Гора где авраам приносил в жертву исаака. Авраам и жертвоприношение исаака

3. Жертвоприношение Авраама

Живописная композиция как средство интерпретации

дравствуйте! Мы продолжаем наш лекционный цикл, посвященный широкой теме взаимодействия живописи и литературы, и сегодня у нас тема лекции связана с сюжетом «Жертвоприношение Авраамом Исаака». Сегодня мы поговорим о том, как разные художники в разные эпохи интерпретируют этот библейский сюжет, т.е. постараемся взглянуть глубоко на то, как художник доступными ему средствами интерпретирует известный сюжет, какие смыслы он вкладывает в сюжет, пользуясь своими немыми, по сути, средствами.

И мы не будем говорить сегодня, как обычно в нашем цикле лекций, о таких вещах, как цвет или фактура мазка или поверхности холста, потому что об этом говорить на примере репродукций практически бессмысленно, для этого надо стоять перед работой, как говорится, живьем, в музее. Мы будем говорить в основном о композиции, т.е. о том, что вполне можно рассмотреть и на репродукциях. И что, с другой стороны, является весьма мощным выразительным средством для живописца.

Книга Бытия, 22 глава

Сначала мы, как это уже у нас в курсе принято, посмотрим на исходный текст, который потом художники будут интерпретировать. Это текст из Библии, из Ветхого Завета, из 22 главы книги «Бытие», и я позволю себе этот текст сначала просто зачитать, напомню, так сказать, сюжет.

«И было, после сих происшествий Бог искушал Авраама и сказал ему: Авраам! Он сказал: вот я. Бог сказал: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе. Авраам встал рано утром, оседлал осла своего, взял с собою двоих из отроков своих и Исаака, сына своего; наколол дров для всесожжения, и встав пошел на место, о котором сказал ему Бог. На третий день Авраам возвел очи свои, и увидел то место издалека. И сказал Авраам отрокам своим: останьтесь вы здесь с ослом, а я и сын мой пойдем туда и поклонимся, и возвратимся к вам. И взял Авраам дрова для всесожжения, и возложил на Исаака, сына своего; взял в руки огонь и нож, и пошли оба вместе. И начал Исаак говорить Аврааму, отцу своему, и сказал: отец мой! Он отвечал: вот я, сын мой. Он сказал: вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения? Авраам сказал: Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой. И шли далее оба вместе.

И пришли на место, о котором сказал ему Бог; и устроил там Авраам жертвенник, разложил дрова и, связав сына своего Исаака, положил его на жертвенник поверх дров. И простер Авраам руку свою и взял нож, чтобы заколоть сына своего. Но Ангел Господень воззвал к нему с неба и сказал: Авраам! Авраам! Он сказал: вот я. Ангел сказал: не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня. И возвел Авраам очи свои и увидел: и вот, позади овен, запутавшийся в чаще рогами своими. Авраам пошел, взял овна и принес его во всесожжение вместо сына своего».

Вот хорошо известный, в общем-то, всем отрывок из Ветхого Завета, хорошо известный текст. Понятно, что по поводу этого текста множество было споров, суждений, рассуждений. Философы рассуждали о морали, историки культуры и религии рассуждали о тех или иных религиозных культах и традициях и усматривали в этой истории рассказ, по сути дела, о том, как человеческие или детские жертвоприношения были со временем заменены животными жертвоприношениями, но нас сегодня эта история будет интересовать совсем с другой стороны.

Мозаики Сан-Витале. Равенна, VI век

В первые века христианства сюжет попадает в поле художников, и мы видим, например, одно из таких знаменитых изображений сцены жертвоприношения Авраамом Исаака на одной из мозаик в городе Равенна. Это знаменитые мозаики, византийская эпоха, VI век после Рождества Христова. Это храм Сан-Витале, здесь мы видим над колоннами полукруглую такую арку, где изображен сюжет, связанный вообще с Авраамом. Он читается слева направо, в общем пейзаже находится. Сначала слева сцена гостеприимства Авраама, он принимает трех юношей. И мы знаем, что это изображение, точнее, этот сюжет потом стал интерпретироваться, как первое явление Бога-Троицы. А справа мы видим сюжет жертвоприношения Авраамом Исаака, который нас и интересует.

Сейчас мы посмотрим его чуть покрупнее. Здесь хорошо видно, как художник – мы не знаем его имени, но это прекрасный византийский художник VI века – как он интерпретирует этот сюжет, как он с ним работает. Авраам стоит в центре изображения, слева от него находится сын Исаак на жертвеннике, связанный – это видно хорошо, потому что руки у него за спиной, рука Авраама лежит на голове у сына, а справа от Авраама у его ног находится агнец. Мы можем догадаться, что это агнец, в первую очередь по таким крутым, закругленным, характерным бараньим рожкам.

В правой руке у Авраама ритуальный нож, больше похожий на меч, такого он размера, и из облаков рука появилась. Ясно, что это рука Божья, и рука эта, собственно, обращена к Аврааму, Авраам смотрит на эту руку, и мы понимаем, что художник берет именно тот момент, когда голос с неба раздается и останавливает Авраама, который уже занес меч. В тексте Ветхого Завета говорится об ангеле, но здесь мы видим не ангела, а именно руку. Можно, конечно, говорить о том, что, возможно, это рука ангела, но такой жест руки, возникающей из облаков, – это чаще всего все-таки рука Божья. Дело в том, что ангел в библейском тексте говорит, по сути дела, не от своего имени, ангельского, а от имени Бога, т.е. ангел в библейском тексте как бы является на самом деле гласом Божьим. Поэтому я думаю, что здесь эта рука может вполне интерпретироваться как Божья рука, которая останавливает Авраама.

По сути дела, все подробности основные, главные, которые есть в этом сюжете, здесь показаны. Здесь есть условное изображение горы за спиной у Авраама – известно, что дело происходит в горной местности. Здесь есть жертвенник, связанный сын, занесенный меч, рука – голос Бога, останавливающая Авраама, и агнец, который будет заменой жертвы сына. Мы видим такую треугольную композицию, видим символику правого и левого.

Т.е. слева от Авраама неугодная жертва, справа угодная жертва (для нас, соответственно, слева). И, конечно, мы понимаем, что христианский художник интерпретирует этот ветхозаветный рассказ, уже имея в виду жертву Христа, и агнец, конечно, в символике раннехристианского искусства ясно нам указывает на Христа, который будет принесен в жертву за человеческий род, за наши грехи.

Напольная мозаика в синагоге Бейт-Альфа. Израиль, VI век

И вот если сейчас мы от этой мозаики VI века, которая находится в североитальянской Равенне, перенесемся мысленно на огромное расстояние в границах все той же Византийской империи, но через два моря мы перелетим и окажемся в северном Израиле, то мы увидим мозаику, правда, напольную и не в христианском храме, а в синагоге, что само по себе большая редкость, тоже VI века, времен императора Юстиниана.

Эта напольная мозаика – фрагмент большой напольной мозаики, сохранившейся удивительно хорошо до наших дней, датируется она VI веком после Рождества Христова, в синагоге Бейт-Альфа, которая находится в северном Израиле. Известны даже имена художников, которые работали над этой мозаикой, потому что они подписаны были там в углу и имена их сохранились тоже. Их звали Мариан и Ханин, есть предположения, что это были греки.

Вы знаете, что в Ветхом Завете и соответственно в иудейской традиции существует запрет на изображение человека. Обычно синагоги украшались растительным орнаментом. Но здесь мы видим довольно редкий случай, можно сказать, уникальный почти, когда человеческие фигуры появляются, и перед нами разворачивается знакомый нам сюжет.

Конечно, по контрасту с равеннской мозаикой, современницей вот этой мозаики из синагоги Бейт-Альфа, нас поражает буквально радикальное отличие в манере. Мы видим невероятно неумелый, невероятно экспрессивный при этом, детский, наивный рисунок, который нам напоминает скорее какую-то авангардную живопись XX века, может быть, который совершенно не похож на ту мозаику из Сан-Витале, которую мы только что видели.

Но если мы будем обсуждать сейчас не линии, не пропорции, не способы изображения человеческих фигур, платьев и т.д., а будем говорить об интерпретации сюжета, то мы увидим, что перед нами, по сути дела, точнейшее подобие той мозаики, которую мы только что видели в Сан-Витале. Т.е. здесь действительно мы видим в центре фигуру Авраама… Сейчас мы говорим о правой для нас части этого изображения, как бы отбрасывая две фигуры слева, там, где отрок ведет осла, нагруженного дровами. Мы говорим о центральной и правой части этого изображения.

Так вот, мы видим в центре этой части, этого фрагмента фигуру Авраама. В правой руке он держит ритуальный огромный нож, справа от него находится агнец, который изображен как-то непонятно, как будто бы он лезет на пальму, и агнец ли это, это еще большой вопрос, но характерный завитой рожок у него на голове показывает, что это агнец. Справа для нас и слева для Авраама мы видим фигуру маленького человека – мы догадываемся, что это Исаак. Он как-то в воздухе как будто бы висит, но сбоку от него жертвенник и на нем пылающий огонь.

А над головой Авраама проведена черта (видно, что это небо), из этой черты выглядывает рука – все точно так же, как на мозаике в Сан-Витале. Понятно, что эта рука – рука Божья, это голос Божий, и он останавливает, очевидно, в последнюю секунду Авраама, который уже собирается бросать своего сына в огонь и при этом, видимо, вонзать в него нож.

Т.е. если говорить о расположении фигур, об основных персонажах, об атрибутах этой сцены, то мы видим, что и в этой удивительно наивной, примитивной напольной мозаике из синагоги Бейт-Альфа, и в куда более изысканной, с нашей точки зрения, впитавшей в себя античные традиции изображения фигур византийской мозаике из Равенны (VI века оба изображения) сюжет интерпретирован, в общем, одинаково.

Мозаика собора Монреале. Сицилия, XII век

Теперь мы перенесемся не только в пространстве, но и во времени, совершив прыжок через шесть столетий. Но мы будем оставаться еще в рамках византийской культуры, византийского искусства, хотя уже и позднего, и нам надо будет отправиться теперь на итальянский юг, в Сицилию, в город Монреале – небольшой городок возле Палермо, где сохранился прекрасный собор, украшенный знаменитыми мозаиками.

Одна из них, а именно одна из мозаик центрального нефа, боковой его стены, трактует тот же сюжет, которым мы сегодня занимаемся. Византийская мозаика из собора Монреале на Сицилии, датируемая XII веком.

Когда я говорю «византийская», я на самом деле лишь некоторую гипотезу поддерживаю, потому что есть две позиции касательно происхождения мозаик в соборе Монреале. Некоторые искусствоведы придерживаются мнения, что это были византийские, константинопольские мастера, которые работали по заказу сицилийских королей, норманнских, а есть ученые, которые считают, что там две группы художников работало – и константинопольские, приглашенные, и местные сицилийские, потому что на некоторых мозаиках есть надписи на вульгарной латыни, на некоторых – на греческом средневековом языке, и по манере своей мозаики собора Монреале, а их там огромное количество, довольно заметно отличаются.

Но нас в данной ситуации все это не очень интересует. Нам важно усмотреть некоторые моменты в этом изображении. Что мы видим? Мы видим, что рука, выглядывавшая в VI веке между облаков с небес, теперь превратилась в ангела с протянутой рукой, что точнее соответствует тексту Ветхого Завета, все-таки там ясно говорится, что Бог послал ангела. И вот, пожалуйста, ангел. Авраам, занося нож над сыном, оглядывается на ангела, и вот эта характерная поза, что действие его рука должна совершить в правой части изображения, а голова, лицо его развернуто в левую часть изображения – это вот такая явная находка, которая показывает именно этот момент, что в последнюю секунду остановлено было действие, Авраам как бы оглянулся, услышав голос ангела.

А агнец, который находился справа от Авраама, теперь перенесен тоже по левую сторону для него и в правую часть изображения для нас, смотрящих на это изображение. Т.е. агнец и сын Авраама Исаак, мальчик, судя по изображению, юный совсем, они как бы рядом. И ангел, по сути, протягивая руку, через голову Авраама указывает Аврааму скорее даже не на нож и не на сына Исаака, а на агнца и говорит: «Вот, смотри, вот эта жертва! Обрати внимание, вот его надо принести в жертву вместо твоего сына». Ну, и под жертвенником, как мы видим, изображен условно уже разгорающийся огонь.

Эту мозаику можно отнести к поздневизантийскому искусству. Но, с другой стороны, поскольку это уже XII век, то ученые иногда рассуждают о мозаиках Монреале в контексте Проторенессанса, т.е. как бы здесь некое уже есть предчувствие ренессансного искусства. Вот здесь происходит явно какой-то поворот, появляется несколько новая интерпретация, более психологическая, что ли. В ней меньше символизма и больше психологизма, если под психологизмом понимать по крайней мере вот эту попытку изобразить внезапное движение человека, когда он разворачивается, услышав голос у себя сверху и за спиной.

Тем не менее, с другой стороны, все эти изображения очень близки по смыслу и по трактовке, все они повествовательны, и, по сути дела, задача художника – подробно и ясно изобразить этот сюжет. И все основные персонажи и атрибуты здесь присутствуют те же, что мы видели на мозаике из Равенны VI века.

Рельефы на дверях баптистерия. Флоренция, XV век

В финальной стадии конкурса участвовали два знаменитых художника: один более зрелый и опытный, Гиберти, другой – более молодой и необычайно одаренный Брунеллески. В итоге двери баптистерия было доверено украшать рельефами Гиберти. Это 1401 год, Флоренция, двери баптистерия, знаменитый рельеф Гиберти на тот же сюжет.

Ну, нас интересует в данном случае в первую очередь, конечно, группа в центре-справа. Мы видим Авраама, видим связанного Исаака, обнаженного. Авраам грозно так достаточно смотрит на сына и направил на него жертвенный ритуальный нож. Ангел летит сверху, протянул руку, собирается как бы за руку Авраама ловить и, видимо, при этом одновременно что-то ему кричит.

Если мы присмотримся, то в левом верхнем углу на скале изображен, причем очень красиво, хорошо изображен овен, барашек, агнец с завитыми рожками. Но если жест руки ангела рассматривать не просто как взмах, а как указующий перст, то ангел указывает перстом именно на барашка, т.е., видимо, Аврааму он говорит, что вот не сына, а вот того – и показывает рукой, куда именно надо смотреть. «Вот того агнца принеси в жертву».

Мы видим, что здесь есть особенный драматизм, обмен взглядами между отцом и сыном. Что голова сына запрокинута, и тело его запрокинуто. Мы видим, что отец смотрит на него пристально. И главная, конечно, напряженность, драматичность этого изображения – она вот здесь, между этими двумя фигурами, между двумя головами, двумя лицами.

Мы понимаем, что здесь трактовка этого сюжета художником уже идет дальше по пути психологизации, драматизации этого сюжета, что, в общем, не удивляет нас нисколько, потому что мы понимаем, что действительно при переходе от средневекового искусства к искусству Ренессанса это и должно происходить, вот это возрастание психологического момента, возрастание драматизации.

Но тем не менее обратим внимание, что все основные персонажи на местах: ангел, агнец, Исаак и Авраам, у Авраама в руках нож, под Исааком жертвенник, на который он уже отцом возложен, Исаак связан… Т.е. в данном случае мы видим хорошо нам знакомую трактовку, хотя фигуры расположены несколько иначе, позы изменены и поэтому, конечно, меняется и смысл. Когда зритель смотрит на это изображение, он уже чувствует некоторую такую драму взаимоотношений отца и сына, которой не было, скажем, в равеннской мозаике VI века.

Караваджо. «Жертвоприношение Исаака», конец XVI – начало XVII века

И, наконец, мы перейдем к изображению, уже относящемуся к Позднему Ренессансу, уже завершающемуся Ренессансу. Иногда говорят об этой эпохе, называя ее эпохой маньеризма. Это самый конец XVI – начало XVII века.

Это знаменитейшая картина Караваджо «Жертвоприношение Исаака», которая находится в галерее Уффици. И если мы посмотрим уже после всего, что мы видели, на эту картину Караваджо, ты мы увидим здесь и много нового, и много уже хорошо нам знакомого.

Что бросается в глаза? Авраам, безусловно, центральная фигура. Он возвышается как бы в середине, в центре этой картины. Световой акцент в верхней части картины – это его лысый череп, на который падает свет, его голова. При этом взгляда его мы практически не видим, мы видим именно голову, череп, вот эту кость. Мы видим, как он оборачивается к ангелу, который сзади подошел к нему, уже не подлетел с неба, а подошел вплотную и схватил его за руку с ножом.

Если наш взгляд будет скользить вниз, то мы увидим хорошо обозначенную световую диагональ от плеча ангела вниз по руке ангела до его кисти, потом кисть Авраама, нож, освещенное ярко плечо Исаака и, наконец, лицо Исаака в правом нижнем углу картины, куда тоже падает свет, и мы хорошо видим выражение этого лица. Исаак отчаянно кричит. Никакой покорности, никакой готовности принести себя в жертву и быть покорным отцу здесь нет и в помине. Мы видим, как сильна жилистая рука Авраама, какой крепкий и мощный у него кулак. Мы видим остро наточенный, никакой не декоративный, не похожий на какой-то древний меч, самый настоящий нож.

Мы видим его крепкий череп, и когда он поворачивается к ангелу, то он как бы переспрашивает его: «Что, не убивать?» И мы видим, наконец, левую руку ангела, который указательным пальцем показывает почти по горизонтали как бы за Исаака. К правому краю картины обращен его жест, и там над головой Исаака поднимается голова агнца, голова барашка. Вся эта композиция, по сути дела, использует находки, которые уже были у художников, которые мы уже видели прежде.

Если мы на секундочку вернемся к мозаике из Монреале, мы увидим там тот же характерный жест, когда голова Авраама поворачивается назад. Мы увидим, что агнец и Исаак находятся рядом друг с другом, мы увидим, что ангел показывает через голову Авраама на агнца. В этом смысле Караваджо при всей оригинальности и неповторимости своей живописной манеры движется вполне в рамках как бы уже сложившегося канона.

Что здесь такого особенно необычного, нового? Конечно, это какая-то такая твердость, непоколебимость, можно сказать – жестоковыйность Авраама в трактовке Караваджо. Такое впечатление, что это не человек, а некая такая машина, механизм действует, управляемый некоей волей свыше. Он абсолютно несгибаем и тверд. Он, ни секунды не раздумывая, готов зарезать на жертвеннике собственного сына, принести его в жертву, несмотря на то, что сын явно вырывается, брыкается и кричит. Это Авраама ни на секунду не останавливает.

Но когда ангел берет его за руку и как бы останавливает его нож, то Авраам внимательно и пристально смотрит на ангела, явно совершенно готовый в ту же секунду переменить свое решение и принести в жертву не мальчика, но агнца. Т.е. Авраам здесь оказывается трактован как абсолютно послушный, сильный, волевой, бескомпромиссный исполнитель божьей воли, а ангел, по сути дела, переключает его жест, показывая, что надо резать не того, а этого.

Здесь, конечно, Караваджо размышляет об отце. Размышляет он и о сыне, и это очень важный момент. Сын не может согласиться, говорит нам Караваджо, с таким решением отца. Сын будет сопротивляться и кричать. Он не понимает, ему не было голоса Божьего, сын не знал, зачем отец его привел на гору. Отец обманул его, по сути дела. Он сказал, что они вместе будут приносить жертву. И когда сын спрашивает его – это все в библейском тексте есть! – «А где же агнец», то отец говорит уклончиво: «Ну, Бог нам пошлет агнца». Усмотрит Бог агнца. И в самый последний момент, говорит нам картина Караваджо, когда они уже забрались на гору, сложили жертвенник и т.д., отец буквально набросился на сына и поверг его на жертвенник. Сын понял, что сейчас его будут убивать, приносить в жертву, и сын закричал, он протестует. А отец при этом несгибаем.

Такая трактовка, конечно, чрезвычайно современна, и в этом смысле понятно, что Караваджо уже художник совершенно нового времени, он уже находится не только за пределами средневекового искусства, но и искусства Ренессанса, по сути дела.

Хотя мы видели в рельефе Гиберти уже некоторую такую драматичность в отношениях между отцом и сыном, но она там была проявлена несколько иначе. Караваджо доводит этот драматизм до предела. И его кричащий Исаак – это, по сути, своего рода открытие.

Рембрандт. «Жертвоприношение Авраамом Исаака», 1635 г.

И вот теперь, внимательно разглядев эту картину, обсудив ее, сравнив с более ранними изображениями, давайте теперь посмотрим на художника следующего столетия, на одного из главных европейских художников XVII века – на Рембрандта.

Конечно, все мы помним знаменитый эрмитажный рембрандтовский холст, большой вертикальный холст «Жертвоприношение Авраамом Исаака». Возле этой картины часто стоят экскурсии, постоянно останавливаются посетители, это знаменитая картина, одна из самых главных картин эрмитажной коллекции. И сейчас, после всего, что мы уже увидели и обдумали в связи с этим сюжетом, мы можем посмотреть на нее несколько иными глазами.

Рембрандт по-другому расставляет фигуры. Правое и левое у него перестают работать, начинают работать верх и низ. Вроде бы все основные детали на месте. Вот сын, вот отец, вот ангел. Ангел так же хватает правую руку Авраама, как это делал ангел на картине Караваджо. Но ангел подлетает сверху, он крылат, он не подходит из-за спины. Что очень важно, Авраам с некоторой растерянностью в лице оглядывается на ангела.

Если мы приглядимся к изображению головы, лица Авраама, то увидим, что он принципиально отличается от караваджиевского Авраама, трактовка совсем другая. Здесь нет фанатичной, твердой веры, здесь нет человека-скалы, человека-механизма, человека – исполнителя воли Божьей. Здесь есть человек, находящийся в смятении. Он взволнован, он взбудоражен, это видно по его чертам лица, по изображению волос и бороды.

Мы видим взволнованность и взбудораженность этого человека, видим, что когда ангел хватает его за руку, он роняет нож. И нож зависает в воздухе. Это потрясающий ход, потрясающее решение у Рембрандта: не так крепко он держит нож, как держит нож Авраам на картине Караваджо. Он, можно сказать, его совсем не крепко держит. Ангел хватает его своей достаточно нежной, почти женской рукой за запястье, и нож выпадает.

При этом посмотрите на левую руку Авраама. Он держит ее на лице Исаака. Он закрыл ему глаза, он не хочет, чтобы Исаак видел, что сейчас будет происходить. Он тоже прижимает его голову, запрокидывает ее, делает доступным для удара ножом горло, с одной стороны. Но с другой стороны, он заботливо закрывает связанному сыну глаза. Потому что страшно смотреть на это.

Если мы зададимся вопросом, чем принципиально отличается трактовка этого сюжета у Караваджо и у Рембрандта на данной картине из Эрмитажа… Это работа 1635 года, довольно ранняя работа. Это Рембрандт, еще не вошедший в зрелый период своего творчества. Если мы не будем сравнивать саму живопись, потому что понятно, что она совершенно разная, притом что Рембрандт много взял как раз из караваджизма с его светотеневой драматичностью. Но мы все-таки договорились, что, глядя на репродукции, мы не будем обсуждать саму живопись с точки зрения цвета, мазка и т.д. Если мы будем говорить о композиции в первую очередь и о выражении лиц героев – то, что нам позволяет обсуждать репродукция, - то мы увидим, что, конечно, эти картины очень сильно отличаются друг от друга.

И что еще обращает на себя внимание – рука ангела, указывающая у Караваджо через голову Авраама на агнца, вот этот жест, этот вытянутый вперед указательный палец левой руки. «Вон того, - говорит ангел. – Посмотри туда, жертва там!»

У Рембрандта ничего похожего нет. И это очень важный момент. Эта картина о другом. Это картина не о том, что нужно принести агнца вместо Исаака, это картина о том, что не нужно убивать Исаака, не надо приносить в жертву сына. Рембрандт идет еще дальше по пути психологизации, но не в сторону драматизма, не в сторону страданий, страстей, искаженных лиц, криков и т.д. Он углубляет трактовку этого сюжета, убирая важный мотив: ангела, указывающего перстом на агнца.

Героев теперь не четверо, а трое. Все события разворачиваются по сути дела между отцом, сыном и ангелом, который является в данном случае волей Бога, т.е. божественной волей, и Бог говорит отцу: «Не трогай сына». Он не говорит о замене жертвы, он просто останавливает этот процесс. Мы видим, что отец у Рембрандта взволнован и растерян. Мы видим, что нож он держал совсем не твердо. Мы ничего не можем сказать о выражении лица Исаака, потому что оно закрыто рукой отца, но мы понимаем, что этот жест – это одновременно и жест, который запрокидывает сыну голову, обнажая горло, но при этом жест, который закрывает ему глаза, чтобы тот не испугался в последнее мгновение занесенного ножа.

В этой картине Рембрандта все происходит стремительно, так же стремительно, как и у Караваджо. Рембрандт как бы еще усиливает этот эффект остановленного мгновения: нож, повисший в воздухе, выпавший из руки – это такой удивительный прием. Зритель, глядя на эту картину, понимает, что это не секунда, а какая-то доля секунды, то, чего даже глазами нельзя увидеть, если бы мы были зрителями этой сцены. Этот падающий нож, повисший в воздухе, – это в данном случае одно из таких маленьких психологических и при этом композиционных открытий Рембрандта.

Рембрандт. Офорт «Жертвоприношение Авраамом Исаака», 1655 г.

Проходит примерно два десятка лет, и Рембрандт снова обращается к этому сюжету. Это куда менее известная его работа, офорт «Жертвоприношение Авраамом Исаака», который датируется 1655 годом, т.е. через 20 лет после эрмитажной картины. Собирался ли Рембрандт писать такую большую картину маслом, т.е. можно ли рассматривать этот офорт как некий такой предварительный композиционный набросок, или он собирался на стадии офорта и остановиться – мы этого не знаем. Но в данном случае нам достаточно того, что у нас есть, потому что мы сравниваем не живопись с живописью, не цвет с цветом, не фактуру холста с фактурой – мы сравниваем в первую очередь композицию работ.

А композицию здесь мы можем разглядеть очень ясно. И мы видим колоссальный путь, который за эти 20 лет проделал Рембрандт как художник, как мыслитель, углубляясь в эту тему, в тайну этого сюжета. Здесь он все радикально переставил, все поменял. Посмотрите: Авраам в центре сидит. Исаак стоит на коленях и склонился лицом, головой к коленям отца. Авраам держит нож в левой руке, а правой рукой закрывает сыну глаза, как бы обнимая его и прижимая его к себе. Рука с ножом отнесена далеко в сторону, но это не замах человека, который собирается колоть, а это скорее отодвинутая рука, которая как бы не хочет исполнения этой воли. Ангел не хватает сильным жестом запястье Авраама, а обнимает его сзади двумя руками, держит Авраама за руки, придерживает. Не тормозит жеста руки, а просто обнимает сзади и, доверительно склонившись, что-то ему говорит. И старик Авраам слушает ангела, слушает голос Божий.

Очень небрежно брошены несколько поленьев в нижней части картины, там, где изображен алтарь в виде такого какого-то блюда, видимо, для крови, камень и несколько поленьев, которые совершенно не горят и даже не собираются гореть. Видно, что это не хорошо сложенный, подготовленный и разожженный костер жертвенный, а, наоборот, как-то машинально брошенные несколько поленьев.

Удивительно, что эти три фигуры у Рембрандта здесь окончательно закомпоновались в одно целое. Они так приблизились друг к другу и так переплелись, особенно за счет жеста рук ангела, который сзади обнимает Авраама, но, по сути дела, правая рука ангела, которая лежит на правой руке Авраама, как бы продолжает это движение руки отца, который прижимает голову сына к себе. Т.е. ангел обнимает и Авраама, и Исаака, он их как бы защищает и охраняет. И крылья ангела сверху раскинуты над этой группой, они осеняют всех троих.

Мы видим, что Рембрандт очень многое тут изменил. Попробуем разобраться в этой интерпретации. О чем, собственно, он нам говорит через это свое изображение, через свою композицию? Отец покорен воле Божьей, но при этом Рембрандт говорит о том, что отец, конечно, страшно не хочет приносить сына в жертву. Он растерян. Сын при этом покорен и полон доверия к отцу. А ангел, который здесь представляет волю Божью, ласково обнимает и защищает и того и другого.

Может быть, будет слишком смелым утверждать, что Рембрандт в этом изображении подошел к философско-богословской трактовке этого сюжета, изображая здесь, по сути дела, уже не Авраама, Исаака и ангела, а троицу, т.е. Отца, Сына и Святого Духа. Может быть, это слишком смелая трактовка, но посмотрите, ведь если Бог-Отец, который приносит, точнее, отдает Сына в искупительную жертву за человеческий род… Бог-Отец, конечно, не хочет приносить своего Сына Иисуса Христа в жертву, но ничего не поделаешь, это нужно.

И Христос, как мы помним из Евангелия, тоже в Гефсиманском саду молится о том, чтобы, если можно, Отец пронес эту чашу мимо, но если нельзя – то да будет воля Отца во всем, на все. И Христос покорно идет на жертву, хотя и страдает, и испытывает мучения, и просит о том, чтобы чаша была, если можно, пронесена мимо. Т.е. ясно, что он не радостно идет на эту жертву.

Может быть, Рембрандт, размышляя над этим сюжетом, как художнику свойственно, т.е. не создавая какой-то текст философский, а размышляя через образы, через форму, через композицию, может быть, он в этом единстве этих трех фигур как раз и хочет нам показать христианский смысл этого ветхозаветного сюжета. Единство этих троих напоминает нам о единстве Троицы. Как бы напоминает нам, что Исаак, приносимый в жертву, чем-то подобен Христу, который будет так же принесен в жертву.

С другой стороны, можно посмотреть на это иначе. Мы говорили о возрастающем психологизме, и мы видим, что взволнованность и растерянность отца, которая была уже в картине Рембрандта в 1635 году, здесь показана еще сильнее. Он сохраняет жест руки, закрывающей глаза Исаака, но меняет полностью положение его фигуры. Еще раз: здесь он все-таки связан, лежит на спине, горло его запрокинуто, а здесь он стоит на коленях, и в этой позе есть какое-то доверие. И руки его не связаны, кстати.

Если мы посмотрим на головы ангела и Исаака… Лицо Исаака практически все загорожено рукой отца, но посмотрите, мы видим подбородок, губы, челюсть нижнюю, щеку, часть волос.

Посмотрите теперь на лицо ангела. Тут, конечно, другой ракурс, но если приглядеться к нижней части лица, к волосам, ощущение такое, что они очень похожи, как будто бы ангел тоже чем-то похож на сына. Этот тип лица молодого человека с мягкими чертами лица, вьющимися кудрявыми волосами, достаточно крупным ртом, нежно очерченным подбородком в живописи Рембрандта мы встречаем не раз.

Я сейчас напомню этого юношу. Это портрет Титуса, сына Рембрандта. Посмотрите на эти губы, нос, кудри, подбородок…

Вот еще один портрет Титуса – «Читающий Титус».

А вот рембрандтовское изображение апостола-евангелиста святого Матфея и ангела, который ему диктует, видимо, Новый Завет. Здесь мы видим в лице ангела те же знакомые нам черты: мягкий нос, мягко очерченный подбородок, крупные губы, характерные кудри… И многие исследователи говорят, рассматривая эту картину «Святой Матфей и ангел» из Лувра, что здесь для изображения ангела Рембрандт воспользовался своим сыном как типажом.

Более поздний портрет Титуса, здесь Титус уже старше.

Особенно, как мне кажется, характерен вот этот портрет читающего Титуса из Венского музея истории искусств.

В этом изображении ничего подобного мы не видим, на эрмитажной картине 1635 года.

Но если мы снова вглядимся в этот офорт, то придется признать, что изображение ангела и изображение мальчика Исаака, который стоит на коленях возле отца, конечно, не буквально, но явно совершенно напоминают нам портреты Титуса. Таким образом, Рембрандт в эту картину вкладывает еще и личный смысл. Он вживается в этот сюжет, воображает себя на месте Авраама. И то, что испытывает Авраам, все эти страдания и мучения по поводу воли Божьей в данном случае, он переживает глубоко лично. Мы можем об этом догадываться по тому, что и ангел, и Исаак чем-то внешне напоминают портреты Титуса, сына Рембрандта.

Итак, мы рассмотрели несколько работ на протяжении большого отрезка времени. Но главное, на чем мы сконцентрировались сегодня в нашей лекции, - это три работы. Картина Караваджо из Уффици с нерассуждающим Авраамом, протестующим Исааком и волей Божьей в лице ангела, который просто перенаправляет движение веры от одного объекта к другому.

Это картина Рембрандта, большая живописная работа 1635 года, где трактовка уже совершенно другая, где мы видим всю взволнованность Авраама, где, что очень важно, уходит, исчезает фактически важнейший атрибут всей этой сцены, на протяжении веков неизменно там присутствующий: агнец. И таким образом сюжет как бы перемещается во внутрисемейную сферу.

И, наконец, мы видим поздний офорт Рембрандта, 1655 года, где до конца уже доходит философская мысль Рембрандта в интерпретации этого сюжета, где, с одной стороны, перед нами открывается какая-то новая богословская глубина, а с другой стороны, можно сказать, что эта картина уже не о вере, а о любви. И любовь здесь есть и в позе доверия сына к отцу, и в растерянности несчастного отца, который собирается приносить сына в жертву, но явно этого не хочет, и в нежных объятиях ангела, который сзади обнимает и того и другого, составляя с ними единое целое, такую группу из трех фигур – они сливаются в некотором единстве. Конечно, здесь господствует любовь.

Вот так развивался этот сюжет на протяжении веков, и мы видим, что одна и та же история, один и тот же рассказ может очень по-разному трактоваться художниками в зависимости от того, как они будут располагать фигуры, как они будут использовать те или иные атрибуты этой сцены. И на примере этого сюжета мы, как мне кажется, можем хорошо, глубоко взглянуть на то, что вообще такое художественная интерпретация литературного, в данном случае библейского текста.

Кто из нас не слышал душераздирающую историю о том, как Авраам собирался принести Богу в жертву своего любимого и очень долгожданного сына Исаака. С болью в сердце представляю его дрожащие руки, связывающие сына, и последний вопль-молитву к Творцу перед тем, как рука с ножом поднимется над головой родного ребенка.

Этот сюжет, взятый из самой популярной среди людей Книги, издавна вдохновлял поэтов и художников. Многие задавались вопросом о мотивах поступка Авраама.

Ответы мы найдем, если получше познакомимся с этой .

Кто такой Авраам

Авраам жил во времена строительства Вавилонской башни около 4000 лет назад. В те времена люди вдруг обнаружили, что невозможно более жить в мире и согласии. Они решили добраться до Бога и начали строительство башни до небес. Но так как это противоречило замыслу Создателя, башня была, как всем известно, разрушена и жители той древней страны разбрелись по всему миру, приобретя различные языки.

Авраам же отказался участвовать в строительстве башни: он понял, что этим путем нельзя достичь Создателя. Ему открылся единый закон строения высшего мироздания. Он вдруг ощутил в своем сердце бесконечную любовь, исходящую от Творца. Он почувствовал, что Создатель Мира находится не где-то там, на небе, куда можно подняться вдоль башни, а внутри наших ощущений. Ему раскрылось, что мир устроен согласно Любви и Отдаче.

И тогда Авраам собрал группу единомышленников и ушел с ними в направлении сегодняшнего Израиля. Он раскинул свой и приглашал всех проходящих мимо путников зайти в него, принять еду и переночевать. Он пытался донести до всех, кто хотел его слушать, открытую им истину. Ведь если Творец нас так сильно любит и желает нам только добра, то как же он мог создать в нас такие противоположные Ему свойства? Как могут люди ненавидеть и убивать друг друга? Ответ был очень прост: человечество должно понять тупиковость своего пути, ощутить потребность в Творце и захотеть стать подобным Ему. А так как Бог есть Любовь и Отдача, то и люди должны научиться любить и отдавать друг другу. Закон мироздания, открытый Авраамом, состоял в главном принципе Торы: « Возлюби ближнего, как самого себя» . Все люди рождаются противоположными по свойствам Творцу и, осознав свою противоположность, должны захотеть измениться. Не надо строить башню до небес, потому что в духовном мире близость определяется подобием свойств. А так как Создатель отдающий, то и мы, люди, должны жить по законам любви и отдачи ближнему.

Группа людей, вышедшая вместе с Авраамом из Вавилона, впоследствии стала называться народом Израиля. Этот народ сумел построить государство, просуществовавшее по законам Творца много веков. Остальные жители этой древней страны разбрелись по всему миру и стали основой всех народов земли.

Потомки Авраама построили два Храма, ушли в самое последнее и большое изгнание, смешались со всеми народами, и сейчас призваны снова создать , подобное разрушенному, и в сотни раз более прекрасное.

Рождение Исаака

Когда Авраам и его жена Сара сидели около своего шатра, к ним подошли три пришельца, которые оказались посланниками Творца, и сообщили о том, что у Сары ровно через год родится сын. Аврааму тогда было сто лет, а его жене — девяносто. Сара не поверила святым посланникам и засмеялась. А ровно через год родился у них сын, которого назвали Исааком, что в переводе означает «будет смеяться» .

Каббалисты говорят, что исправление человека осуществляется поступенчато, от более легких ступеней к более сложным. Рождение сына означает рождение новой ступени. Авраам к моменту рождения сына уже полностью смог исправить себя на первой ступени и достиг полного милосердия. Человек, который обладает лишь этим одним свойством, видит весь мир прекрасным, исправленным и хорошим. Но этих свойств Аврааму и Саре было недостаточно для дальнейшего развития. И поэтому у них рождается их следующая ступень, Исаак — свойство, противоположное Аврааму. Свойство суда и строгости. Таков закон развития: ступени, следующие друг за другом, рождаются одна за другой и противоположны друг другу.

Жертва Авраама

И когда сын подрос, Авраам получает указание от Творца взять своего любимого единственного сына Ицхака, пойти в страну Мория и там на одной из гор принести его в жертву. Тогда Авраам, не задумываясь, берет своего любимого сына, дрова для жертвы всесожжения, нож и огонь, и они вместе идут к указанному месту. На вопрос сына, а где же агнец для жертвы, он отвечает, что Всесильный сам усмотрит себе агнца для жертвы.

Придя на место, Авраам построил жертвенник и разложил дрова, а на них положил связанного Исаака. И уже взял нож, чтобы зарезать своего самого любимого сына… Но в последний момент посланник Творца остановил его руку. Голос Создателя произнес, что теперь Он уверен в Аврааме, который не пощадил своего единственного сына ради Него. И тут Авраам увидел барана, зацепившегося рогами в чаще. Этот баран и был принесён в жертву вместо Исаака.

Все эти на первый взгляд исторические события, по утверждению каббалистов отображают в образах нашего материального мира духовный путь человека по направлению к Творцу. Ведь Тора нам рассказывает не о приключениях людей, а об исправлении свойств каждого человека. Авраам в нас — это свойство добра и милосердия, но для движения вперед к раскрытию Творца нужно новое свойство «Ицхак» , свойство знания и умение анализировать. И вся эта душераздирающая сцена якобы убийства собственного сына обучает нас методике перехода на новую ступень. Для этого перехода человеку надо все свои знания и умение анализировать, весь свой ум не использовать, а принести в жертву. Так и мы очень часто в нашей обычной жизни жертвуем или, проще сказать, пренебрегаем какими -то нашими желаниями во имя достижения важной цели. А здесь идет речь об указании Творца. И когда человек понимает это и идет верой выше знания, то такое внутреннее решение и называется «жертвоприношением Ицхака» .

Возникает вопрос: «Должен ли каждый из нас совершить подобное жертвоприношение?»

Наши мудрецы утверждают, что если любой человек преодолевает в себе сомнения и верит Создателю больше, чем всем приобретенным до сих пор своим эгоистическим познаниям мира, то он постигает первую ступень сближения с Творцом и поднимается на гору Ар Мория — на гору сомнений.

Куда ведут ступени возвышения

Если мы научимся правильно воспринимать самую популярную Книгу всех времен и народов, то ощутим истинное содержание Торы. Для этого ее нужно не только читать, а изучать с помощью , познавших истинный смысл кажущихся простыми историй этой Книги. Вся Тора, как пишут каббалисты, рассказывает о поступенчатом развитии души человека. Так каждый человек, продвигаясь духовным путем, должен пройти все эти ступени.

Авраам первый в истории человечества ощутил, как построить начальную ступень духовного возвышения по направлению к Творцу. Он сумел раскрыть внутри себя свойство любви по отношению к людям. Но для духовного продвижения Авраама было необходимо рождение следующей его ступени, Исаака, свойства жесткости и разума. И когда Авраам сумел ограничить свое следующее свойство Исаак, то есть принести его в жертву, то этим приобрел возможность получения свойства Яков. В Торе говорится, что Яков является одним из сыновей Исаака, то есть его следующей ступенью.

Таким образом, Тора обучает нас тому, как построить лестницу духовного подъема, называемой «лестницей Якова» . Только Яков, который включает в себя правильно соединённые между собой силы добра и зла, этим реализует методику ступенчатого возвышения.

Поэтому Якова переименовывают в Исраэль, а это означает, что если мы правильно используем две силы, поднимаясь по лестнице Якова, то тогда мы превращаемся в Исраэль, что на иврите означает «прямо к Творцу» .

И когда мы все, потомки Авраама, Исаака и Якова, принесем в жертву свой эгоизм и, вопреки раскрывающимся между нами ненависти и злу, сможем объединиться в любви и отдаче друг к другу, то тогда возродится настоящий Израиль. И на руинах ужасного зла, после многовекового изгнания, построит Великий Третий Храм. Но этот Храм Любви мы должны построить сначала в наших сердцах, изменив отношения межу нами. Этого ожидают от народа Израиля все народы земли и только в этом истинное предназначение народа Торы.

Через год после явления Аврааму Бога в виде трех странников исполнилось предсказание Господа: у Авраама и Сарры родился сын, которого они назвали Исааком. Аврааму тогда было сто лет, а Сарре девяносто. Они очень любили своего единственного сына.

Когда Исаак вырос, Бог пожелал возвысить веру Авраама и научить через него всех людей любви к Богу и послушанию воли Божией.

Бог явился Аврааму и сказал: «возьми сына твоего единственного Исаака, которого ты любишь, иди в землю Мориа, и принеси его в жертву на горе, которую Я тебе укажу».

Авраам повиновался. Ему было очень жалко своего единственного сына, которого он любил больше, чем самого себя. Но Бога он любил больше всего и верил Ему совершенно, и знал, что Бог никогда и ничего плохого не пожелает. Он встал рано утром, оседлал осла, взял с собою сына Исаака и двух слуг; взял дрова и огонь для всесожжения и отправился в путь.

На третий день пути они пришли к горе, которую указал Господь. Авраам оставил слуг и осла под горою, взял огонь и нож, а дрова возложил на Исаака и пошел с ним на гору.

Когда они шли вдвоем на гору, Исаак спросил Авраама: «Отец мой! у нас есть огонь и дрова, а где же агнец (ягненок) для жертвоприношения?»

Авраам ответил: «Господь усмотрит Себе агнца». И шли далее оба вместе и пришли на верх горы, на место, указанное Господом. Там Авраам устроил жертвенник, разложил дрова, связал сына своего Исаака и положил его на жертвенник поверх дров. Он уже поднял нож, чтобы заколоть своего сына. Но ангел Господень позвал его с неба и сказал: «Авраам, Авраам! Не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего. Ибо теперь Я знаю, что ты боишься Бога, потому что не пожалел единственного твоего сына для Меня».

И увидел Авраам невдалеке барана, запутавшегося кустарнике, и принес его в жертву вместо Исаака.

За такую веру, любовь и послушание Бог благословил Авраама и обещал, что у него будет потомства так много, как звезд на небе и как песку на берегу моря, и что в его потомстве получат благословение все народы земли, то есть из его рода произойдет Спаситель мира.

Принесение Исаака в жертву было прообразом или предсказанием людям о Спасителе, Который, будучи Сыном Божиим, отдан будет Своим Отцом на крестную смерть, в жертву за грехи всех людей.

Исаак, являясь прообразом Спасителя за две тысячи лет до Рождества Христова, пред-изобразил, по воле Божией, Иисуса Христа. Он так же, как Иисус Христос, безропотно шел на место жертвы. Как Иисус Христос нес на Себе крест, так и Исаак на себе нес дрова для жертвоприношения.

Гора, на которой Авраам приносил в жертву Исаака, получила название горы Мориа. Впоследствии на этой горе был построен царем Соломоном, по указанию Божию, Иерусалимский храм.

ПРИМЕЧАНИЕ: см. Библию, в кн. «Бытие» ().

«Можно ли говорить об Аврааме без обиняков, откровенно, не рискуя соблазнить кого-нибудь?» - спрашивает Серен Керкегор. Жертва Авраама стоит у истоков духовного опыта иудаизма, христианства, ислама. Он засвидетельствовал свою веру и благодаря этому стал наследником Завета между Богом и Адамом. Для иудеев и христиан он является отцом верующих, а в Коране представлен как первый мусульманин, истинный правоверный, всецело «послушный» (отсюда значение самого слова «ислам»). История праведного Авраама - место подлинной встречи и плодотворного диалога трех великих религий Книги. Он воплощает в себе открытость и доверие перед лицом будущего: с Богом все возможно. Об этом верующие трех религий сегодня призваны свидетельствовать всему миру.

Иерей Димитрий Сизоненко
клирик собора Феодоровской иконы Божией Матери.

Против жертвоприношения детей

Жертвоприношение является общим элементом всех древних религий. Изначально оно не рассматривалось как самолишение, но, напротив, было щедрым приношением божеству, от которого ожидали благосклонность, награду или прощение. В Библии мы часто видим, с какой радостью человек приносит в жертву Богу животных или плоды урожая. Однако при этом категорически отвергается сама идея человеческих жертвоприношений, которые были обычным делом у народов, населявших в то время Ханаан: жертвоприношение первенца должно было успокоить гнев божества, с ревностью взирающего на человеческое счастье.

Жертвоприношение Авраама стало предметом многочисленных толкований и уже несколько тысячелетий вызывает чувство растерянности, непонимание и даже протест. Хорошо известны случаи, когда именно из-за этой истории люди отказывались принять веру в Бога. Если это Бог любви, то почему Он требует столь чудовищную жертву? Как можно сочувствовать вере, которая похожа на слепой фанатизм и ведет к добровольному убийству собственного сына? Как можно иметь дело с таким Богом, который сначала дает обетования, а потом отнимает все без видимых на то причин? Подобного рода недоуменные вопросы возникали всегда, а не только в наше время.

Чтобы правильно понять эту историю, необходимо увидеть ее исторический контекст. Для начала достаточно представить, что в древности человеческие жертвоприношения были обычным делом, поэтому Авраам именно так и понимает приказание Бога.

О чем эта история?

Всегда возникает замешательство, как правильно «озаглавить» переломное событие в жизни Авраама. Это не совсем жертвоприношение Исаака, поскольку в жертву все-таки был принесен не он, а овен. Иудейская традиция говорит об aqedah Yitshaq - связании Исаака. И действительно, в Библии говорится: «Связав сына своего Исаака, положил его на жертвенник поверх дров» (Быт. 22, 9). Следует заметить, что это единственный случай, когда в еврейской Библии употребляется глагол "aqad («связать»).

История начинается нехарактерным для библейской стилистики вступлением: Бог испытывал Авраама. Бытописатель с самого начала как бы берет читателя за руку: итак, все происходящее - всего лишь тест. И участников событий, и читателя на каждом шагу поджидают сюрпризы. В тексте есть множество незначительных деталей, которые создают атмосферу удивления, несколько раз повторяется «и вдруг». Когда наступает развязка драмы, Господь произносит слова: «И вот теперь Я знаю…» (буквально: проник в тайну). Итак, не только Авраам, но и Сам Бог по ходу развития событий «узнает» для Себя нечто совершенно новое.

И для христиан, и для иудеев в этом тексте содержится очень добрая весть: Богу небезразлична судьба каждого отдельно взятого человека, который стремится чему-то научиться у Него, и более того, Господь восхищается теми, кто готов принять Его наставления всерьез. Такие люди имеют полное право считать себя сынами Авраама - отца всех верующих.

Это действительно переломный момент в длинной истории Авраама. Все, о чем рассказывается в следующих главах, - лишь следствие того, что происходит сейчас. Итак, какова дальнейшая судьба Исаака и, прежде всего, Авраама в христианстве?

Образ Авраама в Новом Завете

Авраам для христиан не менее важен, чем Моисей. Его имя упоминается во многих новозаветных книгах. В зависимости от времени и места, написания той или иной книги Нового Завета, его роль понималась несколько по-разному.

В послании к христианам Галатии апостол Павел прибегает к образу Авраама, чтобы утвердить своих последователей в революционном убеждении независимости по отношению к традиционному иудаизму. Апостол утверждает превосходство веры над исполнением предписаний закона, тем самым отдаляясь от тех убеждений, которых столь ревностно придерживался в юности. И в качестве примера указывает на праведность Авраама.

Несколько лет позже, вероятно, потребовалось уравновесить революционный пыл Послания к Галатам. Тогда, опираясь на авторитет писаний иудаизма, возникших незадолго до пришествия Христа (ср. 1 Макк. 2, 52) апостол Павел утверждает, что дела веры все-таки важнее. Именно таким подвигом веры и явилось для него жертвоприношение Исаака (Евр. 11, 17-19).

Еще более ярким свидетельством многообразия мнения первых христиан по отношению к иудаизму является Послание апостола Иакова.

Поразительным образом в Коране Авраам также назван «другом Всевышнего» и таковым почитается всеми мусульманами.

Предания ислама вносят дополнительный оттенок в эту историю. В 37-й суре Корана говорится, что Аврааму в видении было явлено, как он ведет на заклание своего сына. Он рассказывает об этом сыну и спрашивает: «Что ты думаешь об этом?», и тот без колебаний предлагает принести себя в жертву: «О, мой отец! Ты делай то, что велено тебе, и ты найдешь, что я - коли угодно Богу - найду в себе смирение и твердость». Имя сына при этом не названо. Согласно некоторым толкователям им был Исаак, согласно другим - Измаил. Такая анонимность указывает на то, что к преданности и послушанию стремится каждый верный сын Авраама. Выдающийся средневековый толкователь Ибн Араби писал, что в своем видении Авраам видел не сына, а овна, явленного в обличии сына.

Заметим, что в Библии нет и намека на то, что это происходило в видении, а не наяву. Согласно учению суфиев, испытание Авраама состояло именно в том, чтобы он понял истинный смысл видения. Бог не требует физически умертвить сына через заклание, но посвятить его Всевышнему. Именно за это он получает награду: «О, Авраам! Ты поверил в это видение и тем самым реализовал его; за это мы вознаграждаем тех, кто творит благо; вот испытание завершено» (Коран 37, 103). И в этом Коран созвучен иудейским преданиям.

Миниатюра из книги «Истории пророков и царей прошлого» Французская национальная библиотека На этой персидской миниатюре XVI века изображено, как ангел несет в своих руках овна для жертвоприношения, чтобы заменить им сына. Он вертикально «ныряет» в сцену, что создает впечатление мгновенности происходящего, его расправленные к небу крылья указывают на его миссию божественного посланника, пришедшего, чтобы спасти сына и освободить отца. Авраам изображен с выражением муки на лице, он помещен в центр, на пересечение божественного и земного миров. Языки пламени в его нимбе повторяют движение крыльев ангела. В персидской традиции принято пророков изображать с языками пламени, подобно тому, как в христианской иконографии святые всегда изображаются с нимбом. Кинжал Авраам держит на плече с готовностью в любой момент вонзить его себе в грудь. Сын изображен взрослым юношей. Его лицо не искажено страданиями, взгляд устремлен вдаль, подтверждая сыновнюю покорность. Даже явление ангела не нарушает выражения покорности. Расцветший миндаль знаменует собой наступление весны и является символом бодрствования в ожидании Божественного вмешательства.

Толкование Авраама или повеление Бога?

В преданиях иудаизма сохранился мидраш, который указывает на многозначность словосочетания «принести во всесожжение». По-древнееврейски буквально говорится «вознести в вознесение», но под влиянием религиозных практик окружающих народов Авраам неправильно понял божественное повеление. Требование Бога вознести единственного сына к небу Авраам понял как «принести в холокауст», «вознести в дыме», как это происходит с жертвой при всесожжении, когда огонь пожирает все без остатка. Слова ангела в развязке истории подтверждают, что благословение Бога, данное при заключении Завета, направлено к жизни, а не к смерти. Именно через рождение Исаака начинает осуществляться обетование бесчисленного потомства.

В преданиях иудаизма

В толкованиях Моше Маймонида, одного из величайших учителей XII века, связание Исаака представляется своего рода притчей о вере. Заметим, что в Библии ей предшествует повествование об истреблении Содома и Гоморры. Эти две истории во многом противоположны друг другу. На горе Мориа Авраам немногословен, тогда как по поводу участи Содома между ним и Богом завязывается настоящий спор. В ответ на решение уничтожить город за грехи его жителей Авраам подходит к Богу с такими словами: «Может быть, есть в этом городе 50 праведников… Не может быть, чтобы Ты погубил праведного с нечестивым, не может быть от Тебя! Судия всей земли поступит ли неправосудно?» (Быт. 18, 23-25).

В мидрашах рассказывается возможное продолжение этого спора. Из уст Авраама звучат такие слова: «Если ты хочешь, чтоб мир не погиб, нужно отказаться от строгой справедливости. Если ты будешь настаивать на суровой правде, мир не устоит. Ты хочешь ухватить веревку за оба конца: ты хочешь и того, и другого, и мира, и строгой справедливости. Но ты должен выбирать. Если Ты не уступишь, мир не устоит».

Чем объяснить столь поразительный контраст между совершенной покорностью и дерзновением Авраама? Эти две истории говорят о разном: рассказ о Содоме и Гоморре говорит о социальной справедливости и непреложной заповеди для всех - для человека и для Бога - поступать по законам правды. В споре Авраам попытается убедить Бога подчинить свой гнев закону правды (подобным же образом Моисей станет заступаться за свой народ, когда Бог решит наказать его за поклонение золотому тельцу). В отличие от этого, рассказ о жертвоприношении Исаака касается веры и поэтому говорит о послушании Богу.

Проблема «отцов и детей»

Психологические по своему характеру толкования предлагают вслушаться в этот текст, как слушают рассказ о сновидении. Бог требует не убийства, а возвышения сына. Но почему же Авраам понимает эти слова как повеление принести сына во всесожжение? Проследим тонкую игру аллюзий и переворотов. Сын неотступно следует за отцом на вершину горы, но обратно они возвратятся по отдельности. По дороге Исаак-сын спрашивает отца о жертвенном агнце-детеныше, а в самый драматический момент Авраам видит взрослого овна, который запутался в кустах, именно его он принесет в жертву вместо своего сына.

Отец связывает сына, но Бог вмешивается для того, чтобы тот «развязал» его, чтобы Исаак стал самостоятельным и по-настоящему взрослым мужем. Благодаря этому в сознании Авраама происходит некий переворот. В конце испытания на смену первоначальному образу Бога, которому было бы приятна смерть первенца, приходит совершенно новое понимание Божественной воли. Господь подвергает отца испытанию, чтобы тот освободился от инстинктивного чувства собственничества по отношению к сыну. Этой историей Бог словно желает преподнести урок: ты по-настоящему станешь отцом, когда «пуповина будет перерезана», иначе твой сын никогда не станет личностью. Все психологические интерпретации весьма интересны, но не следует упускать из вида ту очевидную истину, что Бог действительно ждет от Авраама и от нас реальной жертвы…

Не всегда Исаака изображают ребенком, как это принято в христианской иконографии. Согласно некоторым иудейским преданиям, Исааку было 37 лет, то есть он мог и постоять за себя. Рядом со взрослым сыном отец не выглядит столь жестоким. И уже не Авраам, а Исаак становится главным действующим лицом. «Если Святой, да будет он благословен, потребует все мои члены, я не откажу ему. Свяжи меня покрепче, чтобы я не мог воспротивиться по скорби души моей, чтобы в твоем приношении не было пятна и чтобы я не оказался в глубинах погибели».

В этом упомянутый выше текст Корана оказывается созвучным библейскому пониманию. Через жертвоприношение Богу и отец, и сын освящены глубиной своей веры. Именно единство веры отца и сына спасает Исаака от пламени.

В религиозных праздниках

Иудейский новый год (Рош аШона), который отмечается в начале осени, посвящен празднованию грядущего суда Божия над миром и призывает к покаянию. На второй день этого праздника богослужение вспоминает историю связания Исаака.

Заклание агнца, принесенного в жертву вместо сынов народа Божия, также совершается во время праздника Пасхи. Его еврейское название Пессах буквально означает «перейти» или «пройти стороной». Закланный агнец напоминает об освобождении народа из Египетского рабства и спасении при переходе через Красное море.

Христианский праздник Воскресения Христова непосредственно восходит к иудейскому Пессах, поскольку именно во время этого праздника Христос Спаситель возвещает ученикам о Своем «переходе» от этого мира к Отцу, то есть о близкой смерти и воскресении. Господь придает пасхальной трапезе совершенно новый смысл: Он Сам станет истинным Агнцем, закланным во спасение мира. По-славянски общая трапеза обозначается словом «вечеря». Ежегодно за три дня до Светлого Христова Воскресения все христиане вспоминают Тайную Вечерю, которая заменяет собой празднование ветхозаветной пасхи.

Древний ритуал благословения хлеба и вина обретает новое наполнение: чашу пророка Илии заменяет собой чаша Иисуса Христа, Сын Божий становится пасхальным Агнцем, приносимым в жертву. На Страстной седмице христиане также вспоминают и жертвоприношение Авраама.

С воспоминанием о жертвоприношении Авраама в исламе связан самый почитаемый мусульманами праздник Аид-ль-Адха, или Аид-ль-Кабир (буквально «великий праздник»), который венчает собой месяц великого паломничества в Мекку.

В память об Аврааме и его сыне каждый паломник в в этот день должен засвидетельствовать свою покорность Богу через принесение в жертву ягненка или другого животного в долине Мина. И в каждой семье совершается ритуал заклания животного, который становится напоминанием о том овне, которого Бог дал Аврааму, чтобы сыну сохранить жизнь. Жертвенное животное кладут на левый бок, повернув головой к Мекке, а мясо принято отдавать более бедным, чтобы разделить с другими радость о примирении с Богом.

От Исаака к Иисусу Христу

Христианская традиция усматривает в жертвоприношении Исаака прообраз Крестной жертвы Христа. Авраам возносит своего сына на алтарь - Бог отдает Своего Сына Возлюбленного и Единородного для искупления мира. Подобно Исааку, который смиренно несет дрова для всесожжения на гору Мориа, Спаситель несет свой Крест на Голгофу. В самый последний момент вместо Исаака в жертву был принесен агнец - Иисус Христос Сам становится истинным пасхальным Агнцем. С первых веков христианства последние муки и смерть Христа толкуются как жертвенное искупление. Апостол Варнава пишет в своем Послании: «Господу предстояло за наши грехи принести в жертву сосуд Своего духа (плоть), дабы жертва, прообразованная в Исааке, когда он был возложен на жертвенник, наконец совершилась». Иоанн Креститель, указывая на пришедшего Мессию, говорит об Агнце Божием, Который берет на Себя грех мира (Ин. 1, 29). В тот самый момент, когда Сын Божий добровольно приносит Себя в жертву, свершается древнее «не принесение» Исаака.

Потрясающая параллель: «Поскольку ты не пожалел сына твоего, единственного твоего для Меня, то Я благословляя благословлю тебя», - говорит Господь Аврааму. Тысячелетия спустя апостол Павел скажет о том же Боге: «Тот, Который Сына Своего не пощадил, но предал Его за всех нас»

Уже не человек приносит Богу жертву, но Бог отдает Своего Сына, искупляя Собой великое множество грешных. Христова жертва приобретает вселенские масштабы: она приносится раз и навсегда, о всех и за вся.

Ветхом Завете человеческие жертвоприношения упоминаются неоднократно. Традиция всесожжения детей, как уже говорилось в главе «Финикийцы», была распространена в Палестине, Сирии и особенно в Финикии. Народ Израиля еще на заре своего формирования от этой традиции отказался. Прародитель еврейского народа Авраам был первым и последним представителем нарождающейся иудео-христианской культуры, которому довелось возложить сына своего на жертвенник. В Библии (Быт. 22, 1–18) сказано:

«Бог сказал: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе. Авраам встал рано утром, оседлал осла своего, взял с собою двоих из отроков своих и Исаака, сына своего; наколол дров для всесожжения, и встав пошел на место, о котором сказал ему Бог. На третий день Авраам возвел очи свои, и увидел то место издалека. И сказал Авраам отрокам своим: останьтесь вы здесь с ослом, а я и сын пойдем туда и поклонимся, и возвратимся к вам. И взял Авраам дрова для всесожжения, и возложил на Исаака, сына своего; взял в руки огонь и нож, и пошли оба вместе. И начал Исаак говорить Аврааму, отцу своему, и сказал: отец мой! Он отвечал: вот я, сын мой. Он сказал: вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения? Авраам сказал: Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой. И шли далее оба вместе. И пришли на место, о котором сказал ему Бог; и устроил там Авраам жертвенник, разложил дрова и, связав сына своего Исаака, положил его на жертвенник поверх дров. И простер Авраам руку свою и взял нож, чтобы заколоть сына своего. Но Ангел Господень воззвал к нему с неба и сказал: Авраам! Авраам! Он сказал: вот я. Ангел сказал: не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня. И возвел Авраам очи свои и увидел: и вот, позади овен, запутавшийся в чаще рогами своими. Авраам пошел, взял овна и принес его во всесожжение вместо сына своего. И нарек Авраам имя месту тому: Иегова-ире. Посему и ныне говорится: на горе Иеговы усмотрится. И вторично воззвал к Аврааму Ангел Господень с неба и сказал: Мною клянусь, говорит Господь, что, так как ты сделал сие дело, и не пожалел сына твоего, единственного твоего, то Я благословляя благословлю тебя и умножая умножу семя твое, как звезды небесные и как песок на берегу моря; и овладеет семя твое городами врагов своих; и благословятся в семени твоем все народы земли за то, что ты послушался гласа Моего».

С тех пор обычай детского жертвоприношения был заменен в традиции зарождающегося иудаизма принесением в жертву животного. «Земля Мориа», в которой Господь испытывал Авраама, отождествляется с горой Мория в Иерусалиме. Считается, что Храм был построен Соломоном на том самом месте, где состоялось знаменитое жертвоприношение агнца. В иудаизме это событие, ставшее важнейшим моментом в истории Израиля, носит название Акеда. Акеде посвящены знаменитые мозаики в синагогах Палестины, например, мозаика шестого века из синагоги Бет-Альфа. Обрядовое чтение Акеды у иудеев проводится во второй день праздника Рош ха-Шана. Тогда же принято трубить в шофар, изготовленный из бараньего рога. Это напоминание о том, как агнец был принесен в жертву вместо ребенка.

Категорический запрет человеческих жертвоприношений прозвучал в заповедях, данных Богом через Моисея: «Скажи сие сынам Израилевым: кто из сынов Израилевых и из пришельцев, живущих между Израильтянами, даст из детей своих Молоху, тот да будет предан смерти; народ земли да побьет его камнями…»

Правда, надо отметить, что, несмотря на однозначный запрет, страшная традиция была не сразу предана забвению. Но теперь редчайшие случаи человеческих жертвоприношений происходили помимо или вопреки Божественной воле. Когда израильский военачальник Иеффай (в иудейской традиции - Ифтах) шел сражаться с Аммонитянами, он дал обет Господу: «по возвращении моем с миром от Аммонитян, что выйдет из ворот дома моего на встречу мне, будет Господу, и вознесу сие на всесожжение» (Суд. 11,31). Иеффай вернулся домой с победой, «и вот, дочь его выходит на встречу ему с тимпанами и ликами: она была у него только одна, и не было у него еще ни сына, ни дочери» (Суд. 11, 34). Иеффай в отчаянии разодрал свои одежды, но сказал, что не может нарушить обет. Его дочь согласилась с отцом и лишь испросила себе два месяца на то, чтобы оплакать свое девство с подругами. «По прошествии двух месяцев, она возвратилась к отцу своему, и он совершил над нею обет свой» (Суд. 11, 39).

Поступок Иеффая в Библии остается без комментариев. Впрочем, это жертвоприношение было совершено не из желания возродить кровавую традицию, а скорее по несчастному стечению обстоятельств. Позднее человеческие жертвоприношения совершались лишь вероотступниками. Так, царь Манассия восстановил поклонение идолам, «и поставил жертвенники Ваалу… и провел сына своего чрез огонь» (4 Цар. 21, 3,6). Внук Манассии - Иосия восстановил религию, завещанную Моисеем, приказал уничтожить идолов, «и осквернил он Тофет….чтобы никто не проводил сына своего и дочерей своих чрез огонь Молоху» (4 Цар. 23, 10). Впрочем, существуют отличные от Библии источники, сообщающие, что и сам Манассия раскаялся в содеянном еще при жизни.

Вероотступников, совершающих человеческие жертвоприношения, обличает Бог устами пророка Иеремии. Он клеймит тех, кто «устроили высоты Тофета… чтобы ежигать сыновей и дочерей своих в огне, чего Я не повелевал, и что Мне на сердце не приходило» (Иер. 7, 31).

Так или иначе, несмотря на то, что становление иудаизма, как и любой новой религии, проходило не всегда гладко, великое жертвоприношение Авраама в конце концов положило конец кровавым культам по крайней мере для одного народа Палестины (другие, например, финикийцы, отказались от него значительно позднее).

Жертвоприношение Авраама стало великим сакральным событием и в традиции другой великой религии - ислама. В Коране рассказывается, что пророк Ибрахим (который «не был… иудеем, и не был назареем христианином, а был мусульманином ханифом») увидел сон о том, что должен принести в жертву своего сына. Пророк рассказал мальчику о своем сне и предоставил тому самому принять решение. Мальчик ответил: «О батюшка, делай то, что велено тебе Богом, и ты увидишь, если пожелает Аллах, что я проявлю терпение». Аллах не допустил жертвоприношения, но высоко оценил праведность Ибрахима: «Мы выкупили его другим великим закланием и оставили о нем долгую славу на века и поколения. Да будет мир Ибрахиму». В Коране не названо имя сына Ибрахима, но мусульманская традиция считает, что это был Исмаил, его первенец, который стал прародителем арабов.

Человеческие жертвоприношения, бытовавшие среди арабов до принятия ими ислама, были категорически воспрещены новой религией. А в честь жертвоприношения Ибрахима мусульмане всего мира отмечают свой важнейший праздник Курбан-байрам, к которому приурочено паломничество в Мекку. Именно там, в долине Мина, по исламской традиции, произошла замена Исмаила на жертвенного овна. Поэтому заклание барана является одной из важнейших традиций праздника.

Для христиан жертвоприношение Авраама, значимое и само по себе, выделяется из прочих событий Ветхого Завета. Для них оно явилось предвестником грядущего принесения Богом-Отцом своего сына Иисуса в искупительную жертву за грехи человечества. Евсевий Кесарийский на рубеже третьего и четвертого веков писал в своей «Церковной истории»:

«Столькими-то бедствиями пожирался прежде весь род человеческий!.. По этим-то причинам заклан был человеческий организм Слова Божьего. Но сей великий Архиерей, принесенный в жертву Владыке и Всецарю Богу, в то же время был и отличен от жертвы; как Слово Божье, как Божья сила и Божья Премудрость, Он вскоре смертное воззвал от смерти и представил его Отцу в начаток общего нашего спасения, воздвиг его за всех людей в виде победного трофея над смертью и демонскими полчищами, в виде силы, отвращающей человечество от древних человеческих жертв».

Хотя запрет на убийство – одна из самых старых и самых общих социальных норм, в древних обществах ритуальное умерщвление людей было вовсе не редкостью. Часто его совершали ради религиозных целей: человеческое жертвоприношение должно было умилостивить какого-нибудь бога, духа и т. д. (самая известная из таких практик – ритуальные жертвы, которые индейцы-ацтеки приносили солнцу, чтобы оно продолжало идти по небу). Конечно, во многих случаях в жертву приносили рабов, однако всё равно это было убийство в мирное время, и при том вполне законное.

На Руси издревле защищали живых от возвращения в их мир духа покойника. Ведь прежде гроб трижды с силой ударяли о порог избы, а по выносе трижды вращали, чтобы усопший не смог найти дорогу к дому. И даже еловые ветки бросали за процессией так, чтобы их острые иголки помешали беспокойному покойнику вернуться домой. Правда, традиции стали исчезать не под влиянием большевистской идеологии, а под натиском отечественной ритуальной индустрии.

Обитающие в Западной Африке шимпанзе забрасывают камнями не только противников, но и безобидные деревья. Приматологи считают, что это странное поведение может быть простейшей формой ритуала или символического действия.

На этом кладбище могилы сотен мертвых богов. Когда-то им поклонялись целые цивилизации, теперь они только миф. Как долго "протянут" боги современности?

Ряженье - характерное для многих народов Европы обрядовое переодевание для исполнения праздничных ритуалов, имевших, как правило, древние языческие корни. Наиболее характерно для рождественского поста. В памятниках Древней Руси, начиная с XII в., упоминаются ряженые, надевающие на себя «личины» и «скураты», участвующие в игрищах с «дьявольскими обличьями», с косматыми козьими «харями». Ряжение чаще всего совершалось на Святки и Масленицу, а также на Троицу и Ивана Купалу.

Гасан Гусейнов

На какой вопрос пытается дать ответ каждый миф? Почему миф является исследованием самого себя? Как психоаналитики изменили понимание древнегреческой мифологии? Какие теории мифа можно назвать естественно-научными и материалистическими? В чем состоит фундаментальная трудность языка в контексте мифа? Как были созданы люди согласно древнегреческой мифологии? Какими способностями душа наделяет человека? Почему в основе отношений между богами и людьми в древнегреческой мифологии лежит зависть? Какое место в социальной жизни людей и богов занимает обман? Какую роль играет пространство в мифологической картине мира? Какие мифические комплексы лежат в основе представлений об античной архитектуре? Как в зданиях и кораблях проявляется изоморфность человеческому телу? Об этом рассказывает доктор филологических наук Гасан Гусейнов.

Фридрих Делич

Предлагаемая книга представляет собой содержание трёх чтений знаменитого немецкого ассириолога Фридриха Делича, вышедших вскоре отдельным изданием («Babel und Bidel», ein Vortrag von Friedrich Delitzch). Сразу после выхода в свет это сочинение произвело переполох как среди широких кругов читающей публики, так и среди богословов. Смелые сопоставления текста Библии с дошедшими до нас отрывками вавилонской и ассирийской литературы и множество новых сведений, внесенных Деличем в эту, до того времени мало исследованную, область истории, навлекли на автора обвинения в желании подорвать устои религии, уронить божественный характер происхождения библейских сказаний. Однако эти нападки следует признать совершенно несостоятельными. Ведь именно Библия дала Деличу подсказки для многих сделанных им открытий, которые в свою очередь подтвердили некоторые исторические факты, изложенные в библейских текстах. В своём исследовании Делич в живой и увлекательной манере рассказывает о результатах очень успешных ассиро-вавилонских раскопок, а также приоткрывает новые страницы древней истории Ближнего Востока. Авторский текст сопровождается многочисленными наглядными иллюстрациями.

Барт Эрман

Увлекательная история литературных подделок в Древнем мире, написанная одним из самых известных в мире специалистов по Библии и раннему христианству. Почему авторами многих христианских евангелий, посланий, трактатов и откровений были совсем не те люди, которым их приписывают? Можно ли считать библейские тексты подделками? Зачем неизвестные христианские авторы сознательно обманывали своих будущих читателей? Как работали фальсификаторы раннехристианских текстов? «Великий обман» – это прекрасно изложенная, научно обоснованная, богатая фактами и примерами, драматическая история борьбы за истину. Чтобы победить в этой борьбе, христианским авторам пришлось стать лжецами и преступниками даже по меркам того мира, в котором они жили.

Почти каждая культура или религия в мире описывает существование своего рода подземного мира или ада. Эти описания часто необычны тем, как в них определяют грешников и какие наказания назначены за их грехи. В то время как каждое из объяснений уникально по-своему, существуют элементы, которые являются общими для многих культур и религий.

Сергей Неклюдов

Как соотносятся в нашем сознании научная и мифологическая картины мира? На каких принципах выстраивается мифологическая картина мира? Как представлена категория времени в пространстве мифа? Об этом рассказывает доктор филологических наук Сергей Неклюдов.