Понимание, интерпретация и объяснение. Объяснение, понимание, интерпретация в социально-гуманитарных науках

51 Объяснение Понимание.doc

51. Объяснение, понимание, интерпретация в социальных и гуманитарных науках
Объяснение и понимание как следствие коммуникативности науки.

Природа и типы объяснений.

Объяснение - функция теории.

Понимание в гуманитарных науках, необходимость обращения к герменевтике как «органону наук о духе» (В. Дильтей, Г.-Г. Гадамер).

Специфика понимания: не может быть репрезентировано формулами логических операций, требует обращения к целостному человеку/его жизнедеятельности, опыту, языку и истории. Герменевтика - наука о понимании и интерпретации текста.

Текст как особая реальность и «единица» методологического и семантического анализа социально-гуманитарного знания.

Язык, «языковые игры», языковая картина мира. Интерпретация как придание смыслов, значений высказываниям, текстам, явлениям и событиям - общенаучный метод и базовая операция социально-гуманитарного познания.

Проблема «исторической дистанции», «временного отстояния» (Гадамер) в интерпретации и понимании. Объяснение и понимание в социологии, исторической, экономической и юридической науках, психологии, филологии, культурологии.

ОБЪЯСНЕНИЕ
Юнити

Эксплананс (объясняющее) – совокупность , включающая в себя один или несколько законов природы и условий их применимости и используемая для объяснения некоторого явления.

Экспланандум (объясняемое) – утверждение, описывающее явление, которому дается объяснение.

Дедуктивно-номологическое объяснение – логический вывод предложения, выражающего объясняемое явление, из законов и начальных условий; подведение объясняемого явления под закон; указание на причинную связь объясняемого явления с другим известным явлением.
« Рациональное» объяснение – объяснение действий людей посредством указания на «разумность» этих действий в глазах действующих субъектов 1 .
Интенциональное объяснение – объяснение действий людей посредством указания на цели и мотивы действующего субъекта.

1. 
   Дедуктивно-номологическое

В повседневном языке объяснить нечто означает сделать его понятным для нас.

Пытаясь понять окружающий мир, люди создавали мифологические, религиозные, натурфилософские системы, объясняющие события повседневной жизни и явления природы.

За последние века объяснять окружающее стала в основном наука.

Четкую формулировку дедуктивно-номологического объяснения обычно связывают с именами К. Поппера 2 и К. Гемпеля.

Для иллюстрации воспользуемся простым примером. Допустим, мы наблюдаем некоторое событие, состоящее в том, что нить, к которой подвешен груз 2 кг, разрывается. Мы можем спросить: почему данная нить порвалась?

Ответ на этот вопрос дает объяснение, которое строится следующим образом.

Нам известно общее положение, которое можно считать законом: «Для всякой нити верно, что если она нагружена выше предела своей прочности, то она разрывается». Представим данное общее утверждение в символической форме:

«Ах (Рх --- Qx )»

(«для всякого х (Ах ), если х нагружен выше предела своей прочности (Рх ), то х разрывается (Qx )»).

Нам известно также, что данная конкретная нить, о которой идет речь, нагружена выше предела ее прочности, т.е. истинно единичное предложение «Данная нить нагружена выше предела ее прочности», символически: «Ра ».

Из общего утверждения, говорящего обо всех нитях, и единичного утверждения, описывающего наличную ситуацию, мы делаем вывод: «Данная нить разрывается», символически: «Q а ». Теперь наше рассуждение мы можем представить в символической форме:

Ах (Рх --- Qx )

Q а

Это и есть простейший вариант того, что называют «дедуктивно-номологической схемой» научного объяснения. С логической точки зрения, данное объяснение представляет собой вывод по правилам логики некоторого высказывания из других высказываний, принятых в качестве посылок.

С позиции методологии познания, объяснить какое-то явление значит подвести это явление под соответствующий закон .

Легко заметить, что представленная структура объяснения выражает логический вывод modus ponens, посылки которого называются экспланансом (объясняющее), а следствие – экспланандумом (объясняемое). Эксплананс должен включать в себя по крайней мере одно общее утверждение и экспланандум должен логически следовать из эксплананса.

Мы привели простейший вариант дедуктивно-номологического объяснения. Он допускает разнообразные модификации и обобщения. В общем случае в эксплананс может входить несколько общих и единичных утверждений, а вывод – представлять собой цепочку логических умозаключений. На месте экспланандума может находиться как описание отдельного события, так и общее утверждение (закон), и даже теория. Гемпель разработал вариант индуктивно-вероятностного объяснения, в котором используемое для объяснения общее положение носит вероятностно-статистический характер.

Если ограничиться дедуктивно-номологическим объяснением, то его общую схему можно представить следующим образом:

L1, L2, L3,… - Общие законы Эксплананс

С1, С2, С3,… - Утверждения о начальных условиях

Логический вывод

Е - Описание объясняемого явления Экспланандум

Каковы наиболее характерные особенности дедуктивно-номологического объяснения? Важнейшая из них, по-видимому, состоит в том, что оно придает необходимый характер объясняемому событию.

В самом деле, дедуктивно-номологическое объяснение представляет собой логическое выведение объясняемого положения из некоторых посылок, и если эти посылки истинны, а их истинность – одно из условий корректности объяснения, то выведенное положение необходимо должно быть истинно.

Выражая это в других терминах, мы можем сказать, что при дедуктивно-номологическом объяснении некоторого события мы указываем причину или условия существования этого события, и если причина имеет место, то с естественной необходимостью должно существовать и ее следствие. Мы связываем объясняемое событие с другими событиями и указываем на закономерный характер этих связей. Поэтому, если указанные законы справедливы, а условия их действия реально существуют, то обсуждаемое событие должно иметь место и в этом смысле является необходимым.

Как, например, Фарадей объяснил непонятный до него опыт Араго?

Этот опыт состоял в следующем: если над магнитной стрелкой вращать медный диск, то стрелка также начнет вращаться в том же направлении; и обратно, если над подвешенным медным диском вращать магнит, то вскоре и диск начнет вращаться. Медный диск не намагничивается, поэтому магнит не может оказывать на него никакого влияния.

Так почему же он все-таки вращается? Это было неясно и требовало объяснения. Фарадей ввел представление о магнитных силовых линиях, окружающих намагниченное тело; об индукционном токе, возникающем в теле при пересечении магнитных силовых линий; о порождении магнетизма электрическим током. Это позволило ему сформулировать эксплананс искомого объяснения в виде ряда законов:

«Каждый магнит окружен магнитными силовыми линиями»;

«Если проводник пересекает магнитные силовые линии, то в нем возбуждается электрический ток»;

«Индукционный электрический ток порождает в проводнике магнетизм, т.е. делает его магнитом»;

«Если один из находящихся рядом магнитов вращается, то начинает вращаться и другой магнит» и т.п.

Присоединив к этим общим утверждениям единичное высказывание «Данный магнит, подвешенный вблизи от медного диска, вращается», Фарадей смог вывести из них экспланандум: «Поэтому вращается и медный диск».

Он связал это вращение с действием законов природы, т.е. показал, что оно было необходимо. И если раньше казалось странным, что медный диск вращается, то теперь было бы странным, если бы он остался в покое.

Вторая важная особенность дедуктивно-номологического объяснения, на которую следует обратить внимание, тесно связана с первой. Общее утверждение, входящее в его эксплананс, должно быть законом природы , т.е. выражать необходимую связь явлений. В противном случае мы не получим объяснения.

По своей логической форме закон природы неотличим от так называемых «случайно истинных обобщений», т.е. некоторых общих утверждений, которые в силу случайных обстоятельств оказались истинными, например, «Все жильцы нашего подъезда имеют загородные дачи», «Все члены данного ученого совета – лысые», «Возраст всех присутствующих в данной аудитории не превышает 30 лет» и т.п. И законы природы, и случайно истинные обобщения выражаются общими высказываниями, но последние нельзя использовать для объяснения. Например, пусть истинно высказывание «Все мои друзья знают английский язык». Кто-то спрашивает об одном из моих друзей: «Почему это Г. так хорошо знает английский язык?». Я даю ему «объяснение»: Г. – мой друг, а все мои друзья хорошо знают английский язык, вот поэтому-то и Г. хорошо знает английский язык. Конечно, это никакое не объяснение: дружба с кем-то не является причиной хорошего знания иностранного языка, и возможно, уже завтра мое обобщение станет ложным, если мне посчастливится подружиться с человеком, не знающим английского языка.

Но отличить закон от случайно истинного обобщения может только научная теория: если общее высказывание включено в теорию, то оно выражает закон природы; если же общее высказывание не является элементом теории, то скорее всего оно является лишь случайно истинным.
2. «Рациональное» объяснение
Если для объяснения природных событий и фактов используется дедуктивно-номологическая схема, то для общественных наук, имеющих дело с объяснением человеческих действий, предлагаются иные формы объяснения.

Канадский философ У.Дрей показал, что в истории используют тип объяснения, который он назвал «рациональным» объяснением.

Суть его в следующем. При объяснении поступка некоторой исторической личности историк старается вскрыть те мотивы, которыми руководствовался действующий субъект, и показать, что в свете этих мотивов поступок был разумным (рациональным). Для иллюстрации и пояснения мысли Дрея рассмотрим один из типичных примеров исторического объяснения.

Всякий, знакомившийся с русской историей, по-видимому задавал себе вопрос, почему русский царь Иван Грозный, отличавшийся, как известно, жестоким деспотизмом и постоянно обуреваемый страхом потерять трон, вдруг в 1575 г. добровольно отрекся от престола и уступил его татарскому хану Симеону Бекбулатовичу, состоявшему на русской службе? Дрей так объясняет этот необычный поступок царя. Грозный вел постоянную борьбу с боярами – потомками русских удельных князей. В течение ряда лет в качестве орудия борьбы он использовал опричнину, которая нанесла серьезный удар боярской аристократии и содействовала укреплению самодержавия. Однако, в конце концов опричники вызвали к себе такую ненависть во всех слоях русского общества, что Грозный был вынужден отменить ее. Но боярство все еще внушало царю опасения. Введению нового режима террора препятствовала Боярская дума. «Полностью игнорировать Боярскую думу было рискованно, особенно в тот момент, когда обнаружилось, что охранный корпус царя – его «двор» - недостаточно надежен. Видимо, царь и его окружение долго ломали голову над тем, как без согласия думы возродить опричный режим и в то же время сохранить видимость законности в Русском государстве, пока склонность к шутке и мистификации не подсказала царю нужное решение. На сцене появилось новое лицо – великий князь Симеон. Трагедия неожиданно обернулась фарсом» (Скрынников Р.Г. Иван Грозный. М., 1980, с.200). Итак, комедия отречения понадобилась царю для того, чтобы без помех свести счеты с теми, кто еще уцелел после всех предыдущих репрессий. Согласно модели Дрея, данное объяснение можно реконструировать так: Грозный считал, что в сложившейся ситуации разумно прикрыть свои действия подставной фигурой. Поэтому он и посадил на свое место Симеона Бекбулатовича.

Появление модели объяснения Дрея вызвало оживленную полемику среди методологов науки. Центральным вопросом был вопрос: можно ли считать рациональное объяснение научным? Представители методологии естествознания утверждали, что дедуктивно-номологическая схема объяснения является универсальной, она должна использоваться при объяснениях в любой области, а модель объяснения Дрея не является научной, ибо она не использует законов. Если объяснить значит подвести объясняемое под закон, то рациональное объяснение нельзя считать подлинно научным объяснением.

Их противники указывали на то, что объявлять дедуктивно-номологическую схему объяснения единственно научной значит считать, что идеалы и нормы научного исследования, выработанные современным естествознанием, являются универсальными и те дисциплины, в которых эти нормы нарушаются, исключаются из числа наук. С этим трудно согласиться. Видимо, следует признать, что общественные науки – полноправные члены содружества наук, хотя и отличные от наук о природе. Нарушение идеалов и норм естественнонаучного исследования в области общественных наук должно рассматриваться как свидетельство ограниченной справедливости этих норм. В частности, вслед за Дреем, методология обществознания должна искать такие схемы объяснения, которые используются именно в науках о человеке.
Интенциональное объяснение.

Практический силлогизм
Хотя Дрею принадлежит та заслуга, что именно он одним из первых привлек внимание к особенностям объяснений в истории, его собственная модель страдала по меньшей мере двумя существенными недостатками.

Один из них – это неясность понятия рациональности, на которое опирается эта модель. Историк не может руководствоваться тем стандартом рациональности, который распространен в его время. Он должен реконструировать представления о рациональности людей изучаемой им эпохи. Более того, ему нужно установить, какими представлениями о рациональности руководствовался тот самый индивид, поступок которого требуется объяснить. Если принять во внимание то обстоятельство, что даже современные представления о рациональности весьма расплывчаты, то приходится признать, что историческая реконструкция понятия рациональности представляет собой весьма сложную и неопределенную задачу.

Второй недостаток заключается в существенной ограниченности области применения рационального объяснения. С точки зрения Дрея, объяснить некоторый поступок – значит показать, что он основывался на разумном расчете.

Критики Дрея сразу же указали на то, что чаще всего люди действуют без всякого расчета – под влиянием импульса, желания, страсти. Поэтому модель Дрея может быть использована для объяснения сравнительного небольшого числа человеческих поступков, которые были предприняты после серьезного размышления.

Вот эти довольно очевидные слабости рационального объяснения Дрея и привели к тому, что вскоре оно уступило место телеологическому, мотивационному или, как стали его называть, интенциональному объяснению. Последнее не связано с понятием рациональности и охватывает весьма широкую сферу человеческих действий и поступков.

Существо интенционального объяснения заключается в указании на намерение, цель индивида, осуществляющего действие. Например, мы видим бегущего человека и хотим объяснить, почему он бежит. Объяснение состоит в указании на цель, которую преследует индивид: он хочет успеть на поезд, поэтому и бежит. При этом нет речи об оценке рациональности его поступка и мы не спрашиваем даже, считает ли он сам, что поступает рационально. Для объяснения достаточно отметить, что его цель или интенция заключаются в том-то и том.

Логической формой интенционального объяснения является так называемый «практический силлогизм». Разделение выводов на теоретические и практические восходит еще к Аристотелю. Одна из посылок практического вывода говорит о некотором желаемом результате или о цели, другая посылка указывает на средства к достижению этой цели. Вывод представляет собой описание действия. Поэтому рассуждение и называется «практическим» силлогизмом. Его примерная схема выглядит следующим образом:

Агент N намеревается (желает, стремится) получить а .

N считает, что для получения а нужно совершить действие b .

N совершает действие b .

По-видимому, это одна из самых простых схем практического рассуждения. Ее можно усложнять, вводя в посылки указание на время, на отсутствие помех для действия, на отсутствие у агента других целей в этот момент и т.д. Однако все характерные особенности объяснений данного типа представлены уже в этой простой схеме. По-видимому, такие схемы объяснения широко используются в общественных науках – истории, социологии, юридических дисциплинах, экономике и т.д.

Дискуссии по проблемам научного объяснения способны иногда породить впечатление, что защитники специфического характера объяснений в общественных науках вообще отрицают наличие законов, скажем, в истории развития человеческого общества. Действительно, вопрос порой ставится так: либо дедуктивно-номологическая схема и признание законов, либо только интенциональное объяснение и отрицание законов. Конечно, эта дихотомия ошибочна. В целом позиция «интенционалистов» является гораздо более мягкой: отстаивая специфику интенционального объяснения по сравнению с дедуктивно-номологическим, они, как правило, согласны с тем, что и в сфере общественных наук во многих случаях при объяснении используются законы и дедуктивно-номологическая схема.

В частности, историки широко используют естественнонаучные законы для оценки и критики исторических свидетельств, при реконструкции способов возведения сооружений древности, при анализе хозяйственной деятельности и ее результатов древних государствах и т.п.

Вот один из примеров. Царь Василий Шуйский после своего восшествия на престол объявил народу, что царевич Дмитрий, живший в Угличе, в своей смертный час играл орехами и обагрил их своей невинной кровью, когда пал от ножа убийцы. Мощи Дмитрия выкопали, привезли в Москву и выставили в церкви. Все могли видеть эти пресловутые орешки. Сохранились свидетельства очевидцев, сумевших даже разглядеть на них пятна крови. «Можно ли доверять таким показаниям? – ставит вопрос историк. – Как поверить в сохранность орешков, пролежавших в земле на разлагающемся трупе в течение 15 лет? Как поверить, что свидетель, на мгновение протиснувшийся к гробу, увидел следы крови на почерневших орехах, которые по всем законам природы давно должны были обратиться в прах? Одно из двух. Либо путал свидетель, писавший через 15 лет после обозрения мощей, либо в гробу действительно лежали ярко размалеванные орехи, и эта улика, грубо сфабрикованная теми, кто открыл мощи, ввела очевидца в заблуждение» (Скрынников Р.Г. Борис Годунов. М., 1983, с.68).

При объяснении крупных исторических событий – войн, восстаний, революций, падений государств – историк опирается на законы общественного развития. Каждое значительное историческое событие представляет собой единство необходимого и случайного. Необходимая, глубинная сторона общественных событий и процессов получает гипотетико-дедуктивное объяснение, включающее ссылку на социальные законы. Даже действия отдельных личностей – в той мере, в которой эти личности представляют определенные общественные слои и группы, - могут быть объяснены посредством дедуктивно-номологической схемы как действия, типичные для данного слоя и вытекающие из его социально-политических интересов. Однако свести историю к выявлению только необходимой, закономерной стороны событий прошлого значило бы превратить ее в философию или социологию. История говорит не только о том, что должно было случиться, но и показывает, как это реально случилось . Ее интересует не только необходимая сторона исторических процессов, но и те случайности, которые сопровождали осуществление необходимого. Поэтому историк не может отвлечься от конкретных исторических личностей, деятельность которых была включена в то или иное историческое событие, от их мыслей и чувств, целей и желаний. При объяснении же поведения отдельных личностей дедуктивно-номологическая схема неприменима. В этих случаях понимание достигается с помощью иных видов объяснения, в частности, рассмотренных выше.
Как я говорил выше, интенциональное объяснение непосредственно подводит нас к пониманию .

Понимание
Понимание нами уже рассматривалось в вопросе «Герменевтика».

Но кое-что добавим к нему здесь.

Постараемся лучше разобраться в самом процессе понимания. Сопоставим понимание с некоторыми близлежащими понятиями.

Межсубъектная связь, передающая определенные объяснения , пополняет знания .

Межсубъектная связь, реализующая со-переживания , со-страдания способствует пониманию . Понимание возможно лишь на уровне целостной жизнедеятельности человека, включающей его вовлеченность в многообразные социальные процессы.

Чаще всего, эти два процесса (пополнение знаний и возрастание понимания) не исключают друг друга, а наоборот – способствуют друг другу. В определенном смысле понимание связано с переходом от уровня знаний к уровню мудрости.

Наиболее глубоко и всесторонне проблемы понимания и интерпретации изучает герменевтика . Более специализированными аспектами понимания и интерпретации занимаются (или занимались):

• 
  психологическая герменевтика как искусство постижения чужой индивидуальности; была развита одним из классиков герменевтики Ф. Шлейермахером; подобнуюгерменевтику Г. X. фон Вригтокрестил «методологией вчувствования» .
• 
  виталистская герменевтика как философско-психологическоенаправление, в основе которого лежит учение В. Дильтея (понимающая психология) ; его основные принципы

Важнейшую роль в психической жизни играет интуитивное постижение;

- «природу объясняем, душевную жизнь понимаем»;

Целесообразно особое внимание уделять исследованию того, как соотносятся, с одной стороны, переживания , а с другой – мировые культурно-исторические ценности;

• 
  понимающая социология развита М. Вебером на основе неокантианских идей В. Виндельбанда и Г. Риккерта о "науках о природе" и "науках о культуре", которые различаются по методу познания (соответственно, "номотетический" и "идеографический" подходы); саму социологию М. Вебер считал гуманитарной и относил к "наукам о культуре" – ведь эта наука стремится понимать "социальное действие" (его побудительные причины, форму протекания и следствия);

Как считает Л.А. Микешина, «образование не существует вне знания, однако речь должна идти об определенном типе знания, которое Шелер называет «образовательным знанием». Это знание, происхождение которого уже невозможно установить, оно полностью усвоено, о нем не нужно вспоминать, оно всегда здесь, как «вторая натура», кожный покров, а не одежда, которую можно надеть или снять. Оно предполагает не применение понятий, правил, законов, но обладание вещами и непосредственное видение вещей в определенной форме и смысловом контексте, т.е. их понимание и осмысление» 1 .

Почему проблемы понимания стали сегодня более острыми? Раньше почти каждый человек считал, что все люди должны понимать окружающее только так, как он сам и его ближайшие единомышленники (на это влияли многие факторы - этноцентризм, национальные стереотипы, эгоцентризм и пр.). Любое иное понимание признавалось ошибочной точкой зрения (неявно полагалось, что существуют только две позиции – собственная и ошибочная). Конфликт интерпретаций принимали за конфликт между истиной и ложью.

Особенно остро проблема понимания и интерпретации встает при столкновении:

А) с иными самобытными культурами 2 ;

Б) с психологией иного пола и иных возрастов (дети, старики);

В) с идеологией альтернативных социальных движений;

Г) с искусственным интеллектом (а в будущем, возможно, с внеземными цивилизациями).

Прокомментируем подробнее хотя бы последний вариант. Ст. Лему принадлежит такое мудрое соображение (изложу по памяти, сохранив основной смысл). Обычно в многочисленных научно-фантастических произведениях обсуждается три варианта встречи цивилизаций (нашей, земной и не нашей, инопланетной ). Вариант первый: мы одолеваем их. Вариант второй: они одолевают нас. Вариант третий: приходим к доброму согласию и объединяем усилия вокруг общих целей. Однако, по Лему, вполне вероятен также четвертый вариант: встретимся и совершенно не поймем друг друга.

Нам в данном случае наиболее интересно то, что упомянуто последним, - проблема понимания и интерпретации при возможных будущих контактах с совершенно иной формой мировосприятия. Именно в этом случае проблема доводится до необходимости предельных обоснований.

Нам зачастую бывает сложно понять подобное себе существо, даже принадлежащее к единой с нами культурной парадигме. Где уж понять представителей других миров… И, тем не менее, в мироздании существуют универсальные закономерности, воспроизводимые на универсальных языках логики, математики, семиотики.

Этим-то и воспользовался голландский математик Ганс Фрейденталь, разрабатывая особый язык, предназначенный для общения с "инопланетянами". Язык получил название линкос (сокращение латинского сочетания lingua cosmica, означающего космический язык ). Безусловно, создание подобного языка - интересная теоретическая проблема независимо от того, понадобится ли его практическое использование по прямому назначению хотя бы в отдаленном будущем. Дело в том, что существуют абстрактные идеальные модели, которым что-то соответствует не в реальном, а в виртуальном мире, но которые помогают лучше решать задачи, связанные с реальным миром (напр., понятие "абсолютный нуль температуры"). Создание предельно универсального языка позволит лучше понять многие "земные" языковые проблемы.

Задолго до Г. Фрейденталя саму идею и способ ее воплощения изложил К.Э. Циолковский 1 Кондратов. Звки и знаки, с199 . Однако работа, проделанная Г. Фрейденталем, поражает своей скрупулезностью и систематичностью. Ему удалось представить на искусственном языке не только такие понятия, как меньше , больше , равно и т.п., но даже довольно сложные моральные суждения.

Специалисты в сфере метрологии , исходя из внутренней логики развития своей науки, стали переходить от эталонов, изготовленных человеком, к естественным объектам и процессам, принимаемым за эталоны (причем принимаемым не по субъективным, а – насколько это возможно – по объективным причинам). При таком подходе единицей длины (для соответствующих процессов) становится длина световой волны, единицей времени – период колебаний естественного излучателя, единица электрического заряда соотносится с зарядом электрона, а единица массы – с массой какой-то элементарной частицы. Подобная объективизация и деантропологизация, безусловно, помогает облегчить взаимное понимание как на нашей планете, так и далеко за ее пределами.

Пока внеземные цивилизации остаются для нас чисто виртуальными моделями. Но изучая их, мы лучше узнаем себя самих, свою роль в мироздании, инвариантные черты собственной цивилизации.

Существуют разные степени понимания:

1) Полное взаимное непонимание. Именно таким оказался информационный контакт в романе Станислава Лема между фантастическим мыслящим "Солярисом" и его земными исследователями.

2) Кажущееся одностороннее понимание при встречном непонимании. Говорят, что знаменитый мореплаватель Кук, оказавшись в Австралии, спросил у аборигена, показывая на странное лихо прыгающее животное, как оно называется. "Кенгуру" - ответил абориген, что на его языке означало: "Я тебя не понимаю". Сколько подобных "кенгуру", рожденных нашим кажущимся пониманием, надолго закрепилось в мировой культуре…

3) Адекватное, но одностороннее понимание при встречном непонимании или кажущемся понимании. Нильс Бор, рассказав слушателям о парадоксах микромира, с надеждой спрашивал, поняли они его или нет. Услышав в ответ – "Поняли!" - он очень расстраивался и говорил: "Значит, я вам плохо объяснил… Ведь то, что я объяснял, настолько сложно, что вы не должны были меня понять…"

4) Должное взаимное понимание; оно возможно лишь тогда, когда каждый из общающихся не только искренне правдив и стремится, чтобы его правильно поняли 1 , но и словно становится частью другого.

Глубокое взаимное понимание нарождается только при гармоничном соучастии познавательных и чувственно-эмоциональных взаимоотражений и взаимовоспроизведений. "Собственно семантическая сторона произведения, то есть значение его элементов (первый этап понимания), принципиально доступна любому индивидуальному сознанию. Но его ценностно-смысловой момент (в том числе и символы) значим лишь для индивидов, связанных какими-то общими условиями жизни (…) - в конечном счете узами братства на высоком уровне. Здесь имеет место приобщение, на высшем уровне - приобщение к высшей ценности (в пределе абсолютной)" 1 .

Понимать можно и природу, но только в том случае, если мы одухотворяем ее, переводим природные явления в наш субъективный (субъектный) мир. Обычно это сфера нашего воображения и эстетического восприятия. Вспомним лермонтовские строки:

Скажи мне, ветка Палестины,
Где ты росла, где ты цвела,
Каких холмов, какой долины
Ты украшением была?

Важно учитывать, что само истолкование того или иного текста зависит:

А) от контекста взаимоотношений (если Вы говорите приятелю: - Приветик! - это норма; если то же самое Вы говорите ректору – это наглость);

Б) от контекста ситуации (фраза «Васюкин не попал в утку» имеет один смысл на охоте и совершенно другой – в больнице);

В) от контекста самой речи, как, например, в строфах Бальмонта:

Ты белых лебедей кормила,

Откинув тяжесть темных кос.

Я рядом плыл. Сошлись кормила.

Был луч заката странно кос.

Г) от интонации и тональности (в диалоговом общении); спектр их оттенков весьма широк - от гневного проклятия до трепетного благоговения; дополняя информационно-констатирующее сообщения, они передают эмоционально-ценностный и побудительно-императивный "контекст", способствующий лучшему пониманию.

Взаимное понимание может быть как репродуктивным, так и продуктивным (и даже творческим). Чтобы понять во всей полноте и глубине, важно вслушаться не только в слова, но в саму жизнь Другого. Лишь тогда откроется не только то, что говорит Другой, но и то, почему он это говорит.

Проникновенное понимание невозможно без сопереживания, сострадания (через перевоплощение, воображение и интуицию). Прекрасно сказал кинорежиссер Г. Козинцев: понять – это не просто усвоить (дойти умом); понять – это значит «почувствовать всем своим существом так, чтобы всё иное стало стыдным, невозможным».

• 
  понимающая психология

• 
  педагогика понимания (еще во времена весьма отдаленные говорили: лишь тот, кто хорошо понимает сам, сумеет объяснить ребенку)

Особый интерес представляют проблемы понимания в связи с интерпретациями текстов.
^ Тексты и их интерпретация.

Ко всякому конкретному тексту как произведению культуры можно подойти двояко.

С одной стороны, текст может рассматриваться как "вместилище информации", которая должна быть оттуда извлечена. Это значит, что требуется определить степень достоверности содержащейся в нем информации и увидеть "за" ним "подлинную" реальность, которую он отображает. Человек, пытающийся таким образом разобраться в тексте, действует подобно врачу , который, слушая жалобы пациента ("текст"), стремится отделить их истинное содержание ("информацию") от субъективных мнений и фантазий пациента и интересуется действительными причинами, вызвавшими жалобы ("реальностью").

С другой стороны, к тексту можно относиться как к уникальному произведению , порожденному своеобразием личности автора, которое представляет интерес само по себе. В этом случае не то, что "за" текстом, а именно он сам и есть "подлинная" реальность. Читатель ставит своей целью понять текст так, как хотел того автор, понять его мысли и замыслы, его чувства и переживания. Он действует тут не подобно врачу, а как близкий пациенту человек, который сопереживает, сочувствует ему и в этом смысле "понимает" его боль и тревоги - независимо от того, насколько они соответствуют реальному положению дел.

Первый подход - это научный подход. Он дает возможность объяснять и объективно оценивать содержание текста. Но он не позволяет взглянуть на текст "изнутри", вступить с ним и с его автором в живое духовное общение, уловить в нем тайные субъективные смыслы, выражающие особенности видения мира глазами автора и, в конечном счете, своеобразие культуры, носителем которой является автор.

Второй подход - это специфически "гуманитарный " подход. Он предполагает неформализуемое, эмоционально насыщенное общение с текстом (или, что то же – с его автором), диалог с ним, проникновение "внутрь" его культурного мира. Но вместе с тем этот подход страдает субъективностью, бездоказательностью, необязательностью, он затрудняет объективную оценку текста как произведения культуры.

Таким образом, ни один из этих подходов не ведет к единственной, полной и окончательной истине. По-видимому, оба они нужны, они дополняют друг друга. Но если первый нацелен на объективное познание текста как исторического факта, то второй – на субъективное понимание, в котором текст осмысливается не как отчужденный от создателя, застывший и омертвевший продукт, а именно как произведение культуры - в его неотделимости от человека, наполненности субъективными смыслами, живом диалогическом взаимодействии со всеми интересующимися им.

При первом подходе данный текст сопоставляется с другими, оценивается в свете исторических данных, выясняется его место и значение в культуре, его соответствие распространенным в ней нормам и т.д. Правильность, объективная истинность полученных таким путем суждений о тексте может быть более или менее обоснована (хотя, конечно, надо иметь в виду, что, вообще говоря, могут быть впоследствии обнаружены новые факты, опровергающие их).

Иначе обстоит дело со вторым подходом. Читательская интерпретация текста в принципе никогда не может совпасть с авторской. И не только потому, что читатель и автор - разные и неповторимые личности. Существенное значение здесь имеет также различие культурных контекстов, в которых воспроизводится данный текст. Когда читатель знакомится с текстом, являющимся, скажем, художественным произведением прошлого, у него возникает "избыточное видение": ведь он знает то, чего создатель этого произведения знать не мог, а потому он способен к какой-то иной и в чем-то более глубокой интерпретации того, что автором сказано. Как пишет М.М.Бахтин, древние греки не знали о себе самого главного - того, что они древние .

Но та дистанция во времени, которая превратила их в древних греков, имеет огромное культурное содержание: она наполнена постепенным раскрытием в произведениях античной культуры все новых и новых смысловых регистров, о которых сами творцы этих произведений ничего не знали. Точно так же Трезини не мог увидеть свой Петропавловский собор в контексте современного архитектурного облика Петербурга, а Пушкин не мог осмыслить свое творения в контексте последующего развития русской культуры.

Не могли этого сделать и их современники. Текст, попадая в новый историко-культурный контекст, наполняется новым смыслом, отличным от того, какой он имел во время его создания.

ПРЕДПОНИМАНИЕ - в философии Хайдеггера способ развертывания понимания как онтологического определения человеческого бытия. П. есть изначальное, исходное понимание в отличие от вторичного по отношению к нему и производного от него понимания как метода познания. П. образует пространство созерцания и мышления, непреодолимый горизонт познания. П. не зависит от рефлексии, а, напротив, составляет основу и источник всех очевидностей сознания и самосознания. П. имеет не психологическую и не трансцендентальную природу, т.к. выражает не личностные особенности познания и не всеобщие характеристики познающего субъекта, а сам способ бытия человека в качестве действующего и познающего существа. Структуру П. образуют «пред-мнения», «предвидения» и «предвосхищения», составляющие основу человеческого бытия в мире и предопределяющие все его мышление и поведение. Исходная стихия П. - язык. Развивая хайдеггеровское учение о П., Гадамер вычленяет в качестве основного элемента его структуры «пред-рассудок» (Vor-urteil), т.е. дорефлективное содержание сознания, что не следует смешивать с предрассудками в обычном смысле слова. П., которое лежит в основе исходных схем человеческого опыта, задано традицией, имеющей языковую природу. В теологической герменевтике Бультмана П. обозначает «жизненное отношение» к предмету понимания (в частности, к тексту Библии), задающее способ постановки вопроса и тем самым определяющее характер истолкования.

ПОНИМАНИЕ (нем. - Verstehen, англ. - comprehension, understanding, франц. - comprehension) - уразумение смысла или значения чего-либо. В феноменологии , а также в аналитической философии смысл, или значение есть объективная величина, процесс познания которой следует строго отличать от психических процессов. Сводить идеально-логическое содержание смысла к субъективно-психическому «переживанию» или «вчувствованию» означало бы совершать ошибку психологизма - таков упрек, бросаемый Гуссерлем Дильтею и представителями аналитической философии сторонникам герменевтики .

Категориальный статус термин «П.» приобрел у Ф. Шлейермахера, переориентировавшего герменевтику с разработки правил истолкования конкретных текстов на исследование общих принципов их П. В концепции Шлейермахера П. есть обнаружение смысла текста, осуществляемое в процессе его «грамматической» и «психологической» интерпретации . П. осуществляется через реконструкцию смысла, который в конечном итоге сводится к замыслу. В исторической методологии Й. Дройзена П. есть постижение индивидуального, в отличие от объяснения , основным содержанием которого является подведение особенного под всеобщее. В герменевтике Дильтея П. представляет собой проникновение в духовный мир автора текста, неразрывно связанное с реконструкцией культурного контекста создания последнего. В философии Хайдеггера П. из метода познания превращается в специфически человеческое отношение к действительности. Человек, по Хайдеггеру, понимающе относится к своему бытию, представляет собой толкующее себя бытие, «бытие понимающее». Следовательно, П. есть не просто способ познания человеком мира, но прежде всего способ бытия человека в мире, оно, следовательно, имеет онтологический (а не психологический, гносеологический или логический) характер. У Гадамера хайдеггеровская трактовка П. получает разработку применительно к традиционной проблематике истолкования текстов. П. некоторого текста, по Гадамеру, неотделимо от самопонимания интерпретатора, поэтому предметом П. является не смысл, вложенный в текст автором, а то предметное содержание («суть дела»), с осмыслением которого связан данный текст. «Предметное П.», или «П. по сути», Гадамер противопоставляет историческому и психологическому подходам, методологической предпосылкой которых является разделенность субъекта П. и его объекта. Герменевтический подход к проблеме П. объединяет представление о процессе П. как поиске смысла - в противовес П. как приписыванию значений.

Различие взглядов на проблему П. внутри герменевтики обусловлено различием в решении вопроса о природе смысла. В зависимости от того, полагается ли смысл как имманентный тексту или как трансцендентный ему, П. выступает либо как воспроизведение (традиционная герменевтика), либо как «произведение» в хайдеггеровском смысле слова (философская герменевтика). У позднего Хайдеггера, в частности, предметом П. выступает не отдельный текст, а аккумулирующий в себе истину бытия язык, моментами самоизображения которого выступают отдельные тексты.

В последние десятилетия монополия герменевтики на разработку проблематики П. текста подорвана: герменевтическая методология либо дополняется психоаналитической и структуралистской, либо исследуется как эпистемологическая и логическая проблема.

1 Сформулировано канадским философом и историком У.Дреем в 1952 г.

2 «Дать причинное объяснение некоторого события - значит дедуцировать описывающее его высказывание, используя в качестве посылок один или несколько универсальных законов вместе с определенными сингулярными высказываниями – начальными условиями » Поппер К.Р. Логика и рост научного знания. М., 1983, с. 83.

1 Микешина Л.А. Герменевтические смыслы образования. Философия образования. Сборник научных статей. Под ред. А.Н. Кочергина. М.: - Фонд «Новое поколение» 1996. стр. 43.

2 В романе Умберто Эко "Имя розы" суд инквизиции приговаривает к смерти ни в чем не повинную крестьянскую девушку. Она умоляет ее пощадить, так как не виновна, но ни судьи, ни монахи не реагируют. Они привыкли к своей латыни и не понимают «местный крестьянский говор... для них это набор звуков»// Г. С. Кнабе. Двуединство культуры// Материалы к лекциям по общей теории культуры и культуре античного Рима. М., 1993. С.20.]

1 Циолковский К.Э. Статья "Может ли Земля сообщить жителям других планет о существовании на ней разумных существ?" 1896.

1 Мы в ответе не только за то, что говорим, но и за то, чтобы нас правильно поняли. Как часто люди, не желая врать, говорят правду, но так, чтобы их поняли неправильно. Скажем, студент откровенно "клюет носом" на занятии. На вопрос преподавателя о причине этого, следует ответ: "Вы знаете, я до трех часов ночи занимался"... Преподаватель удовлетворен и не догадывается, что студент занимался совсем не тем, что связано с учебным процессом.

1 Бахтин М.М. Там же, с. 389.

Познание , научное исследование реального мира, в том числе человека, его мышления, социоисторических организмов, продолжается и, наверное, никогда не может быть завершено. При этом новые исследователи, обращаясь к уже изученным объектам живой и неживой природы, будут осмысливать выводы и рекомендации своих предшественников, вникать в смысл

текстов, сформулированных закономерностей и законов, уяснять возможности существующих теорий, методологии и методики исследований, стремиться к эффективному использованию всего инструментария исследования. В этом непрерывном но самой природе развития исследований процессе атрибутивно присутствуют понимание , интерпретация и объяснение , которые обязательно себя проявляют в ходе изучения и осмысления всеми людьми, а не только учеными, реальных материальных и духовных творений предыдущих поколений, с которыми все сталкиваются в течение жизни. К ним можно отнести произведения материальной и духовной культуры, искусства, тексты мыслителей, писателей, поэтов, религиозных деятелей, созданные людьми правовые нормы и т.д. В этом процессе осмысления творений людей присутствует некоторая специфика познания данных объектов. Она состоит в том, что в последних заключено знание, умения, навыки и опыт людей, которых, может быть, уже нет. Например, при изучении исторического прошлого конкретным исследователем создается история общества, которая не является некой природной, независимой от субъекта реальностью. Это реальность, которая реконструирована или воссоздана познающим субъектом. При этом история как объект познания может трактоваться трояко: 1) как ушедшие в небытие реальные события; 2) как восстановленная людьми реконструкция реальных событий прошлого; 3) как совокупность ныне существующих исторических фактов, которые являются потенциальными знаками реального исторического дискурса.

Получается, что реконструирование истории осуществляется через конструирование знаков исторического дискурса как историком, так и читателем в соответствии с приобретенными знаниями и познавательными принципами и средствами. В связи с этим в истории воплощается не только объект, но и субъект познания.

Из этого следует, что алгоритм адекватного и точного приближения наших теоретических и эмпирических представлений к существующему независимо от нас объекту начинает давать сбои, когда мы стремимся познать "субъективное творение". Дело в том, что субъективное творение не может реально существовать как объект, ибо в нем заключена природа предыдущего субъекта познания.

Таким же, достаточно специфичным и вполне сложившимся примером, являющим особенности познания объектов, созданных человеком, являются процедуры правотолкования и правоприменения. Очевидно, что юридическая деятельность предполагает оценку свершившихся событий, а потом сопоставление, соотнесение выводов с нормативными актами и, наконец, вынесение соответствующего решения. При этом нормативные акты создаются не сами по себе, а законодателями и иными представителями государственной власти. Специально подготовленными юристами они осмысливаются и используются.

В XX в. текст как объект познания стал осмысливаться многими философскими школами и направлениями. При этом философский подход к данному вопросу ставил на повестку дня вопросы осмысления не только самого текста, но всего того, что обусловливало его создание, какие социальные и личностные связи он воплотил в себя и какие следствия он влечет. В связи с этим в классическом познании происходили изменения. В познание были включены процессы понимания , интерпретации , объяснения., посредством которых мы приобретаем знания, позволяющие нам принимать квалифицированные решения и успешно реализовывать свой психофизиологический и интеллектуальный потенциал.

Проблема понимания и его соотношения с познанием и объяснением обсуждается с начала XIX в. До этого времени данная проблема не обладала собственным онтологическим статусом и носила в большей степени прикладной, сугубо утилитарный характер. Правда, следует оговориться, что онтологический статус проблеме понимания придало феноменолого-герменевтическое направление в философии, а аналитическая школа связала эту проблему с языковыми исследованиями. Поскольку активных исследований понимания со стороны диалектико- материалистических позиций было мало, создается впечатление, что материалистов эта проблема не интересовала и не интересует. Однако это не сосем правильно.

Во-первых, в немецкой классической философии (И. Кант, Г. Гегель и др.) проблема понимания напрямую была связана с методом научного исследования. Представители философской диалектики, хотя и идеалистической партии в философии, рассматривали понятия "понимание" и "объяснение" как элементы процесса познания. По их мнению, два этих понятия характеризуют разные познавательные процессы: познание неживой и живой природы , а также познание общества и текстов. "Диалектики" в определенной мере разделяли объяснение, присущее естественно-научному познанию, и понимание, характерное для гуманитарного цикла наук.

К. Маркс рассматривал понимание как постижение специфической логики специфического предмета и критиковал Г. Гегеля за его трактовку понимания как нахождения определения логическому понятию.

Во-вторых, есть основания полагать, что современной герменевтике присущи чрезмерные субъективистские тенденции. Как точно отметили авторы курса лекций по философии, "поскольку речь идет о существующей ныне на Западе философской герменевтике, она с марксизмом не совместима ни по методу, ни по теории. Существует предположение, что одна из главных причин распространения философской герменевтики состоит в поисках средства защиты гуманитарного образования перед натиском сциентизма как стиля мышления современной научно-технической революции. Одна из важных причин увлечения герменевтикой на Западе в том, что современное мышление перестает видеть мир в его движении и понимать смысл исторического движения. Анализ текстов не приведет и не приблизит к истине, он лишь раскрывает их смысл. На смену одним интерпретациям приходят другие, только и всего. Релятивизм и мировоззренческий плюрализм - характерные черты герменевтики" .

В современной эпистемологии понимание трактуется по-разному. Например, у В. Дильтея понимание есть разумение, т.е. процесс распознавания внешнего но знакам, даваемым нам чувствами извне. Это своеобразное проникновение в духовный мир автора текста, неразрывно связанное с реконструкцией культурного контекста его создания. У М. Хайдеггера понимание - это специфически человеческое отношение к действительности, способ бытия человека в мире. Согласно X. Г. Гадамеру понимание прошлой культуры неотделимо от самопонимания интерпретатора. Понимание раскрывает не смысл, заложенный автором в текст, а то, какой предмет и его суть скрыты за этим смыслом. Из этого следует, что всякое понимание - это языковая проблема. Оно достигается или не достигается в "языковой плоскости" и в доказательствах не нуждается. Получается, если следовать логике X. Г. Гадамера, понимание - это всегда подключение к смыслам человеческой деятельности, и выступает оно в качестве формы взаимодействия между предметной заданностью понимаемого текста и интерпретатором. Результатом такого взаимодействия является формирование новых смыслов.

Однако такая трактовка понимания, иллюзия легкой, почти автоматической его достижимости долгое время затемняла его сложность и комплексный характер. Уход от определения этого понятия или указание на то, что оно является основным для герменевтики, не прибавляло ничего для уяснения и раскрытия не только социально-гуманитарного познания, но и самой герменевтики.

Прежде всего следует иметь в виду, что процесс понимания органически связан с процессом познания человеком окружающего мира, однако не сводится целиком и полностью только к познавательной деятельности. Проблематика понимания не может вытеснить вопросы теории познания. Процесс понимания обладает своей спецификой, отличающей его от других интеллектуальных процессов и гносеологических операций.

Обобщение разных подходов и трактовок понимания позволяет утверждать, что понимание как реальное движение в смыслах , практическое владение этими смыслами сопровождает всякую конструктивную познавательную деятельность и есть ее необходимый момент. Причем понимание может выступать в двух ракурсах: 1) как приобщение к смыслам человеческой деятельности; 2) как смыслообразование.

Понимание связано с погружением в "мир смыслов" другого человека, постижением и истолкованием его мыслей и переживаний. Понимание - это поиск смысла. Понять можно только то, что имеет смысл. Этот процесс происходит в условиях общения, коммуникации и диалога. Понимание неотделимо от самопонимания и происходит в стихии языка.

Представитель французской герменевтики Поль Рикер (1913-2005) утверждал, что понимание никогда не отрывается от познания, а просто представляет собой "этап в работе по присвоению смысла". По его мнению, понимание - это выявление мышлением смысла, скрытого в символе. Философ основывает свои выводы на следующих положениях: а) герменевтика - это последовательное осуществление интерпретаций; б) суть герменевтики - многообразие интерпретаций; в) понимание - искусство постижения значения знаков, передаваемых одним сознанием и воспринимаемых другим сознанием через их внешние выражения; г) один и тот же текст имеет несколько смыслов, которые наслаиваются друг на друга .

Получается, во-первых, что любой текст - источник множества его пониманий и толкований, и понимание его автором - только одно из них. Произведение содержит в себе одновременно несколько смыслов. Именно в этом состоит его символичность. Символ - это не образ, а сама множественность смыслов, поэтому понимание текста не может ограничиться лишь тем смыслом, который вложил в него не только автор текста или произведения, но и его интерпретатор. Это значит, что понимание восполняет текст, носит активный творческий характер. Вместе с тем зависимость понимания текста от конкретных исторических условий его интерпретации отнюдь не превращает его в чисто психологический и субъективный процесс, хотя личные пристрастия и опыт интерпретатора играют здесь далеко не последнюю роль.

Во-вторых, эта множественность смыслов раскрывается не вдруг и не сразу, ибо смысловые явления могут существовать в скрытом виде, потенциально и раскрываться только в благоприятных для этого развития смысловых культурных контекстах последующих эпох.

В-третьих, смысл текста в процессе исторического развития изменяется. Каждая эпоха открывает, особенно в гениальных произведениях, что-то новое, свое. Новое понимание снимает старый смысл, переоценивает его.

В-четвертых, понимание текста - это диалектический процесс, диалог разных культурных миров, результат столкновения смыслов, диалог текстов, личностей, культур.

В-пятых, понять текст чужой культуры - значит уметь находить ответы на вопросы, которые возникают в нашей современной культуре.

Так, Г. И. Рузавин выделяет три основных типа понимания.

• 1. Понимание, возникающее в процессе языковой коммуникации , происходящей в диалоге. Результат понимания или непонимания здесь зависит от того, какие значения вкладывают собеседники в свои слова.
• 2. Понимание, связанное с переводом с одного языка на другой. Тут имеют дело с передачей и сохранением смысла, выраженного на чужом языке, с помощью слов и предложений родного языка.
• 3. Понимание, связанное с интерпретацией текстов, произведений художественной литературы и искусства, а также поступков и действий людей в различных ситуациях. Здесь недостаточно ограничиться интуитивным постижением смысла (интуиция, воображение, сопереживание и другие психологические факторы). Это первый уровень понимания. Второй уровень требует привлечения других средств и методов исследования: логико-методологических, аксиологических (ценностных), культурологических и т.п.

Однако, как следует из выделенных трактовок понимания, в каждой из них выделяется лишь одна из сущностных характеристик раскрываемого феномена - раскрытие смысла текста или произведения.

Вместе с тем понимание - это: а) важнейшая форма реализации сознания, лежащая в основе всех интеллектуальных процессов; б) акт синтеза нового знания с уже имеющимся у субъекта содержанием сознания; в) определенное ментальное состояние собранности и ясности ума; г) определенный экзистенциально-психологический аспект, сопровождающийся эмоциональными переживаниями; д) извлечение смысла, результат осмысления и интерпретации различных знаков; е) постижение сущности, ценности предмета познания.

Понимание - это идеальный интегральный акт сознания, сопровождающийся определенным ментальным состоянием и переживанием, в котором происходит единовременное постижение сущности, извлечение смысла, определение ценности какого-либо явления, на основе которого производится сознательное принятие решения.

Иными словами, понимание есть не только постижение смысла того или иного феномена, его места в мире, его функции в системе целого, но и выявление сущности исследуемого предмета, отраженного в знаке, образовании, явлении, внутреннее состояние мышления.

Понимание связано с интерпретацией (лат. interpretatio - толкование, разъяснение), являющейся одной из фундаментальных проблем гносеологии, логики, методологии науки, философии языка, семиотики, теории коммуникаций и др.

Для уяснения сути и содержания интерпретации выделим ее характерные признаки , используя результаты исследований представителей герменевтической, феноменологической и аналитической традиции в философии, а также материалистической философии и естественных наук. Все направления и школы, исключая материалистов, характеризуют интерпретацию как метод освоения текста, свойство понимающего сознания. Материалистическая философия определяет интерпретацию как совокупность знамений , смыслов , придаваемых каким-либо образом элементам некоторой теории (выражениям, формулам и отдельным символам)

В естествознании интерпретация фактически означает попытку соотнесения теории с онтологической реальностью, являясь, таким образом, существенным компонентом ее предметной верификации и основанием конституирования логических исчислений в качестве формализованных языков. При этом считается, что соотношение теории и соответствующего фрагмента реальности не всегда может быть описано в языке изоморфизма .

Особая роль принадлежит интерпретации в социальном и гуманитарном познании. Здесь она используется как средство установления значения понятийных вербальных структур (например, при правотолковании и правоприменении формулировок нормативных актов в индивидуально-конкретной ситуации в юридической практике) или как наделение выражений тем или иным смыслом. Так, в античной культуре, в рамках истолкования неоплатониками аллегоризма литературных памятников классического наследия, интерпретация использовалась как объективно практикуемая когнитивная процедура. В христианской культуре Средневековья интерпретация являлась сознательно культивируемым приемом , используемым для того, чтобы донести для верующих смысл Божественных намерений, "получаемых" иерархами Церкви посредством им присущим Божественным откровениям. Согласно постмодернистской позиции интерпретация обусловливает осмысление процедур понимания, и это происходит в силу семантического самодвижения текста, т.е. самотолкования мысли. Другими словами, каждое предложение, которое уже само по себе имеет толковательную природу, поддается толкованию в другом предложении. В этом контексте постмодернизм постулирует презумпцию абсолютной независимости интерпретации от текста и текста от интерпретации , на базе которой конституируется альтернативная идея интерпретации, идея экспериментации.

Интерпретация - это личностный процесс преобразования осмысленной субъектом исследования предметной области познания в эффективный, с его точки зрения, язык общения, придающий пониманию им конкретного предмета своего смыслового наполнения.

Таким образом, интерпретация как универсальное действие по приданию смысла и истолкованию происходит всегда , когда человек свое понимание предмета исследования намерен кому-то, в том числе и себе, объяснить.

Интерпретация как феномен может проявлять себя в рамках: а) физической интерпретации (психофизиологические проявления субъекта исследования); б) речевой интерпретации (использование субъектом исследования различных языков); в) знаковой интерпретации (использование субъектом исследования различных символов, образов, индексов); г) социальной интерпретации (использование субъектом исследования примеров из реальной жизни людей, конкретных этносов, народностей, наций, их культур); д) технической интерпретации (использование субъектом исследования различных технических конструкций, человекотехнических систем, технологий); е) музыкальной интерпретации (использование субъектом исследования единого для всех народов языка музыкальных звуков, музыкальной гармонии) и т.д.

Взаимодействие этих частей происходит по законам диалектического развития. Каждая часть общей системы интерпретаций относится к определенным подсистемам действительности, которые, в свою очередь, в онтологическом смысле также образуют общую мегасистему, состоящую из тех же частей.

Наряду с пониманием и интерпретацией существует и такая важнейшая познавательная процедура, как объяснение. Главная цель данной процедуры состоит в том, чтобы доступно и непротиворечиво преподнести слушателям, читателям понятную, осмысленную, интерпретированную субъектом исследования природу и сущность изучаемого им объекта.

Объяснение иногда соотносят и сопоставляют с описанием, но последнее не ориентировано на вскрытие внутренней сущности предмета исследования в конкретном объекте, а ориентировано только на то, чтобы предоставить читателю или слушателю внешние черты и свойства объекта и, может быть, предметной области, которую познает субъект исследования.

Объяснение - это логико-речевая и логико-языковая процедура предоставления слушателям и читателям в доступной для их понимания форме знаний о природе и сущности изученного субъектом исследования объекта посредством подведения их под общий закон или путем раскрытия основных черт и свойств конкретной предметной области данного объекта.

Конечно, раскрывая сущность предмета исследования конкретного объекта, объяснение также способствует уточнению и развитию знаний, которые используются в качестве основания объяснения. Таким образом, решение объяснительных задач - это важнейший стимул развития научного знания и его концептуального аппарата.

В современной методологии научного познания наиболее широкой известностью и признанием пользуется дедуктивно-помологическая моделі) научного объяснения. Особенность этой модели или схемы состоит в том, что в этой процедуре подводят объясняемое явление под определенный закон. В данной модели объяснение сводится к дедуктивному выводу явлений из законов, которые могут быть не только причинными, но и функциональными, структурными и др.

Следует обратить внимание на то, что дедуктивно-помологическая модель объяснения описывает лишь конечный результат, а не реальный процесс объяснения в науке, который отнюдь не сводится к дедукции факта из закона или эмпирического закона из теории. Практически всегда этот процесс предполагает весьма трудоемкие исследования и дополняется творческими догадками, интуитивным поиском.

В области гуманитарных, социальных наук также используется рациональное объяснение. Его суть заключается в том, что при объяснении поступка некоторого субъекта, в качестве которого может быть личность или группа, юрист ориентирован на выявление мотивов, установок, которыми руководствовались действующие субъекты. Далее ему предстоит обосновать мысль, что в контексте выделенных мотивов и установок поступки конкретных субъектов были рациональными или, другими словами, разумными.

Значимый интерес для социально-гуманитарного познания представляет телеологическое или интеициональное объяснение. Оно раскрывает в поступках и поведении субъектов компоненты иррациональности, интенции (стремления) к цели, которую преследует конкретный субъект. Именно поэтому телеологическое объяснение является подлинной альтернативой модели объяснения через закон.

В интенциональном объяснении присутствует значимый познавательный компонент, так как применительно к социальной сфере жизнедеятельности человека не все зависит от рациональных мотивов и установок. Общественная практика предоставляет множество примеров, где в поступках субъектов взаимопереплетаются как рациональные, так и интенциональные схемы проявления их активности.

Взаимосвязь рациональных и интенциональных схем проявления активности субъектов является в социальном и гуманитарном познании более продуктивной по отношению к дедуктивно-помологическому объяснению, роль которого наиболее значима в естествознании.

Что касается научного познания в целом, то в нем необходимо сочетать, а не противопоставлять друг другу различные виды объяснения для более глубокого постижения природы и сущности социальной жизни.

Понимание, интерпретация и объяснение тесно связаны, даже имеют некоторые схожие признаки. Все они вместе дополняют и раскрывают процесс изучения природы, общества, человека и его мышления. При этом понимание не сводится к объяснению, так как в социальном познании невозможно отвлечься от конкретных личностей, их деятельности, от их мыслей и чувств, целей и желаний. Более того, при объяснении активно проявляет себя один субъект, одно его мышление, а при понимании взаимодействуют как минимум два мышления, как минимум два сознания стремятся проникнуть друг в друга. Иными словами, объяснение менее всего диалогично, а интерпретация и понимание всегда в какой-то степени представляет собой диалог.

Результатом понимания и интерпретации являются ответы на вопросы с вопросительными словами "кто?", "что?", а результатом объяснения - суждения, высказывания, которые дают ответ на вопрос с вопросительным словом "почему?".

Кроме того, эти мыслительные процедуры особым образом взаимопроникают друг в друга. Объяснение фактически подготавливает почву для интерпретации фактов и понимания более глубокой сущности изучаемого объекта. В этом познавательном процессе достаточно значимым является каузальное объяснение , которое может проявлять себя как предсказание и ретросказание.

Объяснения, обладающие силой предсказания, играют исключительно важную роль в экспериментальных науках. Именно опираясь на них, мы формулируем версии, гипотезы, которые определяют в дальнейшем направления исследований и позволяют раскрывать сущность изучаемого объекта.

В то же время ретросказательные объяснения занимают важное место в таких науках, как космогония, геология, теория эволюции и др., которые изучают развитие природных явлений и процессов. Используя данное объяснение, мы можем формулировать предположения о том, что наличие каких-то признаков у реально существующих объектов было присуще изучаемым объектам в прошлом.

Рестросказательные объяснения, т.е. пересмотр отдаленного прошлого в свете более поздних событий, в высшей степени характерны для исторической науки. При этом, конечно, следует избегать как абсолютизации прошлого, так и его переоценки, ведь ретросказательные объяснения могут ввести в заблуждение, так как делают суждения историка показателем его вкусов и предпочтений, в соответствии с которыми он отбирает важное или "ценное". Разумеется, этот элемент присутствует в историографии. В конечном итоге может произойти так, что исследователь "припишет" прошлым событиям такую роль и значение, которыми они не обладали.

Причинный) - то же. что и причинное, т.е. чем-то обусловленное, чем-то или кем-то вызванное.

Сегодня операциональность таких методов, как аргументация, доказательство, обоснование, объяснение и т.п., понимается преимущественно в безличностном, логико-методологическом смысле. Однако в ист,ори и.научного познания за этими метрдами стоят реальные процедуры человеческой убеждающей и объясняющей деятельности. Именно в^тих методах, если их не трактовать,.только ф о р м ал ь н о,- л о г и ч е с к и,.н а щд и отражение диалогичность,и,крммуникативность интеллектуальной деятельности. Происходило какбы «исчезновение» из текстов явного,субъ.екта^срб,есед-| ника, он обезличивался, но вместе с тем подразумевался. Эта тенденция шла от реал ьных диалогов Сократа к диалогам-текстам Ллатона, где собеседники еще персонифицированы, но «персона» - это уже идея или тип мышления. Новый всплеск античных традиций можно найти в ренес- сансном диалоге, в частности в «Диалогах» Галилея, которые в дальнейшем трансформируются;в безличное изложение механики у И. Ньютона. «Ушедший в подтекст» субъект-собеседник, а также человеческие, смыслы, лежащие в основании знания, были изъяты из науки, опирающейся на формализацию и математику, видимость монологичности была принята за действительность; Вместе с тем диадогичность, хотя по преимуществу неявная, по-прежнему.существует в науке, это необходимое проявление ее коммуникативной природы,» интеллектуальной, познавательной деятельности человека вообще. д
С этой точки зрения, объяснение и понимание с необходимостью предполагают друл друга,; условием их продуктивности являются общие теоретические, логико- методологические, фактуальные и аксиологические предпосылки. Однако изучение их особенностей пошло различными путями: объяснение исследуется логико-методологическими средствами в полном отвлечении от других предпосылок, тогда как понимание от трактовки его только как субъективно-психологического состояния «выросло» до базовой категории философской герменевтики.
Объяснение - одна из главных функций теории. Исследователи-мето- дологи выявили ряд функций научной теории, в частности информативную, систематизирующую, объяснительную, предсказательную и др. Объяснительная функция является ведущей, тесно связанной с предсказательной функцией, реализуется в многообразных формах, в частности, как причинное объяснение;.объяснение через закон (помологическое объяснение); (структурно-системное, функциональное и генетическое (или историческое); объяснение.; В гуманитарном знании в качестве оснований для объяснения часто выступают типологии, а процедуры объяснения с необходимостью дополняются пониманием и интерпретацией, в частности, предпосылок и значений, смыслов текстов и явлений культуры.
Историческое объяснение является одним из значимых в сфере естествен но-исторического знания, как, например, в геологии, палеонтологии, ботанике, а также в социально-исторических науках, где ставится задача построения теории развивающегося, имеющего свою историю объекта. В этихслучаях.при роздан и и.теории возникает необходимость сочетать исторический ^логический методы.в;их,взаимосвязи и взаимодействии; Исторический- метод требует мысленного воспроизведения конкретного исторического процесса развития. Его.специфика обусловливается особенностями самого исторического процесса, последовательностью событий во времени и проявлением исторической необходимости через множество случайных событий.. Исторический способ построения знания опирается на генетический (по происхождению) способ объяснения, кото- рый применяется в том случае, если объектами исследования становятся возникновение и развитие явлений, процессы и события, происходящие во времени. Его дополняет логический способ построения знания о развивающемся объекте, его истории, который представляет исторический процесс в абстрактной и теоретически последовательной форме. Сама по себе временная последовательности исторических явлений не может рассматриваться как порядок построения теории, поскольку историческое, включая случайные, второстепенные факторы, отклоняющиеся от главного направления генетического изменения, не совпадает с логическим, воспроизводящим необходимое, значимое, закономерное. Логико-методологические принципы, структурам типы объяснения, в том числе в истории и социальных науках, разработаны К. Гемпелем, Г.Х. фон Вригтом, а также отечественным методологом Е.П. Никитиным и др.
В социально-гуманитарном знании объяснение существенно дополняется пониманием и интерпретацией, описание которых в полной мере представлено в философской герменевтике, опыт которой, как и ее идеи, необходимы для обогащения методологии этой области знания. Для этих наук необходимо найти способы введения в познание не только теоретизи- рованного, абстрактного «сознания вообще», как это реализуется в естественном и математическом знании, но менее абстрактного, эмпирического субъекта в единстве мышления, воли, чувств, веры, повседневной жизни, ценностей и предпочтений. Социальное и особенно гуманитарное познание имеет дело с текстами (соответственно контекстами и подтекстами), символами - в целом, с естественными и искусственными языками, поэтому перед ним встает задача постичь природу понимания, интерпретации текстов, знаковых систем, символов, выяснить проблемы^ связанные с ролью языка в познании. Исследуемые в герменевтике понимание и истолкование позволяют также учесть явные и неявные предпосылки и основания познания - вообще неявные компоненты различного типа, овладеть способами их выявления. Известно, что в познавательной деятельности и в формировании знания мы опираемся на смыслополагание или раскрытие уже существующих смыслов, на постижение значения знаков, т.е. интерпретацию", следовательно, мы неизбежно выходим на проблемное поле герменевтики, а субъект предстает как «человек интерпретирующий».
Методология социально-гуманитарного знаний часто обращается к дологическим, допонятийным" - вообще дорефлексивным формам и компонентам, эмпирическим предпосылкам различного рода,; поэтому опыт герменевтики по изучению пред-знания, пред-мнения, пред-рас- судко"в в-форме «нерационального априори», «жизненного мира», «повседневного знания», традиций-и т.п. оказывается в этом случае наибо- лее значимым. Время, историчность, прошлое, настоящее, будущее были объектом изучения в конкретных областях познания, но теория познания и эпистемология, как правило, отвлекаются от них, более того, отвлечение от историзма рассматривалось как необходимое условие для получения объективно истинного знания. Отвлекаясь от признаков, свойств, определяемых временем, стремились «очистить» познание от всех изменяющихся, релятивных моментов. В методологии гуманитар- . ного и социального знания отношение ко времени существенно иное, от него нельзя отвлечься, не утратив при этом сущностных характеристик объекта познания. Помощь здесь может оказать не традиционная теория познания, но герменевтика, проблема времени-и историчности для которой является наиболее разработанной. Таким-образом, герменевтика становится неотъемлемой частью методологии социально-гуманитарного знания, что все более, признается в отечественной философии.
Серьезное продвижение проблем герменевтики в контексте методологии исторического и в целом гуманитарного познания произошло еще в XIX в. в исследованиях немецкого философа В. Дильтея, критиковавшего традиционную гносеологию, но не желавшего утратить ее респектабельность и рациональный статус. Разделение знания на науки о природе и науки о культуре, а также обобщение идей и принципов специальных герме- невтик, попытка создания общей теории понимания - все это убедило Дильтея в возможности рассматривать герменевтику как «органон наук о духе». Он стремился осуществить то, что впрямую не сделал Кант, - «критику исторического разума». Необходимо было понять, как исторический опыт может стать наукой, если в историческом мире отсутствует естественно-научная причинность, но имеет место связность и темпоральность жизни, «течение жизни», переживание как «проживание жизни». Основой объяснения познания и его понятий становится человек в многообразии его сил и способностей как «волящее, чувствующее, представляющее существо». Особую значимость в науках о духе получают нерасчлененность «я» и мира, субъекта и объекта, специфический способ данности внутреннего опыта, самодостоверного и «переживаемого», исходя из него самого; Понимание при таком подходе приобретает новые черты, осознается, что понимание себя возможно через понимание Другого, предполагает натичие общей для них духовной инстанций: Высшие формы понимания ¦- этотранспозиция (перенесение-себя-на-место-другого), сопереживанме«!подражание: Шнимание не сводимо к процедуре мысли, содержит иррациональное, не может быть репрезентировано формулами логических операций, оно предстает как истолкование,»»интерпретация устойчиво фиксированных проявлений жизни, языка, культуры прошло- гр. Эти рерьезные усдаия Дильтея.ецелью найти способы постижения не абстрактных «теоредазированньїх» объектов эпистемологии или гносеологии; но познание реального, «живого», индивидуализированного, осу-

ществляющего исторически определенную духовную жизнедеятельность целостного человека в системе его ценностей и смыслов, начинают достойно оцениваться современными философами.
Идеи герменевтики существенно обогатил М. Хайдеггер* для которого понимание - это фундаментальный способ человеческого бытия. Такой принципиально онтологический поворот стал основой хайдеггеровской концепции герменевтической интерпретации и фундаментально изменил видение самой проблематики, представив интерпретацию текстов как способ «опрашивания» бытия. Тем самым был осуществлен переход от всеобщих структур сознания самих по себе к связи сознания с миром, через которую «говорит» сам мир: Это движение сопровождалось отказом от понятий традиционной гносеологии и категорий субъекта, объекта, познания как отражения и репрезентации, от понятий духа и материи. Для рассмотрения исторических «конструкций» разума и анал иза человеческого существования с целью выявления их предпосылок Хайдеггер применяет феноменологический метод, понимаемый им как раскрытие структуры здесь-бытия (Dasein). В той мере, в какой этот метод позволяет понять смысл бытия того сущего, которое есть мы сами и которое открыто нам лишь через нас самих, он может рассматриваться и как герменевтический. Хайдеггер выявляет в качестве вполне очевидных два вида понимания: первичное - это открытость, настроенность, дорефлексив- ное пред-понимание, или горизонт, от которого нельзя освободиться, не разрушив познание вообще; вторичное - это понимание, близкое рефлексии, не способ бытия, но вид познания. Он возникает на рефлексивном уровне, как, скажем, филологическая интерпретация текстов или герменевтическая интерпретация философских текстов, например, «Изречения Анаксимандра», осуществленная самим Хайдеггером.
Для философии познания, предполагающей историчность познавательной деятельности и форм знания, значима и идея Хайдеггера об истории, которая в его видении всегда укоренена в пред-понимании историка. Перед философом и исследователем наук о духе, культуре стоит задача не построить методологию исторических наук, но осуществить теорию исторического бытия, онтологию истории. Хайдеггер подверг критике классический историзм, гегелевское понятие глобальной «всемирной истории» и настаивал на историчности самого человеческого бытия. Оно изначально, безотносительно к смене периодов и эпох общественного развития, становится со-бытием. но быть со-бытием - значит быть самим собой, сбываться, самоосуществляться, а не.воплощать «законы истории». , - ; .1
"» I " / " Ь " " I. . . і gt; " " и ,!! і, ." I, . Hi. I j
¦ ¦ " : .... . . j (, . I - и
В полной мере филоеофекая герменевтика оформляется в работах Га- дамера, который стремилея осмыслить «наработанные» идеи и осуществить их синтез, а также преодолеть гносеологическую ориентацию, обратиться к онтологии, выяснишь условия возможности понимания при сохранении: целостного человеческого опыта и жизненной практики, что является фундаментальным условием для социального и гуманитарного знания. Особенность и своеобразие его «бытия в философии» -г несистемность, открытость философствования. Наиболее значимые новые идеи связаны с интерпретацией исторических фактов и признанием конструктивной роли «временной дистанции» между созданием текста и em истолкованием. Укорененность субъекта-интерпретатора в истории продуктивнаgt;для понимания, его «историчность» также принципиально не снимаема. Она базируется на пред-знании и пред-понимании, а также пред-рассудках, которые являются в большей мере исторической действительностью; бытия индивида, чем рассудок, поскольку предстают как отложившиеся в языке схематизмы опыта.
Гадамер разработал концепцию традиций, рассматривая «событие традиции» как присутствие истории в современности. Знание создается в рамках традиции, и само постижение истины, ее проблематизация имеют временную структуру. Нахождение внутри традиции, причастность к общему смыслу - важная предпосылка понимания, предполагающая взаимодействие смыслов, «слияние горизонтов» автора и интерпретатора. Для него понимание - это развертывание внутренней логики предмета, соответственно понять текст означает понять «суть дела», обсуждаемого автором, произвести свой смысл по отношению к нему, а не реконструировать авторский1.- Он специально подчеркивал необходимость «герменевтически вышколенного сознания» какіосознания собственной предпосылочности.
Французский, представитель герменевтики П. Рикёр стремится выйти из «заколдованного круга» субъектно-объектной* проблематики, обращаясь (К вопросу о бытии, находя глубинные связи исторического бытия"С совокупным бытием, которое изначальнее теорети ко-познавательного субьектно-обьектного отношения. РиКёр. вводит понятия пря-- мого и косвенного смыслов, полагая, что «нет символики до говорящего человека»^-.Интерпретацию он рассматривает как расшифровку глубинного смысла. стоящего за очевидным,^буквальным смыслом, выявляет соотн.ошение формы интерпретации, с теоретической структурой герменевтической [системы. В его текстах герменевтическая-проблема- тика существенно расширяется прежде всего путем соотнесения и даже синтеза-./В частности,.герменевтики"и структурной антропологии, герме- невтической интерпретации,фрейдизма:и,-разумеется,герменевтики и

феноменологии. Рикёр вводит в иррациональные компоненты познания рациональные способы интерпретации, реализуя особый тип «научной объективности». Современной философской герменевтике присуще стремление к дополнительности, к диалогу и синтезу с другими типами философствования и системами знания. Так, Рикёр «прививает» герменевтику к феноменологии, соотносит с персонализмом, структурализмом, психоанализом, религией. Стремясь осмыслить повествовательные функции культуры, он соединяет герменевтику с лингвистическим анализом и аналитической философией, от герменевтики текста переходит к герменевтике социального действия;
Интерпретация, исследуемая в герменевтике, аналитической философии, методологии и логике, является общенаучным методом и базовой операцией" социально-гуманитарного познания. Она предстает как истолкование текстов, смыслополагающая и смыслосчитывающая операции; в естественных науках - как общенаучный метод с фиксированными правилами перевода формальных символов и понятий на язык содержательного знания; наконец, в философии наряду с методологическими функциями исследуется и онтологический смысл интерпретации как способа бытия, которое существует понимая. Понимание трактуется как искусство постижения значения знаков, передаваемых одним сознанием другому, тогда как интерпретация, соответственно, как истолкование знаков и текстов, зафиксированных в письменном виде.
Для интерпретации значимы взаимодействие между автором и интерпретатором, намерения которого влияют на ее содержание и, в конечном счете, сказываются на ее глубине и завершенности. В гуманитарном знании интерпретация - фундаментальный метод работы с текстами как знаковыми системами. Текст как целостная функциональная структура открыт для множества смыслов, существующих в системе социальных коммуникаций. Он предстает в единстве явных и неявных, невербализо- ванных значений, буквальных и вторичных, скрытых смыслов.
Проблема интерпретации В" американской аналитической философии имеет иной опыт и иную традицию рассмотрения, в частности, в ее лингвистической версии, для которой, по словам Д. Дэвидсона, за общими особенностями языка стоят общие «параметры» и свойства реальности; Изучение общей структуры естественного языка дает в большинстве елуЧат истинную картшумираіфтої; в свою очередь; как*и «наличие общих убеждений, выступает условием успешной коммуникации. Именно эти онтологические идеи служат предпосылкой и основанием теории интерпретации Дэвидсона, і являющейся наиболее разработан^ ной и аргументированной" в аналитической философии еетодня. Он су- щеетвенно расширил понимание философских предпосылок интерпретации, сделав предметом внимания собственно проблемы бытия субъекта. Для него язык и мышление, сам реальный мир включены в определенную межсубъектную структуру - единую концептуальную схему. Реальность - не только объективная, но и субъективная - форм ирует- ся и существует с помощью,-языка и интерпретации. Сознание не носит личного характера, основой познания являются наша коммуникация с другими людьми и объектами, а также ситуации и события, интегрированные в один и тот же «контекст значения*, предполагающий с необходимостью интерпретативную деятельность. Итак, реальность для Дэвидсона - это «сплав языка и интерпретации», познание реальности возможно лишь во взаимодействии с другими людьми, общим языком, событиями. Его теория получила название «радикальной интерпретации». А язык, коммуникации, истина, убеждения, согласие, доверие, которые не выражают логико-методологические или этические принципы, социологические или лингвистические сущности, предстают как компоненты бытия интерпретирующего субъекта.
і Сложилась определенная традиция исследования и классификации типов интерпретации. Как показал известный русский философ Г.Г. Шпет в написанной им истории герменевтики (1918)2, переход от частных герменевтик к общей теории понимания вызвал интерес к вопросу о множественности типов интерпретации, представленных во всех гуманитарных науках. Были выделены грамматическая, психологическая и историческая интерпретации (Ф. Шлейермахер, А. Бек, Дж.Г. Дройзен), обсуждение сути и соотношения которых стало предметом как филологов, так и историков. Грамматическая интерпретация осуществлялась по отношению к каждому элементу языка, самому слову, его грамматическим и синтаксическим формам в условиях времени и" обстоятельствах применения. Психологическая интерпретация раскрывает представления, намерения, чувства сообщающего, вызываемые содержанием сообщаемого текста. Историческая интерпретация предполагала включение текста в реальные отношения и обстоятельства; В целом в герменевтике, поскольку она становится философской, расширяется «поле» интерпретации, которая не сводится теперь только к методу работы с текстами, но имеет дело с фундаментальными п робле м ам и: ч ел о веч ее ко го бытия-в- мире. Одновременно"существуют и другие подходы к типологии, интерпретации. Так, одна из известных сегодня типологий Л.А. Уайта рассматривает исторический подход, эволюционизм и функционализм как три различных,"четко отграниченных другот друга способов интерпретации

,¦ у И " і. І";"." /і ! ,1 Э-» I , .".і.. , " " "]" культуры, каждый из которых одинаково важен и должен быть учтен при изучении процессов не только в культуре, но в обществе в целом.

С середины XX века стад широко обсуждаться вопрос: являются ли методы естественных наук единственно научными, а потому безоговорочно применимыми для изучения человека и общества? Решение этой проблемы более чем на полвека «раскололо» логиков, методологов, философов науки на два лагеря. Одни утверждали, что методы естествознания могут в полной мере использоваться в гуманитарном и социальном познании. Другие считали, что методы познания в естественных и социально-гуманитарных науках принципиально различны.

В самом естествознании решение проблемы объяснения столкнулось с трудностями. Так, Галилей, открыв закон ускорения тел в естественном движении, не смог объяснить причины равномерного ускорения, аргументируя это тем, что нельзя получить однозначного и исчерпывающего ответа по поводу этих причин. Ньютон писал, что «причину... свойств силы тяготения» он не может «вывести из явлений», «гипотез же я не измышляю». Считая, что сущность открытых им законов не может быть объяснена в рамках существующей науки, Ньютон тем не менее признавал, что сами эти законы обладают объяснительной функцией: «Довольно того, что тяготение на самом деле существует и действует согласно изложенным нами законам, и вполне достаточно для объяснения всех движений небесных тел и моря». Не объяснил начало жизни и Ч.Дарвин, утверждая, что его теория и так удовлетворительно объясняет ряд фактов. Свою аргументацию он строил по аналогии: «Кто возьмется объяснить сущность всемирного тяготения?» А между тем «никто не возражает против выводов, вытекающих из этого неизвестного начала притяжения...». Сложилась парадоксальная ситуация: не умея объяснить сущность описываемых законом явлений (тяготения, равномерного ускорения), ученые с их помощью объясняли явления движения тел на земле и на небе. В дальнейшем, чтобы снять проблему объяснения глубинных (конечных) причин, отождествили закон и сущность.

В дискуссии о том, в чем задача естественнонаучного познания и, в частности, физики, объяснять или описывать, восторжествовала ориентация на научное «объяснение» (М.Планк, поздний А.Эйнштейн и др.). Было предложено огромное разнообразие его моделей и парадигм. Финский логик и философ Г. X. фон Райт выделил две главные традиции по вопросу о природе научного объяснения: «аристотелевскую», подчеркивающую ценность телеологического ("греч. teleos - цель) объяснения, и «галилеевскую», согласно которой всякое научное объяснение должно носить каузальный (лат. causa - причина) характер, т.е. выявлять «порождающий механизм», в качестве которого могут выступать как «наблюдаемые», так и «ненаблюдаемые» (атомы, гены, вирусы и т.д.) причины исследуемых явлений.

Примером телеологического объяснения служит объяснение Аристотелем факта остановки движущегося на плоскости тела его стремлением к естественному месту. Галилей для объяснения этого факта искал причину, т.е. работал в каузальной модели. Обе модели объяснения базируются на предположении, что мир упорядочен и познаваем.

Специфика каузального объяснения и его типы. Объяснение - логико-методологическая процедура, с помощью которой знание сущности одного явления, предмета раскрывается с помощью закона или других знаний, признанных достоверными или очевидными.

Каузальная традиция разрабатывалась позитивистами, которые защищали три идеи, сформулированные Д. Миллем, К.Поппером, а затем поддержанные К. Гемпелем (1905-1997): 1) каузальный характер объяснения должен включать раскрытие не только причинно-следственных, но и генетических, структурных, функциональных связей; 2) объяснение должно базироваться на методологическом монизме (единообразие научного метода для естественных и социально-гуманитарных наук); 3) рассматривать математическую физику в качестве методологического идеала построения всех наук, включая социально-гуманитарные. Концепция научного объяснения должна отвечать двум требованиям: а) аргументы и содержание суждений должны иметь непосредственное отношение к объясняемым явлениям, вещам; б) результат, полученный в ходе объяснения, должен быть принципиально проверяемым.

Каузальный характер объяснения, предполагающий поиск ответа на вопрос «почему», признавали Д.Гильберт, И.Кеплер, Г.Галилей, Гарвей, И.Ньютон и др. ГХ. фон Вригт утверждал, что «проблемы причинности остаются центральными в философии науки» и особенно «в теории научного объяснения».

Модели научного объяснения:

1) дедуктивно-номологическая (греч. nomos - закон). Объяснить - значит: (а) подвести утверждения о сущности явлений под один или несколько общих законов, среди которых могут быть и статистические (Поппер, Карнап); (б) указать на некоторые сопутствующие события или факты, помогающие осуществить это «подведение». Например, при объяснении причин разрыва радиатора автомобиля сопутствующие факты (температура окружающего воздуха, отсутствие антифриза в воде радиатора и т.д.) соединяются с законом физики о расширении воды при замерзании. Данная модель объяснения выполняет и предсказательную функцию. Так, в описанном случае можно было логически вывести предсказание о возможности разрыва радиатора.

Логическая структура этой модели включает: (а) эксплананс - рассуждение, посылки которого содержат информацию, необходимую для его обоснования, а также хотя бы один закон науки; (б) экспланандум - следствия из этих посылок.

Объяснительные возможности дедуктивного метода объяснения имеют ряд ограничений: 1) этот метод не является чисто логической процедурой: (а) в него включены эпистемологические и методологические предпочтения исследователя; (б) объяснение часто происходит не путем непосредственного «подведения явления под общий закон», а посредством выдвижения допущений, совместимых с принятыми законами; 2) дедуктивное объяснение не дает точного и однозначного ответа на вопрос «почему?», так как (а) оно носит приблизительный характер, его уточнение происходит постепенно, проходя ступеньки «промежуточных» объяснений. Кроме того, «сам закон не может быть точным хотя бы потому, что понятия, с помощью которых мы его формулируем, могут... в будущем оказаться недостаточными» (А.Эйнштейн); (б) одни и те же эмпирические данные могут быть объяснены разными, даже противоречащими друг другу теориями. Между теориями и эмпирическими законами существует лишь приблизительное согласие, исключающее строгую дедуцируемость экспланандума. Это приводит к невозможности эмпирической проверки теорий. Но наука не может некритически использовать все существующие теории для объяснения одного и того же явления, поэтому П. Фейерабенд предложил «отбраковывать» как ошибочные те теории, которые хуже объясняют факты; (в) объяснения не являются вечными: они имеют «время жизни», длящееся от нескольких дней до нескольких десятилетий. Дедуктивное объяснение принципиально не завершено, открыто для дальнейших уточнений и даже изменений тех оснований, на которых оно строилось; 3) дедуктивные выводы не позволяют объяснить связь новой теории с предшествующим ей научным знанием, т.е вывести, например, квантовую механику из классической физики.

Можно ли использовать эту модель объяснения в социально-гуманитарных науках? ГХ. фон Вригт положительно отвечает на этот вопрос, хотя и уточняет, что в области наук о человеке следует различать два типа детерминизма, связанные соответственно с идеей «предсказуемости и идеей осмысленности исторического и социального процесса». «Осмысленность истории есть детерминизм ex post facto (лат. после события)». Использовать объяснительную дедуктивную модель в истории и социологии можно только по отношению к событиям на макроуровне, так как часто удается «с большой точностью и высокой степенью достоверности» предсказать «результат процесса с большим числом «элементов», тогда как участие в этом процессе того или иного отдельного элемента, как правило, совершенно непредсказуемо;

2) телеологическая модель объяснения. Объяснить - значит выяснить содержание финальной причины «для чего?», «с какой целью?». Такое объяснение в отличие от дедуктивного (1) ориентировано не на поиск причин, использующих ссылку на прошлое (это произошло потому, что раньше произошло то), а на поиск целей, предполагающих указание на будущее (это произошло для того, чтобы могло впоследствии произойти то); (2) не зависит от наличия общего закона в структуре объяснения.

Г.Х. фон Вригт предлагает различать относительный и абсолютный телеологизм. Первый предполагает, что цели человеческой деятельности не являются трансцендентными, а потому телеологизм не выходит за границы эмпирического исследования человека и общества, выступая в качестве научного рационального объяснения. Второй признает наличие трансцендентных (установленных Абсолютным духом, Богом) целей истории и социального процесса в целом, а потому такой телеологизм не является научно-рациональным.

Предложенная Г.Х. фон Вригтом телеологическая (имеющая отношение к науке) модель объяснения включает указание на цель действия индивида и использует рассуждение, называемое «практическим силлогизмом». Его схема: (а) большая посылка, в которой сформулировано содержание цели (желаемого результата); (б) меньшая посылка, указывающая на средства достижения этой цели; (в) заключение, состоящее в использовании указанного средства для достижения цели. Экспланандумом теологического объяснения является интенциональное действие, т. е. действие, включающее мотивы, желания, цели, а также результаты этого действия. Если человек воздержался с какой-то целью или намерением от совершения действия (например, выразить протест или несогласие своим молчанием), то такое «воздержание» также относится к разряду действия.

Телеологические модели не могут с высокой степенью достоверности объяснить историческое прошлое, в силу того, что: (а) в телеологических объяснениях значение и смысл прошлых событий проясняются только в контексте будущего, которое не является однозначно определенным, а потому объяснения прошлого постоянно изменяются; (б) в будущем часто открываются неизвестные ранее факты прошлой истории; (в) всякое настоящее переходит постоянно в «недалекое» прошлое, которое есть будущее для более далекого прошлого. События этого «недалекого» прошлого позволяют приписать такие смыслы далекому прошлому, которыми оно не обладало до того, как произошли недавние события.

Некоторые позитивисты утверждают, что любое телеологическое объяснение можно преобразовать в каузальное. Для этого достаточно: (а) не учитывать ценностные установки людей (намерения, цели, желания и т.д.) при объяснении больших социальных потрясений, таких как войны, революции, гибель государств, цивилизаций и т.д., а использовать объяснительную функцию экономических, социально-политических и иных законов, представляя историю как объективный результат действий обезличенных субъектов; (б) объяснять мотивации, смыслы поведения исторических деятелей с помощью каузальных принципов, т.е. выявлять их обусловленность культурными, религиозными, политическими и другими факторами, истоки которых так же объяснять каузально.

Аргументы против такого «преобразования»: (1) если не учитывать включенность индивидуальных интересов, мотивов, целей и т.д., то историческое знание перестанет быть гуманитарным и превратится в разновидность социологии; (2) невозможно рационально и каузально объяснить не только содержание мотивов деятельности исторического агента, но и меру их адекватности существующим историческим обстоятельствам.

Как же изучать историю? В 1957 г. У.Дрей в работе «Законы и объяснение в истории» пришел к выводу, что в исторических объяснениях не используются общие законы (даже «законы больших чисел») не потому, что эти законы сложны, неточны (как считал Гемпель) или тривиальны (как считал Поппер), а потому, что историческое объяснение вообще не опирается на общие законы. Гадамер писал, что «истинная цель исторического знания состоит не в том, чтобы объяснить конкретное явление как частный случай общего закона. В действительности эта цель - понять историческое явление в своей уникальности». А это означает, что возможности дедуктивно-номологической и телеологической моделей объяснения в исторических науках ограничены.

Герменевтика - это не философская школа, подобно экзистенциализму, феноменологии, не методологическое направление, такое, какими являются рационализм или эмпиризм. Она есть особый круг проблем, связанных с социально-гуманитарным знанием, и гетерогенных по своей природе методов, связанных с решением этих проблем. Термин «герменевтика», в переводе с греческого означающий «извещать», «разъяснять», был введен в философию в XVII веке. Корни герменевтики уходят в античность, где возникла проблема истолкования «языка богов», непостижимого для простых людей. Платон в диалоге «Ион» называл поэтов истолкователями богов. В античных храмах существовали для этой цели оракулы и прорицатели-авгуры (лат. Augur - птица, авгуры - толкователи воли богов по крику птиц, рисунку молнии на небе и т.д.). Но язык оракулов, в свою очередь, был «темен» для простых смертных и потому требовал также истолкования.

В послеантичный период герменевтика принимала такие формы: (а) религиозно-догматическая герменевтика (экзегетика), разрабатываемая в средние века католической схоластикой, занималась толкованием догматов веры, сочинений отцов Церкви, а также философских трудов Платона и позднее Аристотеля (с точки зрения возможности включения их учения в контекст христианской догматики); (б) герменевтика гуманистов эпохи Ренессанса, выдвинувших идею критики Священного Писания и очищения смыслов античных текстов от искажений, привнесенных христианскими интерпретаторами; (в) протестантско-реформаторская форма герменевтики, когда Лютер, пытаясь свергнуть монополию католической церкви на истолкование Библии, переводит ее текст с латыни на немецкий язык. Теперь каждый грамотный человек мог самостоятельно (пастор только помогал) толковать священный текст. Протестантские теологи первыми осознали методологические проблемы герменевтики; (г) филологическая герменевтика, у истоков которой стоял в начале XIX века немецкий философ Ф. Шлейермахер (1768-1834), наметивший трехчленную формулу: интерпретатор - текст - создатель текста, прямое общение к которому невозможно. Начиная со Шлейермахера герменевтика формируется как самостоятельная дисциплина, с точки зрения которой теологическая герменевтика и библейская экзегетика (греч. истолкование) предстают как частные случаи; (д) философская герменевтика, основателем которой был немецкий философ и историк культуры В. Дильтей (1883-1911), приписавший герменевтике функцию органона (метода) «наук о духе».

Рассмотрим специфику «наук о духе».

Различение «наук о природе» и «наук о духе» ввел Дильтей (вслед за Виндельбандом и Риккертом). Науки о природе - это естественные номотетические науки, ориентированные на поиск всеобщих законов, устанавливающих постоянные отношения, величина которых количественно измерима и экспериментально подтверждаема. Науки о духе - это социально-гуманитарные науки, изучающие мир человеческой жизнедеятельности, каждое событие которого уникально, а потому не может быть обобщено до формы закона, количественно измерено, экспериментально проверено. Специфика этих наук еще и в том, что они не могут проигнорировать ценностные ориентации исследователя.

Кратко изложим идеи В. Дильтея. Фундаментом философии является внутренний опыт, т.е. совокупность фактов сознания. Но это признавали и Локк, и Юм, и Кант. Но никто из них не говорил о полном, цельном опыте сознания. Кант сводил его содержание только к пустым формам чувственности и рассудка. «В жилах познающего субъекта, какого конструируют Локк, Юм и Кант, течет не настоящая кровь, а разжиженный сок разума как голой мыслительной деятельности». Философия рационализма отстранилась от конкретного человека, от его способа бытия в культурно-исторической реальности, абсолютизировала только одну познавательную способность логически мыслить. Аналогично, философия эмпиризма имела в своем основании «расколотый опыт», но «ни одного полноценного и целостного человека невозможно втиснуть в этот опыт». Исходным пунктом философствования необходимо сделать цельный, полный опыт сознания, включающий не только волю, чувства, мышление целостного человека, но «и религию, и метафизику, и безусловное». Человек есть «воляще-чувствующе-представляющее существо». Со времен Канта признавали, что всякое познание «вырастает из внутреннего опыта и не может выйти за его пределы». Но если в основу познания положить опыт в кантовском понимании, то познание сведется только к способности логического мышления делать умозаключения и выводить следствия из причин. Познание на самом деле вырастает из цельного опыта человека, изначально обусловленного целостностью человеческой природы. Поэтому «мы представляем и осмысливаем мир лишь постольку, поскольку он переживается нами». Опыт человека во всем многообразии его сил и способностей следует брать за основу даже при объяснении таких понятий, как «внешний мир», «время», «субстанция», «причина», а не выводить их из восприятия, представления и мышления абстрактного человека. Внутренний опыт «воляще-чувствующе-представляющего» субъекта дает нам сведения не только о наших собственных внутренних переживаниях, но о внешней реальности. «Вместе с нашим жизненным единством нам сразу дан и целый внешний мир, даны и другие жизненные единства». Поэтому внешний мир не может рассматриваться по-кантовски как явление, созданное априорными формами чувственности и рассудка. Внешний мир дан нам в качестве жизни, а «не представления». Именно эта теоретико-методологическая установка адекватна познанию истории. Из целостности человеческой природы могут быть объяснены «важнейшие составляющие нашего образа действительности и нашего познания ее, а именно, живое единство личности, внешний мир, индивиды вне нас, их жизнь во времени, их взаимодействие».

Итак, познание истории должно основываться на полном, цельном опыте сознания субъекта, а потому наука о настоящей или прошлой жизнедеятельности людей не может быть сведена только к логическому знанию по примеру естествознания.

Можно ли употреблять термин «наука» в случае наук о духе? Дильтей считал, что можно, так как любая наука есть совокупность «вполне определенных, в любом смысловом контексте постоянных и общезначимых выражений», понятий, которые сочетаются друг с другом вполне обоснованно, а каждая часть приводится в связь с целым. Науки о духе содержат указанные характеристики.

Организация знания в исторической науке должна учитывать следующие факторы: (а) сущностное содержание исторических событий сводится к жизни, которая является уникальным, единичным событием, не объяснимым из каких бы то ни было общих принципов; (б) исторический предмет (будь то личность, народ, эпоха со спецификой ее религии, экономики, политики, художественного творчества и т.д.) есть целое в его никогда и нигде более не повторяющейся индивидуальности и единственности, а потому историческое прошлое нельзя представить в виде объекта, которому противостоит субъект. «Факты, относящиеся к обществу, мы можем понять только изнутри, только на основе восприятия наших собственных состояний... С любовью и ненавистью, со всей игрой наших аффектов созерцаем мы исторический мир. Природа же для нас безмолвна, она нам чужда, она для нас - внешнее. Общество - наш мир» (Дильтей). В силу этого историческое познание должно отказаться от позитивистского монизма в методологии, признающего возможность однозначно в терминах «причина-следствие» объяснить историческое событие.

Позицию Дильтея разделял британский философ и историк Р. Коллингвуд (1889-1943), который писал, что «история - наука, но наука особого рода. Это наука, задача которой - изучение исторических событий, недоступных нашему наблюдению», а потому складывается очень трудная познавательная ситуация: познать то, свидетелем чего мы не были, постичь прошлое, живя в настоящем. Отсюда возникает ряд вопросов: как может конечное индивидуальное сознание, содержание которого обусловлено настоящим, постичь прошлое в его объективности? как избавиться от того, чтобы судить о прошлом с точки зрения ценностей и истин настоящего? не является ли сама историческая форма сознания исследователя непреодолимым препятствием на пути достижения объективного знания истории? какова норма научности в историческом знании? Все эти вопросы в итоге сводятся к поиску правил расшифровки «Книги истории», т.е. метода объективного постижения исторического прошлого.

Герменевтика стала философской проблемой современности. Примером тому являются гуманитарные и социальные науки, которые часто имеют определение «понимающие» («понимающая» социология, педагогика, психология и т.д.). Герменевтика постепенно выходит за пределы языка и текстов, превращаясь в «органон», в совокупность методов понимания чужой истории, чужой жизни, чужой духовности. Герменевтика проникла в философию жизни, феноменологию, экзистенциализм, психоанализ и т.д. Герменевтика имеет дело с пониманием.

Социальные науки призваны понять социальные явления, а естественнонаучные - причинно-функционально объяснить природные закономерности, утверждал М.Вебер. Понимание - это специфическая форма постижения «герменевтических предметов», которые характеризуются тем, что (а) они являются «объективацией», «знаком», «выражением» того, что превосходит по глубине и внутреннему содержанию их предметную данность; (б) «специфически близки» человеку, так как «объективируют», «выражают» жизни других людей.

Немецкий философ Ф.Шлейермахер придал термину «понимание» философско-категориальный статус, определив понимание как способ реконструкции изначально предзаданного автором смысла текста. Представители неокантианства, немецкие философы В. Виндельбанд и Г.Риккерт истолковали понимание не просто как «восстановление» изначальных смыслов, но и как процедуру приращения знания. Жизнь имеет смыслы, связанные с ее проживанием человеком. Но жизнь не замыкается в мире личностных внутренних переживаний, а объективируется в поступках, текстах и т.д., что позволяет приобщиться к ее смыслам, постигать их, порождая новые смыслы. Сформировалась тенденция универсализации процедур понимания.

Дильтей обратился к проблеме понимания в силу следующих причин. Введя понятие жизнь в качестве единственного предмета и метода философствования и сведя жизнь к внутреннему непосредственному опыту переживания, он неизбежно пришел к выводу, что наиболее адекватным органом понимания человека и его мира в науках о духе является «опыт переживания», который относится по ведомству психологии. Но как войти в «опыт переживания» других людей?

Психология предлагает только один способ - способ непосредственного «вживания», «вчувствования» в опыт «другого». Но применение этого способа проблематично, если речь идет о давно живущих людях, людях, принадлежащих истории. Остается только один путь - изучать не сами переживания, а их объективации, т.е. те предметные формы, в которых эти переживания выразились во вне, т.е. изучать духовную жизнь людей через ее внешние проявления. А это есть задача понимания. Понимание как метод Дильтей все же замыкал на внутренний опыт переживаний, а потому понимание жизни из нее самой сводилось к непосредственному проникновению одной жизни (исследователя) в другую (исторического события). Кроме того, по Дильтею, понимающий также понимает себя, только объективировав свой текучий внутренний мир переживаний в некие устойчивые и общепринятые артефакты (письма, поступки и т.д.). Но хотя здесь Дильтей остается на позициях психологизма, так как считает, что понимание чужой духовности по ее объективациям надо начинать с понимания личности другого и самопонимания, все же он вынужден был уйти от «чистого» психологизма к герменевтическому пониманию и интерпретации. Он стал рассматривать понимание в качестве методологической проблемы исторического, гуманитарного и социального познания. Понимание стало трактоваться как метод постижения или порождения смыслов, как дорефлексивное (иррациональное) схватывание смыслов, предваряющее любые дальнейшие аналитические познавательные ходы, связанные с реконструкцией личностных измерений объективированных явлений. Так как прошлое нельзя измерять внешним по отношению к нему настоящим, то исследователь-историк должен избавиться от власти идей и ценностей, навязанных его сознанию современной ему эпохой, а его разум сможет достичь истинного понимания, только освободившись от страстей, групповых интересов и т.д. Но как «очистить» сознание от конкретного исторического опыта той эпохи, в которой исследователь живет и которая ангажирует содержание его сознания? Для этого историческое сознание должно относиться к прошлому не как к чему-то внешнему, но в своем отношении к прошлому оно должно одновременно относиться к своему собственному содержанию. Необходимо преодолеть «временной разрыв» между познающим и познаваемым, между историческим текстом и его интерпретатором. Это возможно в силу того, что в человеческой природе, несмотря на партикулярность переживаний, существуют некие общие схемы переживания жизни, что и обусловливает возможность понимания чужой индивидуальности.

Гадамер, напротив, считал, что «временной разрыв», «временная дистанция» между интерпретатором и интерпретируемым не мешает, а помогает пониманию истории. Настоящее постигать труднее, чем прошлое. Например, наши суждения о современном нам художнике, писателе, как правило, произвольны, а потому многие из них получают признание в последующих поколениях. Истинное значение того или иного творца определяет время, которое формирует те «предрассудки» сознания, благодаря которым происходит понимание его произведений. «Предрассудки» времени осуществляют связь сознания с прошлым, вписывают сознание в непрерывную историческую традицию, делая его, тем самым, историческим. Поэтому наивным заблуждением является убеждение в том, что историческая объективность может быть достигнута только в ходе преодоления «временной дистанции», когда интерпретатор сумеет мыслить понятиями и представлениями изучаемой прошлой эпохи. Гадамер, как и Хайдеггер, считал, что время - это основание, на котором только и возможно возрождение прошлого, и где настоящее имеет свои корни. Процесс понимания предполагает пересмотр наших убеждений и ожиданий, к которому нас вынуждает встреча с прошлым, с «иным». Связь между «моим» и «иным» является подлинным объектом герменевтического понимания. В ходе постижения «иного» (а) происходит превращение, вызванное встречей с «иным», неявных предубеждений сознания в явные; (б) «заключая в скобки» наши предубеждения, / мы имеем возможность все в большей степени постигать «иное» в своем «ином». Гадамер перевел проблему понимания из эпистемологического контекста в онтологический, что не позволяло сводить процедуру понимания к чисто иррациональному акту эмоционально-напряженного «вживания» в «чужую» жизнь, как это было у Дильтея.

Гадамер поддерживает хайдеггеровскую герменевтику, смысл которой заключается в «сращивании» традиций интерпретатора и интерпретируемого. Это «сродство» делает сам способ постижения историческим, так как, постигая, мы продолжаем живую традицию. Поэтому Гадамер называет сознание историческим не потому, что оно постигает прошлое, но потому что сам способ постижения исторический по сути. Наше сознание ограничено тем, что постигает нечто лишь в соответствии со своими предубеждениями и ожиданиями. Но в этой ограниченности и заключается исторический характер сознания.

Гадамер видел «изъяны» дильтеевской концепции понимания в том, что (а) исследователь истории, по Дильтею, имеет дело с объектом уже «вполне настоящим», а потому могущим дать ответы на все наши вопросы, что делает объект исторического познания аналогичным объекту естествознания; (б) существенным моментом для достижения объективного знания оказывается лишь преодоление субъективности (психологизма), что является одним из главных условий истинного познания также и в естествознании; (г) признание решающей.роли внутреннего опыта познающего субъекта делает понимание релятивным.

Проблема понимания в социологическом знании.

Рассмотрим некоторые варианты ее решения, как они представлены в анализе, проведенном современным социологом Бауманом.

1) Понимание как работа истории. Эту версию реализовали К.Маркс и М.Вебер. Маркс не занимался непосредственно проблемами герменевтики, но, переведя на язык социологии гегелевскую идею истории как прогресса разума в направлении самопонимания, он пришел к выводу: социальная наука сможет достичь истинного и объективного понимания, когда будут созданы с помощью революции «прозрачные» социальные отношения (в понимании Маркса это - коммунизм). Получалось, что сама история в своем объективном развитии делала «прозрачным» прежде «непрозрачный» мир, а потому дорога к истинному познанию «лежит через социальную», а не «методологическую революцию». Что это означало для герменевтики? В ситуации «прозрачности» социальных отношений существование социальной науки с ее проблемами достижения истинного и объективного понимания станет излишним, так как все будет понятно уже на уровне здравого смысла. А это значит, что герменевтика станет не нужна, ибо потребность в ней (как и в социальном знании) существует только потому, что социальные отношения не «прозрачны» и требуют специальных приемов и методов постижения.

Вебер, как и Маркс, связывал возможность объективного понимания социальных процессов с их историческим развитием. Но в отличие от Маркса, он считал, что речь должна идти не об историческом развитии социальных отношений, а о зарождении по мере развития истории «более надежных форм мышления», основанных на рациональных суждениях и рационально-инструментальном поведении агентов капиталистического производства. История порождает новый господствующий способ мышления, инструментальный разум, который может понять все социальные действия. «Понять» социальное явление - значит выразить его содержание в терминах «значащих» категорий человеческого опыта. Так как все социально значимые человеческие действия являются выражением мотивированных психических состояний, то социальные процессы нельзя, рассматривать как простые взаимосвязи «внешних» событий, а тем более искать универсальные законы, описывающие эти взаимосвязи. Поэтому социальный ученый может только конструировать «модели мотиваций» («идеальные типы»), приписывая участникам социальных событий мотивы действия, с помощью которых и можно попытаться «понять» их публичное социальное поведение. Герменевтическая методология Вебера не была ориентирована на субъективную мотивацию и субъективные ценности. Он признавал возможность объективного понимания, но при этом одновременно признавал неизбежность историчности субъекта и объекта познания, что создавало противоречие его метода.

2) Понимание как работа разума. Э. Гуссерль, пытаясь очистить понимание от релятивизма, попытался очистить сознание от исторически случайных элементов, т.е. провести феноменологическую редукцию, что позволит сознанию «воспринимать значения в их истинной необходимой сущности». Гуссерль толковал проблему понимания как проблему свободного абсолютного знания, ничем не обусловленного, пребывающего в мире «трансцендентальной субъективности». Но в таком случае понимание, как способ получения объективного знания, превращалось в процедуру, изолированную от конкретной истории и исторического субъекта, а потому доступную только философам. Бауман в этой связи задает вполне справедливый вопрос: кому нужно такое понимание, зачем оно?

Американский социолог Т. Парсонс, следуя за Гуссерлем, попытался показать, как можно достигнуть объективного, т.е. независимого от социоисторического контекста понимания человеческих действий. Но в итоге он приходит к тем же методологическим выводам, что и Гуссерль, так как, во-первых, рассматривает понимание как деятельность профессионалов - социальных аналитиков, а во-вторых, оставляет без ответа вопрос, каким образом так истолкованное понимание может помочь решить практические вопросы коммуникации и взаимодействия, имеющие отношение к реальным людям.

3)Понимание как работа жизни. Эту версию понимания, которую мы рассмотрели на примере философии Дильтея и Гадамера, прорабатывал и немецкий философ М. Хайдеггер. С его точки зрения, понимание не есть работа истории (как считали Маркс и Вебер), не есть работа разума (как считали Гуссерль, Парсонс), а есть работа жизни. Поэтому он не принял точку зрения Гуссерля, согласно которой понимание локализуется в трансцендентальной теоретической области, не связанной с миром практической жизнедеятельности. Хайдеггер считал, что понимание есть способ бытия, а не способ знания: проблема понимания - онтологическая, а не эпистемологическая. Критикуя неисторичность гуссерлевской трактовки понимания, Хайдеггер утверждал, что понимание истории - историческое событие: мы можем понять собственную историю только изнутри ее самой, так как у человека нет возможности выбраться из истории на какую-то «внеисторическую» вершину, с которой вся история окажется видимой и понятой «как она есть на самом деле». Если понимание есть способ бытия, то оно является деянием, которое совершается не только интеллектуальной элитой, но каждым человеком. Жизненный мир - единственное основание и место осуществления деятельности понимания. Сообщество взаимодействующих индивидов - это пространство, внутри которого осуществляется понимание как формирование и интерпретация значений деятельности. Но Хайдеггер не поставил вопроса о понимании в ситуации практической коммуникации, не выделил типы понимания в связи с различными типами межчеловеческих отношений и т.д.

Эти проблемы исследовал австро-американский философ и социолог А. Шюц в созданной им феноменологической социологии, в которой он использовал учение Э. Гуссерля о жизненном мире, который есть мир нашей повседневности, единственно реальный, опытно (т.е. непосредственно) воспринимаемый с полнейшей очевидностью всяким человеком. Гуссерль попытался показать что жизненный мир есть «забытый смысловой фундамент естествознания». Наука имеет прямое отношение к миру обыденного мышления, и все «первичные понятия», которые «определяют смысл ее предметной сферы и теорий, возникли в наивной установке» повседневности. В повседневной практической жизни люди опытно познают, мыслят, оценивают и действуют, но совершаются эти познавательные процедуры «анонимно»: «познающий ничего не знает об этой работе» опытного познания, «как и о выполняющем эту работу мышлении». В мире опытного познания, сопровождающего повседневную практическую жизнь, существует повседневная индукция, опытное созерцание, к которому принадлежит «и форма пространства-времени, и все формы организации тел, среди которых мы сами живем в соответствии с телесным способом существования личности». Но в этом непосредственном эмпирическом созерцании физического мира нет ни геометрических идеальных сущностей, ни абстрактного геометрического пространства, ни математического времени. Они формируются на фундаменте опытного познания, сопровождающего повседневную жизнь, «замещая» единственно реальный для нас мир нашей повседневной жизни. Поэтому «... от объективно-логической самоочевидности... путь ведет назад, к первоначальной очевидности, с которой всегда заранее дан жизненный мир» (Гуссерль). Понимание категориального аппарата естествознания невозможно вне его соотнесения с жизненным миром, который дан нам непосредственно до всякой установки сознания, и который, в силу этого, мы понимаем, а не объясняем. Категорию понимания Гуссерль употреблял в близком дильтеевскому смысле.

Понимание - психологическое состояние, верное восприятие какого-либо события, явления, принятое в определенном кругу. Понимание и объяснение тесно связаны. Однако надо иметь в виду, что понимание не сводится к объяснению, т.е. подведению изучаемого явления под закон и причину, так как - особенно в социальном познании - невозможно отвлечься от конкретных личностей, их деятельности, от их мыслей и чувств, целей и желаний и т.п. Кроме того, понимание нельзя противопоставлять объяснению, а тем более отрывать друг от друга эти две исследовательские процедуры, которые дополняют друг друга и действуют в любой области человеческого познания. Согласно Г. X. Вриггу, объяснение имеет ряд форм, среди которых одна из основных -каузальное объяснение, которое бывает двух видов: предсказание и ретросказание. Рестросказательные объяснения, т.е. пересмотр отдаленного прошлого в свете более поздних событий, «в высшей степени характерны», по Вриггу, для исторической науки. Последняя легко может ввести в заблуждение, так как делает суждение историка вопросом его вкусов и предпочтений, в соответствии с которыми он отбирает важное или «ценное». Осуществление функций объяснения в науке органически связано с предсказанием и предвидением. По существу, рассматривая научно-познавательскую деятельность в целом, можно говорить о единой объяснительно-предсказательной функции научного познания по отношению к его объекту.

Наряду с пониманием существует и такая важнейшая познавательная процедура, как объяснение. Ее главная цель - выявление сущности изучаемого предмета, подведение его под закон с выявлением причин и условий, источников его развития и механизмов их действия. Объяснение тесно связано с описанием. В области гуманитарных, социальных наук используется так называемое рациональное объяснение. Его суть заключается в том, что при объяснении поступка некоторой исторической личности исследователь старается вскрыть те мотивы, которыми руководствовался действующий субъект, и показать, что в свете этих мотивов поступок был рациональным (разумным). Гораздо большую сферу охватывает интенциональное объяснение. Оно указывает не на рациональность действия, а просто на его стремление, на цель, которую преследует индивид, осуществляющий действие, на намерения участников исторических событий. Что касается научного познания в целом, то в нем необходимо сочетать различные виды объяснения для более глубокого постижения природы и социальной жизни.

Интерпретация текста - анализ произведения. Интерпретация не только не способна сделать авторскую мысль более понятной, но и не должна преследовать эту цель, поскольку авторская мысль уже явлена в тексте. Рикер рассматривает совокупность социальных наук с точки зрения конфликта методов, местом рождения которого является теория текста, подразумевая при этом под текстом объединенные формы дискурса, зафиксированные материально и передаваемые посредством прочтения. Под пониманием он имеет в виду искусство постижения значения знаков, передаваемых одним сознанием и воспринимаемых другими сознаниями через их внешнее выражение (жесты, позы и, разумеется, речь). Интерпретация остается некой периферией понимания, и сложившееся отношение между письмом и чтением своевременно напоминает об этом: чтение сводится к овладению читающим субъектом смыслами, заключенными в тексте; это овладение позволяет ему преодолеть временное и культурное расстояние, отделяющее его от текста, таким образом, что при этом читатель осваивает значения, которые по причине существующей между ним и текстом дистанции были ему чужды. В этом крайне широком смысле отношение «письмо-чтение» может быть представлено как частный случай понимания, осуществляемого посредством проникновения в другое сознание через выражение.