: «йН ОЕ ЧЕТЙМЙ, ЙИ РПТПМЙ РМЕФШНЙ Й ЪБ НБМЕКЫЕЕ ЦЕМБОЙЕ ХЛМПОЙФШУС ПФ УМХЦВЩ ТБУУФТЕМЙЧБМЙ; Ч УМХЮБЕ ЦЕ ОЕХДБЮОПЗП ВПС ВТПУБМЙ ОБ РТПЙЪЧПМ УХДШВЩ».

мЕЗЕОДБ ПВМЕЛБЕФ Й МЙЮОПУФШ нБИОП — ПФЧБЦОПЗП Й ПЮЕОШ РПРХМСТОПЗП ТБЪВПКОЙЛБ Й ФБМБОФМЙЧПЗП РБТФЙЪБОБ — Ч ПДЕЦДЩ «ЙДЕКОПЗП БОБТИЙУФБ», ИПФС, РП РТЙЪОБОЙА ЕЗП ЦЕ ВЙПЗТБЖБ Й БРПМПЗЕФБ, «ЛБФПТЗБ ВЩМБ УПВУФЧЕООП ЕДЙОУФЧЕООПК ЫЛПМПК, ЗДЕ нБИОП РПЮЕТРОХМ ЙУФПТЙЮЕУЛЙЕ Й РПМЙФЙЮЕУЛЙЕ ЪОБОЙС, РПУМХЦЙЧЫЙЕ ЕНХ ПЗТПНОЩН РПДУРПТШЕН Ч ЕЗП РПМЙФЙЮЕУЛПК ДЕСФЕМШОПУФЙ...»{79} оП ТХУУЛЙК БОБТИЙЪН, ДБЧЫЙК ЧУЕНЙТОП ЙЪЧЕУФОЩИ ФЕПТЕФЙЛПЧ лТПРПФЛЙОБ Й вБЛХОЙОБ, Ч РТБЛФЙЮЕУЛПК ДЕСФЕМШОПУФЙ РБТФЙЙ ОБ ЧУЕН РТПФСЦЕОЙЙ тХУУЛПК уНХФЩ РТЕДУФБЧМСЕФ ПДЙО УРМПЫОПК ФТБЗЙЮЕУЛЙК ЖБТУ{80} . й ВЩМП ВЩ, ЛПОЕЮОП, ОЕРТЕДХУНПФТЙФЕМШОЩН ОЕ РТЙУЧПЙФШ УЕВЕ ЕДЙОУФЧЕООПЗП УЕТШЕЪОПЗП ДЧЙЦЕОЙС Й ОЕ ЛБОПОЙЪЙТПЧБФШ Ч УЧПЙ ЧПЦДЙ нБИОП — УФПМШ СТЛХА ЖЙЗХТХ ВЕЪЧТЕНЕОШС, ИПФС Й У ТБЪВПКОЙЮШЙН ПВМЙЮШЕН... фЕН ВПМЕЕ, ЮФП ЛПМЕУП ЙУФПТЙЙ НПЦЕФ РПЧЕТОХФШУС... оБ ЬФП ПВУФПСФЕМШУФЧП ТБУУЮЙФЩЧБЕФ ФБЛЦЕ Й РПМШУЛПЕ РТБЧЙФЕМШУФЧП, РТПСЧЙЧЫЕЕ Ч ПФОПЫЕОЙЙ нБИОП, ЙОФЕТОЙТПЧБООПЗП Ч 1922-1924 ЗПДБИ Ч рПМШЫЕ{81} , ОЕУЧПКУФЧЕООПЕ РПМСЛБН ВМБЗПДХЫЙЕ. нБИОП УЮЙФБЕФУС, РП-ЧЙДЙНПНХ, РПМЕЪОЩН УПФТХДОЙЛПН ДМС ВХДХЭЕЗП.

дЕКУФЧЙС РПЧУФБОЮЕУЛЙИ ПФТСДПЧ ЧОПУЙМЙ РПДЮБУ ЧЕУШНБ УЕТШЕЪОЩЕ ПУМПЦОЕОЙС Ч УФТБФЕЗЙА ЧУЕИ ВПТАЭЙИУС УФПТПО, ПУМБВМСС РПРЕТЕНЕООП ФП ПДОХ, ФП ДТХЗХА, ЧОПУС ИБПУ Ч ФЩМХ Й ПФЧМЕЛБС ЧПКУЛБ У ЖТПОФБ. пВЯЕЛФЙЧОП РПЧУФБОЮЕУФЧП СЧМСМПУШ ЖБЛФПТПН РПМПЦЙФЕМШОЩН ДМС ОБУ ОБ ФЕТТЙФПТЙЙ, ЪБОСФПК ЧТБЗПН, Й ФПФЮБУ ЦЕ УФБОПЧЙМПУШ СТЛП ПФТЙГБФЕМШОЩН, ЛПЗДБ ФЕТТЙФПТЙС РПРБДБМБ Ч ОБЫЙ ТХЛЙ. рПЬФПНХ У РПЧУФБОЮЕУФЧПН ЧЕМЙ ВПТШВХ ЧУЕ ФТЙ ТЕЦЙНБ — РЕФМАТПЧУЛЙК, УПЧЕФУЛЙК Й ДПВТПЧПМШЮЕУЛЙК. дБЦЕ ЖБЛФЩ ДПВТПЧПМШОПЗП РЕТЕИПДБ Л ОБН ОЕЛПФПТЩИ РПЧУФБОЮЕУЛЙИ ВБОД СЧМСМЙУШ ФПМШЛП ФСЦЕМПК ПВХЪПК, ДЙУЛТЕДЙФЙТХС ЧМБУФШ Й БТНЙА. «оБЙВПМШЫЕЕ ЪМП, — РЙУБМ НОЕ ЗЕОЕТБМ дТБЗПНЙТПЧ{82} , — ЬФП БФБНБОЩ, РЕТЕЫЕДЫЙЕ ОБ ОБЫХ УФПТПОХ, ЧТПДЕ уФТХЛБ. ьФП ФЙРЙЮОЩК ТБЪВПКОЙЛ, ЛПФПТПНХ УХЦДЕОБ, ОЕУПНОЕООП, ЧЙУЕМЙГБ. рТЙОЙНБФШ ЙИ Л ОБН Й УПИТБОСФШ ЙИ ПФТСДЩ — ЬФП ФПМШЛП РПТПЮЙФШ ОБЫЕ ДЕМП. рТЙ РЕТЧПК ЧПЪНПЦОПУФЙ ЕЗП ПФТСД ВХДХ ТБУЖПТНЙТПЧЩЧБФШ». чНЕУФЕ У ФЕН ЗЕОЕТБМ дТБЗПНЙТПЧ УЮЙФБМ ОЕПВИПДЙНЩН РПУФБЧЙФШ ВПТШВХ У ВБОДЙФЙЪНПН ОБ РЕТЧЩК РМБО, ЙВП «ОЙ П ЛБЛПН ЗТБЦДБОУЛПН РТБЧПРПТСДЛЕ ОЕЧПЪНПЦОП ЗПЧПТЙФШ, РПЛБ НЩ ОЕ УХНЕЕН ПВЕУРЕЮЙФШ УБНПЕ ЬМЕНЕОФБТОПЕ УРПЛПКУФЧЙЕ Й ВЕЪПРБУОПУФШ МЙЮОХА Й ЙНХЭЕУФЧЕООХА...».

бФБНБОУФЧП РТЙОПУЙМП У УПВПК ЬМЕНЕОФЩ ДЕЪПТЗБОЙЪБГЙЙ Й ТБЪМПЦЕОЙС; НБИОПЧЭЙОБ, ЛТПНЕ ФПЗП, ВЩМБ ОБЙВПМЕЕ БОФБЗПОЙУФЙЮОБ ЙДЕЕ вЕМПЗП ДЧЙЦЕОЙС. ьФБ ФПЮЛБ ЪТЕОЙС ЧРПУМЕДУФЧЙЙ, Ч ЛТЩНУЛЙК РЕТЙПД, РТЕФЕТРЕМБ Ч ЗМБЪБИ ОПЧПЗП ЛПНБОДПЧБОЙС ОЕЛПФПТЩЕ ЙЪНЕОЕОЙС. ч ЙАОЕ 1920 ЗПДБ РП РПТХЮЕОЙА ЗЕОЕТБМБ чТБОЗЕМС Ч УФБО нБИОП СЧЙМУС РПУМБОЕГ, РТЙЧЕЪЫЙК РЙУШНП ЙЪ ЫФБВБ:

«бФБНБОХ рПЧУФБОЮЕУЛЙИ ЧПКУЛ нБИОП.

тХУУЛБС БТНЙС ЙДЕФ ЙУЛМАЮЙФЕМШОП РТПФЙЧ ЛПННХОЙУФПЧ У ГЕМША РПНПЮШ ОБТПДХ ЙЪВБЧЙФШУС ПФ ЛПННХОЩ Й ЛПНЙУУБТПЧ Й ЪБЛТЕРЙФШ ЪБ ФТХДПЧЩН ЛТЕУФШСОУФЧПН ЪЕНМЙ ЗПУХДБТУФЧЕООЩЕ, РПНЕЭЙЮШЙ Й ДТХЗЙЕ ЮБУФОПЧМБДЕМШЮЕУЛЙЕ. рПУМЕДОЕЕ ХЦЕ РТПЧПДЙФУС Ч ЦЙЪОШ.

тХУУЛЙЕ УПМДБФЩ Й ПЖЙГЕТЩ ВПТАФУС ЪБ ОБТПД Й ЕЗП ВМБЗПРПМХЮЙЕ. лБЦДЩК, ЛФП ЙДЕФ ЪБ ОБТПД, ДПМЦЕО ЙДФЙ ТХЛБ ПВ ТХЛХ У ОБНЙ. рПЬФПНХ ФЕРЕТШ ХУЙМШФЕ ТБВПФХ РП ВПТШВЕ У ЛПННХОЙУФБНЙ, ОБРБДБС ОБ ЙИ ФЩМ, ТБЪТХЫБС ФТБОУРПТФ Й ЧУЕНЕТОП УПДЕКУФЧХС ОБН Ч ПЛПОЮБФЕМШОПН ТБЪЗТПНЕ ЧПКУЛ фТПГЛПЗП. зМБЧОПЕ ЛПНБОДПЧБОЙЕ ВХДЕФ РПУЙМШОП РПНПЗБФШ чБН ЧППТХЦЕОЙЕН, УОБТСЦЕОЙЕН, Б ФБЛЦЕ УРЕГЙБМЙУФБНЙ. рТЙЫМЙФЕ УЧПЕЗП ДПЧЕТЕООПЗП Ч ЫФБВ УП УЧЕДЕОЙСНЙ, ЮФП чБН ПУПВЕООП ОЕПВИПДЙНП Й ДМС УПЗМБУПЧБОЙС ВПЕЧЩИ ДЕКУФЧЙК.

оБЮБМШОЙЛ ЫФБВБ ЗМБЧОПЛПНБОДХАЭЕЗП чППТХЦЕООЩНЙ УЙМБНЙ, зЕОЕТБМШОПЗП ЫФБВБ ЗЕОЕТБМ-МЕКФЕОБОФ ыБФЙМПЧ,

ЗЕОЕТБМ-ЛЧБТФЙТНЕКУФЕТ, зЕОЕТБМШОПЗП ЫФБВБ ЗЕОЕТБМ-НБКПТ лПОПЧБМПЧ.

18 ЙАОС 1920 ЗПДБ.

З. нЕМЙФПРПМШ».

оБ ЪБУЕДБОЙЙ РПЧУФБОЮЕУЛПЗП ЛПНБОДОПЗП УПУФБЧБ РП ЙОЙГЙБФЙЧЕ нБИОП ВЩМП ТЕЫЕОП: «лБЛПК ВЩ ДЕМЕЗБФ ОЙ ВЩМ РТЙУМБО ПФ чТБОЗЕМС Й ЧППВЭЕ УРТБЧБ, ПО ДПМЦЕО ВЩФШ ЛБЪОЕО, Й ОЙЛБЛЙИ ПФЧЕФПЧ ОЕ НПЦЕФ ВЩФШ ДБОП»{83} .

рПУМБОГБ ФХФ ЦЕ РХВМЙЮОП ЛБЪОЙМЙ.

с РТЙЧЕДХ ПВЭХА ПГЕОЛХ ОБУМЕДЙС, РПМХЮЕООПЗП ОБНЙ ПФ ВПМШЫЕЧЙЛПЧ, ЙУИПДСЭХА ЙЪ ЧТБЦДЕВОПЗП вЕМПНХ ДЧЙЦЕОЙА НЕОШЫЕЧЙУФУЛПЗП МБЗЕТС{84} .

«дПВТПЧПМШЮЕУЛБС БТНЙС ЫМБ, РТЕДЫЕУФЧХЕНБС Й РПДДЕТЦЙЧБЕНБС ЛТЕУФШСОУЛЙНЙ ЧПМОЕОЙСНЙ. ч УФТБОЕ РТПЙУИПДЙМЙ ЗМХВПЛЙЕ УДЧЙЗЙ... ыЙТПЛЙЕ УМПЙ ОБУЕМЕОЙС ПЛБЪБМЙУШ ЪБИЧБЮЕООЩНЙ ОБГЙПОБМШОП-ТЕБЛГЙПООЩНЙ ОБУФТПЕОЙСНЙ. ч ЬФЙ ДОЙ ОБГЙПОБМШОПЗП РУЙИПЪБ, ЧЪТЩЧБ ХФТПВОПК ОЕОБЧЙУФЙ Л ТЕЧПМАГЙЙ, ДЙЛЙИ ТБУРТБЧ ОБ ХМЙГБИ ОБД ЛПННХОЙУФБНЙ Й «ЛПННХОЙУФБНЙ» ФЕ, ЛФП ВЩМ РТПФЙЧ дПВТПЧПМШЮЕУЛПК БТНЙЙ, РТЕДУФБЧМСМЙ ЙЪ УЕВС ХЪЛХА Й ЧЩОХЦДЕООП НПМЮБМЙЧХА ПВЭЕУФЧЕООХА УТЕДХ, ПДЙОПЛП ЪБФЕТСЧЫХАУС УТЕДЙ РПДОСЧЫЙИУС ЧПМО ЧТБЦДЕВОЩИ ОБУФТПЕОЙК.

пВОБТХЦЙМПУШ Й ЕЭЕ ПДОП СЧМЕОЙЕ. лТЩМП ТЕБЛГЙПООЩИ ОБУФТПЕОЙК ЛПУОХМПУШ Й ТБВПЮЕК НБУУЩ. лБЛ НПЗМП ЬФП УМХЮЙФШУС? ьФП ЗМХВПЛП ЙОФЕТЕУОЩК Й ЧБЦОЩК РПМЙФЙЮЕУЛЙК Й УПГЙБМШОП-РУЙИПМПЗЙЮЕУЛЙК ЧПРТПУ. пФЧЕФ ОБ ОЕЗП МЕЦЙФ Ч ФПН ЙУФПТЙЮЕУЛПН НБФЕТЙБМЕ, ЛПФПТЩК ИБТБЛФЕТЙЪХЕФ УПЧЕФУЛХА ЖБЪХ 1919 ЗПДБ. ч ОЕК — ЛПТОЙ РПЪДОЕКЫЙИ ОБУФТПЕОЙК... оБ ТБЪВЙФПК, ТБЪЧПТПЫЕООПК ХЛТБЙОУЛПК РПЮЧЕ ВПМШЫЕЧЙУФУЛЙК ФЕТТПТЙЪН Ч ЬФПФ РЕТЙПД ЧЩТПУ Ч БОБТИЙЮЕУЛПЕ, БОФЙПВЭЕУФЧЕООПЕ СЧМЕОЙЕ. уРЕГЙБМШОЩЕ ХУМПЧЙС НЕУФБ Й ЧТЕНЕОЙ УПЪДБЧБМЙ ЛБЛХА-ФП ЗЙРЕТФТПЖЙА «ЧПЕООПЗП ЛПННХОЙЪНБ». дЕЛМБУУЙТПЧБООЩЕ ЬМЕНЕОФЩ РПМХЮБМЙ ЧУЕ ВПМШЫХА УЧПВПДХ УЧПЕЗП ЖПТНЙТПЧБОЙС Й ЗПУРПДУФЧБ. дЕМБМЙУШ ФЩУСЮЙ ОЕМЕРПУФЕК Й РТЕУФХРМЕОЙК. лТПЧШ МЙМБУШ РПФПЛБНЙ ВЕУГЕМШОП, ЛБЛ ОЙЛПЗДБ. рПМПЦЕОЙЕ ТБВПЮЙИ ПТЗБОЙЪБГЙК УФБОПЧЙМПУШ ЧУЕ ВПМЕЕ УФЕУОЕООЩН. йЪПМСГЙС ЧМБУФЙ ПФ РТПМЕФБТЙБФБ ЫМБ РПДУФЕЗОХФП ВЩУФТЩНЙ ЫБЗБНЙ. вЩУФТП УЗПТБМЙ ЙММАЪЙЙ Й ОБУФТПЕОЙС РПУМЕ «РЕФМАТПЧУЛПК ЧЕУОЩ».

уЙМШОПЕ ТБУРТПУФТБОЕОЙЕ ТБЪПЮБТПЧБОЙС, ОБУФТПЕОЙК ОЕДПЧПМШУФЧБ Й ЮБУФП ПЪМПВМЕОЙС ОБ РПЮЧЕ ХЛБЪБООЩИ ПВЭЙИ УЧПКУФЧ РПМЙФЙЛЙ РТЕДЩДХЭЕЗП РЕТЙПДБ (УПЧЕФУЛПЗП) Й РТПДПЧПМШУФЧЕООПЗП ЛТЙЪЙУБ ЪБНЕЮБМПУШ Ч РТПМЕФБТЙБФЕ ЧУЕ ВПМЕЕ СТЛП...»

оБ ТХУУЛПН «РПЗПУФЕ» ЕЭЕ ОЕ УНПМЛМЙ «РМБЮ Й ТЩДБОЙС» Х УЧЕЦЙИ НПЗЙМ, Х ЗЕЛБФПНВ, ЧПЪДЧЙЗОХФЩИ ЛТПЧБЧПК ТБВПФПК мБГЙУБ, рЕФЕТУБ, лЕДТПЧБ, уБЕОЛП Й ДТХЗЙИ, Ч РТПЛМСФПК РБНСФЙ ЮТЕЪЧЩЮБКЛБИ, «РПДЧБМБИ», «ПЧТБЗБИ», «ЛПТБВМСИ УНЕТФЙ» гБТЙГЩОБ, иБТШЛПЧБ, рПМФБЧЩ, лЙЕЧБ... тБЪМЙЮОЩ ВЩМЙ УРПУПВЩ НХЮЕОЙК Й ЙУФТЕВМЕОЙС ТХУУЛЙИ МАДЕК, ОП ОЕЙЪНЕООПК ПУФБЧБМБУШ УЙУФЕНБ ФЕТТПТБ, РТПРПЧЕДХЕНБС ПФЛТЩФП У ФПТЦЕУФЧХАЭЕК ОБЗМПУФША. оБ лБЧЛБЪЕ ЮЕЛЙУФЩ ТХВЙМЙ МАДЕК ФХРЩНЙ ЫБЫЛБНЙ ОБД ЧЩТЩФПК РТЙЗПЧПТЕООЩНЙ Л УНЕТФЙ НПЗЙМПА; Ч гБТЙГЩОЕ ХДХЫБМЙ Ч ФЕНОПН, УНТБДОПН ФТАНЕ ВБТЦЙ, ЗДЕ ПВЩЮОП ДП 800 ЮЕМПЧЕЛ РП ОЕУЛПМШЛП НЕУСГЕЧ ЦЙМЙ, УРБМЙ, ЕМЙ Й ФХФ ЦЕ... ЙУРТБЦОСМЙУШ... ч иБТШЛПЧЕ УРЕГЙБМЙЪЙТПЧБМЙУШ Ч УЛБМШРЙТПЧБОЙЙ Й УОЙНБОЙЙ «РЕТЮБФПЛ». рПЧУАДХ ЙЪВЙЧБМЙ ДП РПМХУНЕТФЙ, ЙОПЗДБ ИПТПОЙМЙ ЪБЦЙЧП. уЛПМШЛП ЦЕТФЧ ХОЕУ ВПМШЫЕЧЙУФУЛЙК ФЕТТПТ, НЩ ОЕ ХЪОБЕН ОЙЛПЗДБ{85} . вЕЪХНОБС ВПМШЫЕЧЙУФУЛБС ЧМБУФШ ОЕ ЭБДЙМБ ОЙ «БМПК», ОЙ «ЮЕТОПК» ЛТПЧЙ, ЪЕНМС ПДЕМБУШ Ч ФТБХТ, Й РТЙИПД БТНЙЙ-ПУЧПВПДЙФЕМШОЙГЩ ПФЪЩЧБМУС ЛБЛ ТБДПУФОЩК ВМБЗПЧЕУФ Ч ЙЪНХЮЕООЩИ ДХЫБИ.

йОПЗДБ, ЧРТПЮЕН, Ч ЬФПФ ТБДПУФОЩК РЕТЕМЙЧ ЧТЩЧБМЙУШ ФТЕЧПЦОЩЕ ЪЧХЛЙ ОБВБФБ... фБЛ ВЩМП Ч еЛБФЕТЙОПУМБЧЕ, Ч чПТПОЕЦЕ, лТЕНЕОЮХЗЕ, лПОПФПРЕ, жБУФПЧЕ Й Ч ДТХЗЙИ НЕУФБИ, ЗДЕ ОБВЕЗБАЭБС ЧПМОБ ЛБЪБЮШЙИ Й ДПВТПЧПМШЮЕУЛЙИ ЧПКУЛ ПУФБЧМСМБ Й ЗТСЪОХА НХФШ Ч ПВТБЪЕ ОБУЙМЙК, ЗТБВЕЦЕК Й ЕЧТЕКУЛЙИ РПЗТПНПЧ.

оЙЛБЛЙИ, ТЕЫЙФЕМШОП ОЙЛБЛЙИ ПРТБЧДБОЙК ЬФПНХ СЧМЕОЙА ОЕ НПЦЕФ ВЩФШ. й ОЕ ДМС ХНБМЕОЙС ЧЙОЩ Й НБУЫФБВБ УПДЕСООЩИ РТЕУФХРМЕОЙК, ОП ДМС ХТБЪХНЕОЙС ФПЗДБЫОЙИ ОБУФТПЕОЙК Й ЧЪБЙНППФОПЫЕОЙК С РТЙЧЕДХ УМПЧБ ЮЕМПЧЕЛБ, ПЛХОХЧЫЕЗПУС Ч УБНХА ЗХЭХ ЧПУРПНЙОБОЙК, УЧЙДЕФЕМШУФЧ Й УЙОПДЙЛПЧ УФТБЫОПЗП ЧТЕНЕОЙ:

«оЕМШЪС РТПМЙФШ ВПМЕЕ ЮЕМПЧЕЮЕУЛПК ЛТПЧЙ, ЮЕН ЬФП УДЕМБМЙ ВПМШЫЕЧЙЛЙ; ОЕМШЪС УЕВЕ РТЕДУФБЧЙФШ ВПМЕЕ ГЙОЙЮОПК ЖПТНЩ, ЮЕН ФБ, Ч ЛПФПТХА ПВМЕЮЕО ВПМШЫЕЧЙУФУЛЙК ФЕТТПТ. ьФБ УЙУФЕНБ, ОБЫЕДЫБС УЧПЙИ ЙДЕПМПЗПЧ, ЬФБ УЙУФЕНБ РМБОПНЕТОПЗП РТПЧЕДЕОЙС Ч ЦЙЪОШ ОБУЙМЙС, ЬФП ФБЛПК ПФЛТЩФЩК БРПЖЕПЪ ХВЙКУФЧБ, ЛБЛ ПТХДЙС ЧМБУФЙ, ДП ЛПФПТПЗП ОЕ ДПИПДЙМБ ЕЭЕ ОЙЛПЗДБ ОЙ ПДОБ ЧМБУФШ Ч НЙТЕ. ьФП ОЕ ЬЛУГЕУУЩ, ЛПФПТЩН НПЦОП ОБКФЙ Ч РУЙИПМПЗЙЙ ЗТБЦДБОУЛПК ЧПКОЩ ФП ЙМЙ ЙОПЕ ПВЯСУОЕОЙЕ.

«вЕМЩК» ФЕТТПТ — СЧМЕОЙЕ ЙОПЗП РПТСДЛБ. ьФП РТЕЦДЕ ЧУЕЗП ЬЛУГЕУУЩ ОБ РПЮЧЕ ТБЪОХЪДБООПУФЙ ЧМБУФЙ Й НЕУФЙ. зДЕ Й ЛПЗДБ Ч БЛФБИ РТБЧЙФЕМШУФЧЕООПК РПМЙФЙЛЙ Й ДБЦЕ Ч РХВМЙГЙУФЙЛЕ ЬФПЗП МБЗЕТС ЧЩ ОБКДЕФЕ ФЕПТЕФЙЮЕУЛПЕ ПВПУОПЧБОЙЕ ФЕТТПТБ, ЛБЛ УЙУФЕНЩ ЧМБУФЙ? зДЕ Й ЛПЗДБ ЪЧХЮБМЙ ЗПМПУБ У РТЙЪЩЧПН Л УЙУФЕНБФЙЮЕУЛЙН, ПЖЙГЙБМШОЩН ХВЙКУФЧБН? зДЕ Й ЛПЗДБ ЬФП ВЩМП Ч РТБЧЙФЕМШУФЧЕ ЗЕОЕТБМБ дЕОЙЛЙОБ, БДНЙТБМБ лПМЮБЛБ ЙМЙ ВБТПОБ чТБОЗЕМС?..

оЕФ, УМБВПУФШ ЧМБУФЙ, ЬЛУГЕУУЩ, ДБЦЕ ЛМБУУПЧБС НЕУФШ Й... БРПЖЕПЪ ФЕТТПТБ — СЧМЕОЙС ТБЪОЩИ РПТСДЛПЧ»{86} .

оЕУПНОЕООП, РПДПВОПЕ УТБЧОЕОЙЕ ОБИПДЙМП ФПЗДБ ПФЛМЙЛ Ч ЫЙТПЛЙИ ОБТПДОЩИ НБУУБИ, ЛПФПТЩЕ ОЕ НПЗМЙ ОЕ ЮХЧУФЧПЧБФШ ЗМХВПЛПК ТБЪОЙГЩ НЕЦДХ ДЧХНС ТЕЦЙНБНЙ — ЛТБУОЩН Й ВЕМЩН, ОЕЧЪЙТБС ОБ ЧУЕ ЙЪЧТБЭЕОЙС Й «ЮЕТОЩЕ УФТБОЙГЩ» вЕМПЗП ДЧЙЦЕОЙС.

вПМШЫЕЧЙУФУЛПЕ ОБУМЕДЙЕ ПФЛТЩЧБМП ПДОПЧТЕНЕООП Й ПЗТПНОЩЕ РПМПЦЙФЕМШОЩЕ ЧПЪНПЦОПУФЙ, Й ПЗТПНОЩЕ ФТХДОПУФЙ. рЕТЧЩЕ — Ч ПВЭЕН ЮХЧУФЧЕ ОЕОБЧЙУФЙ Л УЧЕТЗОХФПК ЛПННХОЙУФЙЮЕУЛПК ЧМБУФЙ Й Ч УПЮХЧУФЧЙЙ Л ЙЪВБЧЙФЕМСН; ЧФПТЩЕ — Ч УФТБЫОПН ТБУУФТПКУФЧЕ ЧУЕИ УФПТПО ОБТПДОП-ЗПУХДБТУФЧЕООПК ЦЙЪОЙ.

с МЙЮОП ЙЪ УЧПЙИ РПЕЪДПЛ РП ПУЧПВПЦДЕООЩН ТБКПОБН ЧУЛПТЕ РПУМЕ ЙИ ЪБОСФЙС, Ч ПУПВЕООПУФЙ ЙЪ РПУЕЭЕОЙК иБТШЛПЧБ Й пДЕУУЩ — Ч ЙИ ОЕПЖЙГЙБМШОПК, ОЕТЕЗМБНЕОФЙТПЧБООПК ТБУРЙУБОЙСНЙ ЮБУФЙ — ЧЩОЕУ НОПЗП ПФТБДОЩИ ЧРЕЮБФМЕОЙК. лТЕРМП ХВЕЦДЕОЙЕ, ЮФП вЕМПЕ ДЧЙЦЕОЙЕ ОЕ ЧУФТЕЮБЕФ ЙДЕКОПЗП РТПФЙЧПДЕКУФЧЙС Ч ОБТПДЕ Й ЮФП ХУРЕИ ЕЗП ОЕУПНОЕОЕО, ЕУМЙ ФПМШЛП УПЮХЧУФЧЙЕ УФТБОЩ РТЕФЧПТЙФУС Ч БЛФЙЧОХА РПНПЭШ Й ЕУМЙ «ЮЕТОЩЕ УФТБОЙГЩ» ОЕ ЪБФЕНОСФ вЕМХА ЙДЕА.

й ЕЭЕ ПДОП «ЕУМЙ », ЕДЧБ МЙ ОЕ ЧБЦОЕКЫЕЕ...

пДОБЦДЩ Ч УПВТБОЙЙ ТПУФПЧУЛЙИ ЗТБЦДБО{87} , ЪБЛБОЮЙЧБС ПВЪПТ ПВЭЕК РПМЙФЙЛЙ РТБЧЙФЕМШУФЧБ, С ЗПЧПТЙМ:

«тЕЧПМАГЙС ВЕЪОБДЕЦОП РТПЧБМЙМБУШ. фЕРЕТШ ЧПЪНПЦОЩ ФПМШЛП ДЧБ СЧМЕОЙС: ЬЧПМАГЙС ЙМЙ ЛПОФТТЕЧПМАГЙС.

с ЙДХ РХФЕН ЬЧПМАГЙЙ, РБНСФХС, ЮФП ОПЧЩЕ ЛТБКОЙЕ ХФПРЙЮЕУЛЙЕ ПРЩФЩ ЧЩЪЧБМЙ ВЩ Ч УФТБОЕ ОПЧЩЕ РПФТСУЕОЙС Й ОЕНЙОХЕНПЕ РТЙЫЕУФЧЙЕ УБНПК ЮЕТОПК ТЕБЛГЙЙ.

ьФБ ЬЧПМАГЙС ЧЕДЕФ Л ПВЯЕДЙОЕОЙА Й УРБУЕОЙА УФТБОЩ, Л ХОЙЮФПЦЕОЙА УФБТПК ВЩФПЧПК ОЕРТБЧДЩ, Л УПЪДБОЙА ФБЛЙИ ХУМПЧЙК, РТЙ ЛПФПТЩИ ВЩМЙ ВЩ ПВЕУРЕЮЕОЩ ЦЙЪОШ, УЧПВПДБ Й ФТХД ЗТБЦДБО, ЧЕДЕФ, ОБЛПОЕГ, Л ЧПЪНПЦОПУФЙ Ч ОПТНБМШОПК, УРПЛПКОПК ПВУФБОПЧЛЕ УПЪЧБФШ чУЕТПУУЙКУЛПЕ ХЮТЕДЙФЕМШОПЕ УПВТБОЙЕ.

уФТБЫОП ФСЦЕМ ЬФПФ РХФШ. уМПЧОП РМХЗ РП ДЙЛПК, РПТПУЫЕК ЮЕТФПРПМПИПН ГЕМЙОЕ, ОБГЙПОБМШОБС ЙДЕС РТПЧПДЙФ ЗМХВПЛЙЕ ВПТПЪДЩ РП ТХУУЛПНХ РПМА, ЗДЕ ЧУЕ ТБЪТХЫЕОП, ЧУЕ ЪБЗБЦЕОП, ЗДЕ УП ЧУЕИ УФПТПО ЧУФБАФ ЛБЛ ВХДФП ОЕРТЕПДПМЙНЩЕ РТЕРСФУФЧЙС.

оП ВХДЕФ ЧУРБИБОП РПМЕ, ЕУМЙ. ..

с УЛБЦХ УМПЧБНЙ МАВЙНПЗП РЙУБФЕМС. дБЧОП ЮЙФБМ. рЕТЕДБН, ВЩФШ НПЦЕФ, ОЕ ДПУМПЧОП, ОП ЧЕТОП.

«вЩЧБАФ НЙОХФЩ, ЛПЗДБ ОБЫБ РПЫЕИПОУЛБС УФБТЙОБ РТЙЧПДЙФ НЕОС Ч ЙЪХНМЕОЙЕ. оП ФБЛПК НЙОХФЩ, ЛПЗДБ ВЩ УЕТДГЕ НПЕ РЕТЕУФБМП ВПМЕФШ РП ОЕК, С РПМПЦЙФЕМШОП ОЕ ЪБРПНОА. вЕДОБС ЬФБ УФТБОБ, ЕЕ МАВЙФШ ОБДП».

чПФ Ч ЬФПК-ФП ЮЙУФПК МАВЧЙ ОБЫЕК Л тПДЙОЕ — ЪБМПЗ ЕЕ УРБУЕОЙС Й ЧЕМЙЮЙС».


И белые и красные вожди совершенно одинаково относились к повстанцам.

«Действия повстанческих отрядов, - писал Деникин, - вносили подчас весьма серьезные осложнения в стратегию всех борющихся сторон, ослабляя попеременно то одну, то другую, внося хаос в тылу и отвлекая войска с фронта. Объективно повстанчество являлось фактором положительным для нас на территории, занятой врагом, и тотчас становилось ярко отрицательным, когда территория попадала в наши руки. Поэтому с повстанчеством (на Украине) вели борьбу все три режима - петлюровский, советский и добровольческий. Даже факты добровольного перехода к нам некоторых повстанческих банд являлись только тяжелой обузой, дискредитируя власть и армию».

Ту же мысль высказал Троцкий в одной из своих речей периода гражданской войны:

«Добровольцы Махно, разумеется, представляют опасность для Деникина, поскольку на Украине господствует Деникин… Но завтра, после освобождения Украины, махновцы станут смертельной опасностью для рабочего-крестьянского государства. Махновщина… есть национальный украинский нарыв, и он должен быть разрезан раз и навсегда».

Вопрос о том, чтобы окончательно «разрезать этот нарыв», встал перед красным командованием в ноябре 1920 года после конца гражданской войны. Все внимание коммунистов сосредоточилось тогда на обширном районе, центром которого была крошечная точка прежде никому неизвестного Гуляй-Поля. Махно стал объектом охоты в государственном масштабе. Окруженный многотысячными красными войсками, много раз раненный, с простреленной шеей ниже затылка, с правой щекой, пробитой пулей, он защищался с горстью соратников, которым противник грозил виселицей, как затравленный зверь и продолжал упорно отбиваться от наседавшего врага. Пройдя с непрерывными боями многие сотни километров от Гуляй-Поля до румынской границы, прорывая то тут, то там неприятельские линии, Махно в конце августа 1921 года перебрался через Днестр в Румынию. Оттуда он попал в Польшу и после многих злоключений переехал из Польши в Париж.

В итоге этот странный человек с замашками отъявленного бандита оказался русским политическим эмигрантом во Франции рядом с Буниным, Мережковским, Алдановым, Бердяевым, Дягилевым, Милюковым, Керенским, Мельгуновым, Деникиным и многими другими, которым в принципе он готов был перерезать горло.

Выброшенный из привычной ему стихии разгула, пьянства, самоуправства и постоянной опасности, полуграмотный Махно очутился во Франции без денег, не зная языка. Время от времени он работал маляром; с помощью анархистов хотел написать и издать воспоминания, чтобы обелить себя и придать «идейный характер»своему движению. На этой почве перессорился со своими литературными сотрудниками. Одинокий, тщеславный, озлобленный на всех и вся, он умер под Парижем в 1935 году от туберкулеза легких. Три тетради его незаконченных воспоминаний вышли уже после его смерти в литературной обработке Волина (Эйхенбаума).

Самолюбие Махно было ущемлено тем, что в истории гражданской войны большевики умышленно преуменьшали роль, которую он сыграл в подрыве белого движения на Юге России.

Нет сомнения, что впоследствии те, кто изучал способы ведения партизанской войны в России, сделали соответствующие выводы из методов, выработанных батькой Махно.

К их числу принадлежали и будущий маршал Тито, и Хо Ши Мин, обучавшиеся революционному ремеслу в Советском Союзе.

23. Внешние сношения и внутренние нелады

К началу осени 1919 года в Западной Европе создалось впечатление, что дни советской власти сочтены. Газеты европейских столиц сообщали об огромных успехах генерала Деникина, о начавшемся наступлении Юденича на Петроград, о разложении красных войск, о паническом настроении в Москве.

В правительственных кругах Парижа к тому времени оценили степень удара, нанесенного престижу Франции в России бесславным эпизодом в Одессе, и с тревогой думали о необходимости наладить испортившиеся отношения с генералом Деникиным. В те дни французское правительство проходило мучительную фазу пересмотра своей внешней политики. Оно мрачно следило за переменой в американских настроениях, стремившихся оторваться от всяких европейских осложнений и замкнуться в своих внутренних делах. Оно не слишком доверяло Англии и со страхом думало о своем одиночестве в случае возрождения германской мощи. Его пугал призрак возможного сближения Германии, мечтавшей о реванше, с освобожденной от большевиков Россией, задетой в своем национальном самолюбии непродуманной политикой Франции. А потому требовалось принять спешные меры, чтобы изменить неблагоприятную обстановку. И с этой целью на Юг России была отправлена особая миссия во главе с известным и заслуженным генералом Манженом. Приехала она в Ставку генерала Деникина в начале октября.

В истории французских взаимоотношений с генералом Деникиным миссия Манжена сыграла незначительную роль ввиду никем непредвиденных событий, вскоре разыгравшихся на Юге России. Тем не менее, дружеский характер миссии дал возможность сгладить прошлые шероховатости, история которых связывалась не только с Одессой и Крымом. Были и другие, не менее важные причины, сильно покоробившие Деникина.

В конце января 1919 года, после того как Донская армия признала над собой Верховное командование Деникина, к атаману Краснову явился капитан французского генерального штаба Фуке бывший тогда во главе французской военной миссии при генерале Деникине. Сообщив атаману, что он действует от имени генерала Франше д"Эспере, Фуке сказал Краснову, что на помощь его войскам, терпящим неудачи на фронте, будет немедленно прислана французская дивизия. При одном, однако, условии. Он предложил атаману Краснову подписать два заготовленных соглашения. Первое из них обязывало Краснова, как «выбранного и признанного представителя Донского правительства, а также как представителя одной из будущих частей великой России», согласиться на возмещение всех убытков которые французские граждане понесли с момента революции. Вторая бумага, касаясь соглашения, подписанного 26 декабря 1918 года, по которому Краснов признавал свое подчинение генералу Деникину, ставила Донского атамана не только в двусмысленное, но и в чрезвычайно ложное положение. Согласно этому документу атаман Краснов, сохраняя свое подчиненное отношение к Деникину, должен был в то же время признать над собой верховную власть генерала Франше д"Эспере по всем «вопросам военным, политическим и общего порядка».

Поступок Фуке возмутил Краснова. Как подчиненный, он немедленно довел его до сведения генерала Деникина. В Ставке последнего это вызвало взрыв негодования. Телеграммой от 3 февраля к Франше д"Эспере генерал Деникин потребовал отозвать Фуке, выразив уверенность, что «не соответствующие достоинству русского имени документы» не могли быть присланы французским командованием, а явились результатом неуместной личной инициативы Фуке

Ответа на свою телеграмму Деникин не получил, но Фуке был сразу отозван и сменен полковником Корбейлем.

Подводя итог эпизоду с Фуке, Антон Иванович писал, что «и начал-то он свою карьеру на Юге как-то странно - предоставлением мне на подпись дифирамба своим заслугам для ходатайства перед Франше д"Эспере о производстве его в следующий чин. Окончил же - совсем печально».

В то время как английские военные представители при Деникине были заслуженными генералами британской армии и находились в непосредственном подчинении Черчилля, выполняя его директивы, Франция назначила своим первым военным представителем на юге России какого-то капитана, подчинила его своему командованию в Константинополе, плохо разбиравшемуся в русских делах, подчеркивая этим в глазах Деникина свое пренебрежение к возглавляемому им движению.

А потому неудивительно, что заменивший Фуке полковник Корбейль, офицер совершенно иного калибра, образованный и умный, тяжело переживал создавшуюся атмосферу натянутости и взаимного недоверия.

К осени 1919 года правительству генерала Деникина удалось, наконец, уладить с французами один из важных пунктов раздора, а именно вопрос о русском Черноморском флоте и о коммерческих кораблях, захваченных французами в Одессе.

Легенда облекает и личность Махно – отважного и очень популярного разбойника и талантливого партизана – в одежды «идейного анархиста», хотя, по признанию его же биографа и апологета, «каторга была собственно единственной школой, где Махно почерпнул исторические и политические знания, послужившие ему огромным подспорьем в его политической деятельности…» Но русский анархизм, давший всемирно известных теоретиков Кропоткина и Бакунина, в практической деятельности партии на всем протяжении Русской Смуты представляет один сплошной трагический фарс. И было бы, конечно, непредусмотрительным не присвоить себе единственного серьезного движения и не канонизировать в свои вожди Махно – столь яркую фигуру безвременья, хотя и с разбойничьим обличьем… Тем более, что колесо истории может повернуться… На это обстоятельство рассчитывает также и польское правительство, проявившее в отношении Махно, интернированного в 1922–1924 годах в Польше, несвойственное полякам благодушие. Махно считается, по-видимому, полезным сотрудником для будущего.
Действия повстанческих отрядов вносили подчас весьма серьезные осложнения в стратегию всех борющихся сторон, ослабляя попеременно то одну, то другую, внося хаос в тылу и отвлекая войска с фронта. Объективно повстанчество являлось фактором положительным для нас на территории, занятой врагом, и тотчас же становилось ярко отрицательным, когда территория попадала в наши руки. Поэтому с повстанчеством вели борьбу все три режима – петлюровский, советский и добровольческий. Даже факты добровольного перехода к нам некоторых повстанческих банд являлись только тяжелой обузой, дискредитируя власть и армию. «Наибольшее зло, – писал мне генерал Драгомиров, – это атаманы, перешедшие на нашу сторону, вроде Струка. Это типичный разбойник, которому суждена, несомненно, виселица. Принимать их к нам и сохранять их отряды – это только порочить наше дело. При первой возможности его отряд буду расформировывать». Вместе с тем генерал Драгомиров считал необходимым поставить борьбу с бандитизмом на первый план, ибо «ни о каком гражданском правопорядке невозможно говорить, пока мы не сумеем обеспечить самое элементарное спокойствие и безопасность личную и имущественную…».
Атаманство приносило с собой элементы дезорганизации и разложения; махновщина, кроме того, была наиболее антагонистична идее Белого движения. Эта точка зрения впоследствии, в крымский период, претерпела в глазах нового командования некоторые изменения. В июне 1920 года по поручению генерала Врангеля в стан Махно явился посланец, привезший письмо из штаба:

«Атаману Повстанческих войск Махно.

Русская армия идет исключительно против коммунистов с целью помочь народу избавиться от коммуны и комиссаров и закрепить за трудовым крестьянством земли государственные, помещичьи и другие частновладельческие. Последнее уже проводится в жизнь.
Русские солдаты и офицеры борются за народ и его благополучие. Каждый, кто идет за народ, должен идти рука об руку с нами. Поэтому теперь усильте работу по борьбе с коммунистами, нападая на их тыл, разрушая транспорт и всемерно содействуя нам в окончательном разгроме войск Троцкого. Главное командование будет посильно помогать Вам вооружением, снаряжением, а также специалистами. Пришлите своего доверенного в штаб со сведениями, что Вам особенно необходимо и для согласования боевых действий.

Начальник штаба главнокомандующего Вооруженными силами, Генерального штаба генерал-лейтенант Шатилов,
генерал-квартирмейстер, Генерального штаба генерал-майор Коновалов.

На заседании повстанческого командного состава по инициативе Махно было решено: «Какой бы делегат ни был прислан от Врангеля и вообще справа, он должен быть казнен, и никаких ответов не может быть дано».
Посланца тут же публично казнили.
Я приведу общую оценку наследия, полученного нами от большевиков, исходящую из враждебного Белому движению меньшевистского лагеря.
«Добровольческая армия шла, предшествуемая и поддерживаемая крестьянскими волнениями. В стране происходили глубокие сдвиги… Широкие слои населения оказались захваченными национально-реакционными настроениями. В эти дни национального психоза, взрыва утробной ненависти к революции, диких расправ на улицах над коммунистами и „коммунистами“ те, кто был против Добровольческой армии, представляли из себя узкую и вынужденно молчаливую общественную среду, одиноко затерявшуюся среди поднявшихся волн враждебных настроений.
Обнаружилось и еще одно явление. Крыло реакционных настроений коснулось и рабочей массы. Как могло это случиться? Это глубоко интересный и важный политический и социально-психологический вопрос. Ответ на него лежит в том историческом материале, который характеризует советскую фазу 1919 года. В ней – корни позднейших настроений… На разбитой, разворошенной украинской почве большевистский терроризм в этот период вырос в анархическое, антиобщественное явление. Специальные условия места и времени создавали какую-то гипертрофию «военного коммунизма». Деклассированные элементы получали все большую свободу своего формирования и господства. Делались тысячи нелепостей и преступлений. Кровь лилась потоками бесцельно, как никогда. Положение рабочих организаций становилось все более стесненным. Изоляция власти от пролетариата шла подстегнуто быстрыми шагами. Быстро сгорали иллюзии и настроения после «петлюровской весны».
Сильное распространение разочарования, настроений недовольства и часто озлобления на почве указанных общих свойств политики предыдущего периода (советского) и продовольственного кризиса замечалось в пролетариате все более ярко…»
На русском «погосте» еще не смолкли «плач и рыдания» у свежих могил, у гекатомб, воздвигнутых кровавой работой Лациса, Петерса, Кедрова, Саенко и других, в проклятой памяти чрезвычайках, «подвалах», «оврагах», «кораблях смерти» Царицына, Харькова, Полтавы, Киева… Различны были способы мучений и истребления русских людей, но неизменной оставалась система террора, проповедуемая открыто с торжествующей наглостью. На Кавказе чекисты рубили людей тупыми шашками над вырытой приговоренными к смерти могилою; в Царицыне удушали в темном, смрадном трюме баржи, где обычно до 800 человек по несколько месяцев жили, спали, ели и тут же… испражнялись… В Харькове специализировались в скальпировании и снимании «перчаток». Повсюду избивали до полусмерти, иногда хоронили заживо. Сколько жертв унес большевистский террор, мы не узнаем никогда. Безумная большевистская власть не щадила ни «алой», ни «черной» крови, земля оделась в траур, и приход армии-освободительницы отзывался как радостный благовест в измученных душах.
Иногда, впрочем, в этот радостный перелив врывались тревожные звуки набата… Так было в Екатеринославе, в Воронеже, Кременчуге, Конотопе, Фастове и в других местах, где набегающая волна казачьих и добровольческих войск оставляла и грязную муть в образе насилий, грабежей и еврейских погромов.
Никаких, решительно никаких оправданий этому явлению не может быть. И не для умаления вины и масштаба содеянных преступлений, но для уразумения тогдашних настроений и взаимоотношений я приведу слова человека, окунувшегося в самую гущу воспоминаний, свидетельств и синодиков страшного времени:
«Нельзя пролить более человеческой крови, чем это сделали большевики; нельзя себе представить более циничной формы, чем та, в которую облечен большевистский террор. Эта система, нашедшая своих идеологов, эта система планомерного проведения в жизнь насилия, это такой открытый апофеоз убийства, как орудия власти, до которого не доходила еще никогда ни одна власть в мире. Это не эксцессы, которым можно найти в психологии гражданской войны то или иное объяснение.
«Белый» террор – явление иного порядка. Это прежде всего эксцессы на почве разнузданности власти и мести. Где и когда в актах правительственной политики и даже в публицистике этого лагеря вы найдете теоретическое обоснование террора, как системы власти? Где и когда звучали голоса с призывом к систематическим, официальным убийствам? Где и когда это было в правительстве генерала Деникина, адмирала Колчака или барона Врангеля?..
Нет, слабость власти, эксцессы, даже классовая месть и… апофеоз террора – явления разных порядков».
Несомненно, подобное сравнение находило тогда отклик в широких народных массах, которые не могли не чувствовать глубокой разницы между двумя режимами – красным и белым, невзирая на все извращения и «черные страницы» Белого движения.
Большевистское наследие открывало одновременно и огромные положительные возможности, и огромные трудности. Первые – в общем чувстве ненависти к свергнутой коммунистической власти и в сочувствии к избавителям; вторые – в страшном расстройстве всех сторон народно-государственной жизни.
Я лично из своих поездок по освобожденным районам вскоре после их занятия, в особенности из посещений Харькова и Одессы – в их неофициальной, нерегламентированной расписаниями части – вынес много отрадных впечатлений. Крепло убеждение, что Белое движение не встречает идейного противодействия в народе и что успех его несомненен, если только сочувствие страны претворится в активную помощь и если «черные страницы» не затемнят Белую идею.
И еще одно «если», едва ли не важнейшее…
Однажды в собрании ростовских граждан, заканчивая обзор общей политики правительства, я говорил:
«Революция безнадежно провалилась. Теперь возможны только два явления: эволюция или контрреволюция.
Я иду путем эволюции, памятуя, что новые крайние утопические опыты вызвали бы в стране новые потрясения и неминуемое пришествие самой черной реакции.
Эта эволюция ведет к объединению и спасению страны, к уничтожению старой бытовой неправды, к созданию таких условий, при которых были бы обеспечены жизнь, свобода и труд граждан, ведет, наконец, к возможности в нормальной, спокойной обстановке созвать Всероссийское учредительное собрание.
Страшно тяжел этот путь. Словно плуг по дикой, поросшей чертополохом целине, национальная идея проводит глубокие борозды по русскому полю, где все разрушено, все загажено, где со всех сторон встают как будто непреодолимые препятствия.
Но будет вспахано поле, если…
Я скажу словами любимого писателя. Давно читал. Передам, быть может, не дословно, но верно.
«Бывают минуты, когда наша пошехонская старина приводит меня в изумление. Но такой минуты, когда бы сердце мое перестало болеть по ней, я положительно не запомню. Бедная эта страна, ее любить надо».
Вот в этой-то чистой любви нашей к Родине – залог ее спасения и величия».

Глава VI. Внешние сношения Юга во второй половине 1919 года: Франция и Англия

Внешняя политика правительства Юга во вторую половину 1919 года не претерпела серьезных изменений.
После Одессы и Крыма по Югу пронеслась волна германофильства, как следствие горького разочарования в союзниках, и особенно французах. Вероятно, Париж имел преувеличенное представление об этих настроениях, потому что они вызвали явное беспокойство в правящих сферах Франции и целый ряд предостережений со стороны русских политических деятелей Парижа. Так, Маклаков, выражая крайнее опасение перед возможностью восстановления политического влияния Германии на Россию, предостерегал, что оно «будет и глубже, и вреднее, и бесповоротнее…».

«Понимая все, что накипело в душе, – писал он, – в окончательном выводе все-таки можно с уверенностью сказать следующее: Франция ни в какой мере не заинтересована в ослаблении России, наоборот: сильная Россия ей необходима, так как без нее она в Европе будет изолирована. У нас нет ни малейшей противоположности интересов с Францией, а ее денежные претензии к нам сами по себе требуют и сильной, и богатой, и единой России… Никто из великих держав меньше Франции не требует за свою дружбу и союз…»
Опасения были неосновательны. Вероятно, и убежденные германофилы не могли бы указать, какую реальную помощь была в состоянии оказать русскому делу в то время Германия – поверженная, оккупированная, зависимая от победителей – без их санкции.
Главное командование не предполагало изменять политический курс. Так же относилось к этому вопросу и «Особое совещание», на заседании 28 ноября 1919 года единогласно подтвердившее необходимость придерживаться союзной ориентации.
Выбора не было.
Причины столь неудачной до той поры политики Франции Маклаков объяснял известным легкомыслием, незнанием России, пристрастием к демократизму, боязнью своих демократических партий, боязнью реставрации в России ее германофильства» и т. д.
«Конечно, был некоторый флирт с украинцами, продолжается он с поляками и финляндцами, но не забудьте, что все это основано отчасти на незнании, отчасти на традиционных воспоминаниях и симпатиях, основанных в значительной степени на позиции русских передовых кругов, которые в своей ненависти к старому режиму преувеличивали страдания и Польши, и Финляндии, а еще больше на том, что в момент крушения России, когда можно было опасаться, что Россия есть действительно расслабленный колосс, от которого скоро ничего не останется, Франции приходилось цепляться за остатки ее прежней мощи. Но как только появляется вера в то, что будет сильная Россия, все симпатии Франции, самые искренние, идут опять к ней».
В таком же роде писал граф Коковцев, ссылаясь на свою осведомленность благодаря обширным связям в политическом мире Франции:
«В настоящее время французы переживают новый поворотный этап… Их страшит будущая беззащитность перед призраком возможного возрождения Германии. Они преувеличивают до крайности эту способность возрождения, быть может, искренне даже не верят в нее, но для них и для всех сторонних наблюдателей здесь ясны два положения:
1. Глубокое внутреннее расстройство Франции, упадок настроения большинства народных масс к продолжению вооруженной борьбы, организованность рабочего класса, не желающего возвращаться к упорному труду, и неизбежность отсюда искать сближения с другими народами.
2. Крайняя ненадежность помощи Америки в будущем, неустойчивость ее внешней политики, стремление ее вовсе отойти от европейских осложнений, вернуть себе недавнюю замкнутость в сфере собственных интересов и невозможность поэтому рассчитывать на нее в минуту действительной опасности.
Отсюда больше, чем от серьезной веры в близкую германскую опасность, с каждым днем крепнет страх перед изолированностью Франции и необходимость подготовить в будущем восстановление союза с Россией, вернуть к себе наши симпатии и сделать все возможное, чтобы не допустить Россию или броситься в объятия Германии или же считать единственным своим другом Англию и подпасть целиком под ее политическое и экономическое влияние.
Здесь начинает даже пробиваться болезненная мысль, как бы не зародилась в один прекрасный день страшная перспектива взаимного сближения Германии, России, Японии и Италии на почве нынешнего хаоса изо дня в день осложняющихся отношений недавних союзников».
В связи с отправлением из Парижа на Юг России миссии генерала Манжена граф Коковцев «по всем доходящим до него сведениям» заключал, что она «имеет истинной целью попытаться (заставить) забыть прошлое и положить начало лучшему будущему, усматривая в Вас и Ваших силах ту ближайшую и реальную власть, которая способна возродить Россию из хаоса и разорения».
Во время поездки нашей делегации в Париж генерал Драгомиров после посещения Клемансо в письме ко мне излагал свои впечатления:
«Все понимают необходимость союза с нами. Панически боятся реванша Германии и чтобы мы не соединились с Германией против Европы. Клемансо был со мною очень предупредителен. Сначала резко пытался нападать на нас, что мы „враги Франции„; ссылался на какое-то письмо Ваше к Колчаку, в котором Вы будто бы весьма резко критиковали политику Франции. Пытался обвинять в том же и меня. Я дал ему на это… резкий отпор, что „врагами Франции“ никогда не были, но, несомненно, весьма отрицательно относились к французским генералам, создавшим одесскую катастрофу. Клемансо в конце концов несколько раз объявил, что будет оказывать нам всяческую помощь, но, конечно, не людьми. От «людей“ я поспешил отказаться, а настаивал на скорейшей моральной поддержке, путем немедленного формального признания правительства Колчака и принятия наших представителей в сонм официальных послов других держав. На это я ответа не получил. Разговор кончился почти дружески повторением обещания – помочь всем, чем может. Из письма Нератова Вы узнаете, что такую же помощь обещает и Пишон“.
Я убежден, что и эти, и другие мои осведомители совершенно правильно освещали настроения правившей Франции. Казалось несомненным, что положительные отношения ее к противобольшевистской России имели под собою твердый базис: 1) угроза русского большевизма, 2) опасность русско-немецкого сближения, направленного против Франции и 3) преимущественная заинтересованность ее в признании и уплате российского государственного долга.
И тем не менее французская политика не сделала своего «выбора», оставшись на распутье: Франция делила свое внимание между Вооруженными силами Юга, Украиной, Финляндией и Польшей, оказывая более серьезную поддержку одной лишь Польше, и только для спасения ее вступила впоследствии в более тесные сношения с командованием Юга в финальный, крымский период борьбы. Это обстоятельство придавало всей политике Франции в «русском вопросе» характер нерешительности, неустойчивости, беспочвенного гадания и отсутствия той доли риска, которая законна и неизбежна во всяком большом политическом предприятии.
В итоге мы не получили от нее реальной помощи: ни твердой дипломатической поддержкой, особенно важной в отношении Польши, ни кредитом, ни снабжением.
После неудачного представительства капитана Фуке во главе французской военной миссии стал полковник Корбейль – человек серьезный и уравновешенный, с которым установились вполне дружелюбные отношения. Но он был представителем только главного командования на Востоке, имел весьма ограниченные полномочия и служил, главным образом, передаточной инстанцией в наших сношениях с Константинополем и Парижем. Мы связывали большие надежды с приездом осенью 1919 года миссии генерала Манжена, командированного уже правительством, обладавшего «широкими полномочиями», как гласила верительная грамота, обязанного «облегчить сношения между Добровольческой армией и французским командованием для вящей пользы противобольшевистской борьбы и укрепления связей, соединяющих издавна Францию с Россией».
Надежды не оправдались. В таганрогской миссии не было никакой русской политики, потому что ее не было и в Париже. Все попытки сдвинуть вопрос с мертвой точки не увенчались успехом, и миссия сохранила свой прежний характер, главным образом, осведомительного и отчасти консульского органа. Мы вели длительную переписку и разговоры по поводу захвата французами черноморского транспорта и возвращения интернированных судов русского военного флота; по поводу претензий французских предпринимателей Кривого Рога и Донецкого бассейна; франкофобских выходок некоторых южных органов печати и так далее, и так далее. Разговоры – нудные и раздражающие. Была попытка со стороны французского командования и к осуществлению пресловутой англо-французской конвенции о «зонах действий…». В августе 1919 года я получил уведомление, что на основании этой конвенции «контроль над пассажирами, следующими во все (русские) порты на запад от входа в Азовское море, будет производиться французскими властями». Для этой цели французы решили послать свои паспортные бюро сначала в крымские порты, потом в Одессу. Начальнику французской миссии было сообщено о недопустимости вмешательства в наши внутренние дела и о том, что «контроль над лицами, прибывающими в район ВСЮР, осуществляется российскими дипломатическими и военными представителями за границей, без разрешения которых никто в пределы Юга России не может быть допущен». В конце концов штаб генерала Франше д"Эспере свел вопрос к «недоразумению», и французские контрольные пункты из чинов, «аккредитованных при русских властях», были допущены на побережье, но лишь для контроля лиц, выезжающих из России в Константинополь, то есть в фактическую зону союзной оккупации…
Мы ли были недостаточно логичны, французы ли слишком инертны, но экономические отношения с Францией также не налаживались. Только в декабре французское правительство аккредитовало при «Особом совещании» своего представителя, директора русского отдела «L"OFFICT commercialгосподина Cottavoz для установления этих „огромной важности отношений“. Как раз ко времени, когда началось уже отступление армий Юга…
Англичане, доставляя нам снабжение, никогда не возбуждали вопроса об уплате или компенсациях. Французы не пожелали предоставить нам огромные запасы, свои и американские, оставшиеся после войны и составлявшие стеснительный хлам, не окупавший расходов на его хранение и подлежавший спешной ликвидации. Французская миссия с августа вела переговоры о «компенсациях экономического характера» взамен за снабжение военным имуществом и после присылки одного, двух транспортов с ничтожным количеством запасов. Маклаков телеграфировал из Парижа, что французское правительство «вынуждено остановить отправку боевых припасов, что было бы особенно опасным для Юденича», если мы «не примем обязательство – поставить на соответствующую сумму пшеницу».
Это была уже не помощь, а просто товарообмен и торговля. Такое соглашение, помимо наших финансовых затруднений, осложнялось значительно тем еще обстоятельством, что, в корне разрушая принцип морального обязательства союзной помощи в борьбе с общим врагом, могло вызвать, как о том предупреждал и Маклаков, соответственные требования и со стороны Англии. Казне Вооруженных сил Юга такая тягота была бы не под силу.