Очерк четвертый. Дубина народной войны

Партизанское движение – «дубина народной войны»

«… дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие»
. Л.Н. Толстой, «Война и мир»

Отечественная война 1812 года осталась в памяти всех русских людей как война народная.

Не замай! Дай подойти! Худ. В.В.Верещагин, 1887-1895

Это определение не случайно прочно закрепилось за ней. Не только регулярная армия участвовала в ней - впервые в истории Российского государства весь русский народ встал на защиту своей родины. Формировались различные добровольческие отряды, принимавшие участие во многих крупных сражениях. Главнокомандующий М.И. Кутузов призывал русские ополчения оказать помощь действующей армии. Большое развитие получило партизанское движение, развернувшееся на всей территории России, где находились французы.

Пассивное сопротивление
Население России стало сопротивляться вторжению французов с первых же дней войны. Получило огромное распространение т. н. пассивное сопротивление. Русский народ оставлял свои дома, деревни, целые города. При этом нередко люди опустошали все склады, все запасы пропитания, уничтожали свои хозяйства - они были твердо убеждены: ничто не должно было попасть в руки к врагу.

А.П. Бутенев вспоминал о том, как русские крестьяне боролись с французами: «Чем дальше шла армия в глубь страны, тем безлюднее были встречавшиеся селения, и особенно после Смоленска. Крестьяне отсылали в соседние леса своих баб и детей, пожитки и скотину; сами же, за исключением лишь дряхлых стариков, вооружались косами и топорами, а потом стали сжигать свои избы, устраивали засады и нападали на отсталых и бродячих неприятельских солдат. В небольших городах, которыми мы проходили, почти никого не встречалось на улицах: оставались только местные власти, которые по большей части уходили с нами, предварительно предав огню запасы и магазины, где к тому представлялась возможность и дозволяло время…»

«Карают злодеев без всякой пощады»
Постепенно крестьянское сопротивление приобретало другие формы. Некоторые организовывали группы из нескольких человек, вылавливали солдат Великой армии и убивали их. Естественно, они не могли действовать против большого количества французов одновременно. Но этого было вполне достаточно, чтобы вселить ужас в ряды вражеской армии. В результате солдаты старались не ходить поодиночке, чтобы не попасть в руки «русских партизан».

С оружием в руках - расстрелять! Худ. В.В.Верещагин, 1887-1895

В некоторых губерниях, оставленных русской армией, формировались первые организованные партизанские отряды. Один из таких отрядов действовал в Сычевской губернии. Возглавлял его майор Емельянов, который первый начал возбуждать народ к принятию оружия: «Многие стали к нему приставать, со дня на день число сообщников умножалось, и потом вооружась чем было можно, избрали храброго Емельянова над собою начальником, дав присягу не щадить живота за веру, царя и землю русскую и во всем ему повиноваться… Тогда Емельянов ввел между воинами-поселянами удивительный порядок и устройство. По одному знаку, когда неприятель шел в превосходных силах, деревни становились пусты, по другому опять собирались в домы. Иногда отличный маяк и колокольный звон возвещали, когда итти конными или пешими на бой. Сам же, как начальник, поощряя примером своим, был всегда с ними во всех опасностях и всюду преследовал злочестивых врагов, многих побил, а более брал в плен, и, наконец, в одной жаркой перестрелке в самом блеске воинских действий крестьян жизнью запечатлел любовь свою к отечеству…»

Таких примеров было немало, и они не могли ускользнуть от внимания руководителей русской армии. М.Б. Барклай-де-Толли в августе 1812 года обратился с призывом к жителям Псковской, Смоленской и Калужской губерний: «…но многие из жителей губернии Смоленской пробудились уже от страха своего. Они, вооружась в домах своих, с мужеством, достойным имени русского, карают злодеев без всякой пощады. Подражайте им все любящие себя, отечество и государя. Воинство ваше не выйдет из пределов ваших, доколе не изгонит или не истребит сил вражеских. Оно до самой крайности решилось бороться с ними, и вам останется подкреплять его одною защитою собственных домов ваших от набегов более дерзких, нежели страшных».

Широкий размах «малой войны»
Оставляя Москву, главнокомандующий Кутузов предполагал вести «малую войну», чтобы создавать противнику постоянную угрозу окружения его в Москве. Эту задачу должны были решать отряды войсковых партизан и народные ополчения.

Находясь на Тарутинской позиции, Кутузов взял деятельность партизан под свой контроль: «…поставил я десять партизанов на ту ногу, чтобы быть в состоянии отнять все способы у неприятеля, мыслящего в Москве найти в изобилии всякого рода довольствие. В течение шестинедельного отдыха Главной армии при Тарутине, партизаны наводили страх и ужас неприятелю, отняв все способы продовольствия…».

Давыдов Денис Васильевич. Гравюра А.Афанасьева
с оригинала В. Лангера. 1820-е годы.

Для таких действий нужны были смелые и решительные командиры и войска, способные действовать в любых условиях. Первым отрядом, который был создан Кутузовым для ведения малой войны, был отряд подполковника Д.В. Давыдова , сформированный в конце августа в составе 130 человек. С этим отрядом Давыдов выступил через Егорьевское, Медынь к селу Скугарево, которое было превращено в одну из баз партизанской борьбы. Он действовал совместно с различными вооруженными крестьянскими отрядами.

Денис Давыдов не просто выполнял свой боевой долг. Он пытался понять русского крестьянина, ведь он представлял его интересы и действовал от его лица: «Тогда я на опыте узнал, что в народной войне должно не только говорить языком черни, но приноравливаться к ней, к ее обычаям и ее одежде. Я надел мужичий кафтан, стал опускать бороду, вместо ордена Св. Анны повесил образ св. Николая и заговорил языком вполне народным…».

У Можайской дороги был сконцентрирован еще один партизанский отряд, возглавляемый генерал-майором И.С. Дороховым. Кутузов писал Дорохову о методах партизанской борьбы. И когда в штабе армии были получены сведения о том, что отряд Дорохова попал в окружение, Кутузов сообщал: «Партизан никогда в сие положение притти не может, ибо обязанность его есть столько времени на одном месте оставаться, сколько ему нужно для накормления людей и лошадей. Марши должен летучий отряд партизан делать скрытные, по малым дорогам…Днем скрываться в лесах и низменных местах. Словом сказать, партизан должен быть решителен, быстр и неутомим».

Фигнер Александр Самойлович. Гравюра Г.И. Грачёва с литографии из собрания П.А. Ерофеева, 1889.

В конце августа 1812 года был также сформирован отряд Винценгероде, состоящий из 3200 человек. Первоначально в его задачи входило наблюдение за корпусом вице-короля Евгения Богарне.

Отведя армию на Тарутинскую позицию, Кутузов сформировал еще несколько партизанских отрядов: отряды А.С. Фигнера, И.М. Вадбольского, Н.Д. Кудашева и А.Н. Сеславина.

Всего в сентябре в составе летучих отрядов действовало 36 казачьих полков и одна команда, 7 кавалерийских полков, 5 эскадронов и одна команда легкой конной артиллерии, 5 полков пехоты, 3 батальона егерей и 22 полковых орудия. Кутузову удалось придать партизанской войне широкий размах. Он возлагал на них задачи наблюдения за противником и нанесения непрерывных ударов по его войскам.

Карикатура 1912 года.

Именно благодаря действиям партизан Кутузов обладал полной информацией о передвижениях французских войск, на основании которых можно было делать выводы о намерениях Наполеона.

Из-за непрерывных ударов летучих партизанских отрядов французам приходилось всегда держать часть войск наготове. По данным журнала военных действий, с 14 сентября по 13 октября 1812 года противник потерял только убитыми около 2,5 тысяч человек, около 6,5 тысяч французов было взято в плен.

Крестьянские партизанские отряды
Деятельность войсковых партизанских отрядов не была бы столь успешной без участия крестьянских партизанских отрядов, действовавших повсеместно еще с июля 1812 года.

Имена их «вожаков» надолго останутся в памяти русского народа: Г. Курин, Самусь, Четвертаков и многие другие.

Курин Герасим Матвеевич
Худ. А.Смирнов

Портрет партизана Егора Стулова. Худ. Теребенев И.И., 1813

Отряд Самуся действовал около Москвы. Ему удалось истребить более трех тысяч французов: «Самусь ввел удивительный во всех подчиненных ему деревнях порядок. У него все исполнялось по знакам, которые подавались посредством колокольного звона и других условных примет».

Большую известность получили подвиги Василисы Кожиной, которая возглавляла отряд в Сычевском уезде и боролась с французскими мародерами.

Василиса Кожина. Худ. А.Смирнов, 1813 г.

О патриотизме русских крестьян писал М.И. Кутузов донесении Александру I от 24 октября 1812 года о патриотизме русских крестьян: «С мученическою твердостию переносили они все удары, сопряженные с нашествием неприятеля, скрывали в леса свои семейства и малолетных детей, а сами вооруженные искали поражения в мирных жилищах своих появляющимся хищникам. Нередко самые женщины хитрым образом уловляли сих злодеев и наказывали смертью их покушения, и нередко вооруженные селяне, присоединяясь к нашим партизанам, весьма им способствовали в истреблении врага, и можно без преувеличения сказать, что многие тысячи неприятеля истреблены крестьянами. Подвиги сии столь многочисленны и восхитительны духу россиянина…».

«…Дубина народной войны поднялась со всей своею грозною и величественною силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, гвоздила французов до тех пор, пока не погибло всё нашествие».

Л.Н.Толстой «Война и мир»

Сегодня, в преддверии 200–летнего юбилея Бородинской победы, в отечественных СМИ появилась масса небезынтересных публикаций и откликов на события двухвековой давности. Интерес к войне 1812 года, как это ни странно, не ослабевал у наших соотечественников никогда. Память о Бородинской битве, пожаре Москвы и последующем изгнании французов свято хранится российским народом, как незыблемая национальная святыня. Это свидетельство героического подвига целого народа, который можно считать одним из главных, даже поворотных моментов в истории России.

Весь XIX век русская историография, базируясь на воспоминаниях непосредственных участников событий 1812 года – Д.Давыдова, П.Вяземского, небезызвестного солдата Богданчикова и сотен других военных мемуаристов – старательно обеспечивала рост национального исторического самосознания в кругах образованного общества и добилась в этом немалых успехов. Граф Л.Н.Толстой – один из величайших мыслителей, названный впоследствии «зеркалом русской революции» – сделал попытку донести до своих современников ту очевидную мысль, что Отечественная война 1812 года навсегда изменила русский народ, перекроив его самосознание. А «дубина народной войны», по мнению позднейших интерпретаторов произведений всеми признанного классика, показала настоящую движущую силу мировой истории.

Даже в период господства марксистско-ленинской идеологии, когда критике подвергалось всё, что когда-либо происходило при царском режиме, Отечественная война 1812 года, названная «народной» самим Л.Н.Толстым, являла собой единственное светлое и «неприкосновенное» пятно на всём пространстве исторического прошлого СССР. Героям войны 1812 года ставили памятники, их именами называли центральные улицы городов и посёлков. О подвигах Кутузова, Багратиона, Дениса Давыдова никогда не стеснялись рассказывать учителя в советских школах, ибо память о справедливой, освободительной войне необходима гражданам великой державы. Сталинское руководство быстро взяло эту память на вооружение в период Великой Отечественной войны. Проводя исторические параллели, советские идеологи сумели разбудить национальное самосознание русских людей, в значительной мере подорванное коммунистическими лозунгами. Верность памяти о победе над Наполеоном помогла русскому народу выстоять в войне с фашизмом, в очередной раз доказав всему миру, что Россия, даже разряженная в красные тряпки, была и остаётся великой страной.

Надо признать, что и в наше беспамятное, безразличное время, когда даже самые рьяные «переписчики» отечественной истории начинают уставать, сдавая свои позиции ура-патриотам и националистам, интерес общества к событиям 1812 года не ослабевает. Серьёзные историки молчат: добавить что-то новое к фактографической стороне давно изученных свершений двухвековой давности практически невозможно. Однако, повинуясь современной политической моде, известные журналисты, политики, пользователи различных интернет-ресурсов подчас высказывают прямо противоположные оценки «грозы 1812 года». Одни, из ложного патриотизма, излишне преувеличивают народный подвиг в этой войне, другие, напротив, совершенно отрицают его значение, сводя воспетую Л.Н.Толстым «народность» войны к историко-идеологическому мифу.

Безусловно, идеологический миф о «народности» Отечественной войны 1812 года существовал задолго до появления романа Л.Н.Толстого. Он начал создаваться ещё в те времена, когда русские гусары и казаки превращали парижские ресторанчики в знаменитые «бистро», а Александру Благословенному - спасителю народов от амбиций зарвавшегося корсиканца - рукоплескала вся Европа.

Журналистская кампания вокруг «народных подвигов» в войне с Наполеоном началась задолго до окончания боевых действий. Образованная публика в Петербурге с восторгом внимала легендам о том, как один мужик из патриотических побуждений сам отрубил себе руку, потому что врагами на ней было поставлено клеймо «Наполеон», а также о том, как смоленская старостиха Василиса Кожина косой и вилами расправилась с сотней французов-мародёров. Император Александр I придавал очень большое значение «патриотическому» мифотворчеству: почти все известные имена народных героев – Василисы Кожиной, Герасима Курина, майора Емельянова и других - упоминаются в периодике того времени. Две женщины участницы войны 1812 года – дворянка Надежда Дурова и крестьянка Василиса Кожина - при жизни были удостоены наград. Между тем, в народном творчестве Василиса Кожина стала героиней разных потешных листков и лубочных «комиксов». Людская молва изображала её то на коне и в сарафане, вооружённой косой, то во французской шинели с саблей. Документального подтверждения её великих подвигов историками не найдено до сих пор. Известен лишь не вполне достоверный рассказ о том, как Кожина зарезала косой пленного француза, якобы желая отомстить ему за смерть мужа.

Современные «переписчики» отечественной истории, пытаясь в корне перекроить историческое самосознание русского народа, часто пытаются представить захватчика-Наполеона в прогрессивно-апологетическом свете: дескать, вот кто был главный радетель народных интересов! Он нёс крепостному мужику свободу от рабства, а тот, по невежеству, встретил его «дубиной народной войны». Все же эти Давыдовы, Дороховы, Фигнеры, Волконские и прочие «армейские» партизаны, в свою очередь, стремились отстоять свой корыстный интерес – не допустить освобождения крестьянства, революции и разграбления собственных имений. Правительство, боясь народных бунтов, распорядилось ни в коем случае не вооружать крепостных и не допускать их участия в боевых действиях. Потому что неизвестно – в какую сторону мужик захочет повернуть своё оружие.

Между тем, уже 6 июля 1812 года Александр I издал манифест и воззвание к жителям «Первопрестольной столицы нашей Москвы» с призывом выступить зачинателями «народного вооружения» - т.е. народного ополчения. За ним последовал манифест от 18 (30) июля «О составлении временного внутреннего ополчения» 16-ю центральными губерниями, прилегавшими к сложившемуся театру военных действий. Согласно этому документу, каждый помещик обязывался в установленные сроки представить в ополчение определенное число снаряжённых и вооружённых ратников из своих крепостных. Самовольное поступление крепостных в ополчение являлось преступлением, т.е. побегом. Отбор ратников проводили помещик или крестьянские общины по жребию. Дворянские имения, выставлявшие ратников в ополчение, освобождались от рекрутских наборов до его роспуска. Другие категории крестьян – государственные, экономические, удельные, а также мещане, ремесленники и дети священнослужителей, пока не имеющие духовного звания, подлежали рекрутскому набору в обычном порядке.

Но реалии военного времени и стремительное продвижение противника вглубь страны наложили свои коррективы на правительственные планы. Не все помещики оказались способны организовать сопротивление. Многие, бросив свои усадьбы и крестьян, бежали в столицы ещё до выхода манифеста. Крестьяне западных губерний, часто предоставленные сами себе, просто уходили в леса или организовывали свои отряды самообороны.

Известно, что партизанствующие крестьяне частенько нападали на отряды «армейских» партизан – гусарская и уланская форма похожа на французскую («господа» одевались по единой моде), а многие русские офицеры, воспитанные французами-гувернёрами, с трудом изъяснялись на родном языке.

Справедливо. Пропасть между оторвавшимся от своих корней, европейски образованным дворянством и русским мужиком была огромной. Но вспомним, что тот же Денис Давыдов и другие, чуть менее известные дворяне-предводители партизанского движения в Подмосковье и на Смоленщине под свою ответственность привлекали не только своих, но и чужих крепостных в оборонческие отряды. Так, в Смоленской губернии семейство отставного генерал-майора Д.Е. Лесли сформировало из своих дворовых и крепостных крестьян «конную сотню братьев Лесли Смоленского ополчения», которая с разрешения военного командования вошла в состав действующей армии. Дворянские ополченцы и «армейские» партизаны стремились действовать сообща с народными партизанскими объединениями, находить с их руководителями общий язык: отращивали бороды, переодевались в русское платье, учились употреблять в повседневной речи понятные, простые выражения.

Л.Н. Толстой оказался прав: война 1812 года стала воистину поворотным моментом не столько в политической истории России, сколько в истории отношений верховной политической власти и интеллектуальной элиты, монархии и просвещённого дворянства, а главное – в истории отношений барина и мужика, которые со времён Петра I словно бы обитали на разных планетах.

Выйдя из полностью офранцузившихся петербургских салонов, все отечественные chers amis - Сержи, Жоржи, Пьеры и Мишели - наконец-то увидели в этой войне свой народ. Это были солдаты, самоотверженно спасающие жизнь своим командирам на поле боя; крепостные крестьяне и крестьянки, которые, вооружившись дубинами и вилами, нападали на французские обозы, сопротивлялись грабежам и насилию, гнали захватчиков с родной земли.

Благодаря, пожалуй, единственному в истории постпетровской России трагическому моменту, когда интересы всех слоёв общества совпали в борьбе с внешним врагом, в 1812 году становится очевидным, что война, охватившая значительную часть территории страны, может быть только народной войной. «Война по правилам», которой хотел Наполеон, завоевавший половину Европы, попросту не состоялась: русские крестьяне, не зная этих правил, разыграли всё по своему сценарию…

И великое «соприкосновение» с собственным народом не прошло даром для европейски образованных людей. Рождение мифа о великом народе, что с дубиной в руках победил лучшую в мире армию, привело к небывалому росту исторического самосознания. Не случайно уже в 1816-1818 годах выходят первые восемь томов «Истории государства Российского» Н.М.Карамзина. Огромный для того времени трехтысячный тираж расходится быстрее, чем за месяц. Тут же потребовалось второе издание, которое разлетелось столь же быстро. На те же годы, как мы знаем, приходится и «золотой век» русской поэзии: появляется Пушкин как творец русского литературного языка. Экспериментами с народным творчеством и введением в литературный язык народных слов, выражений, фольклорных элементов активно занимается П.Вяземский – один из самых выдающихся поэтов «пушкинской плеяды», ветеран войны 1812 года.

Проходит всего тринадцать лет, и в декабре 1825 года цвет российского дворянства – вчерашние партизаны и участники заграничного похода против наполеоновской Франции – с оружием в руках требуют от монарха освобождения российского народа от крепостного рабства.

Нужно ли это было тогда самому мужику? Считал ли он себя несправедливо обделённым, обиженным или униженным верховной властью? Вряд ли. Крепостной традиционно мечтал о «добром барине», а не о гражданских свободах. Но русское дворянство уже успело взлелеять в своём сознании комплекс «исторической вины» перед героическим, мудрым народом, который так и не смогло изжить на протяжении последующего столетия.

Постепенно, шаг за шагом, образ народа-страдальца, сотворённый стараниями дворянской интеллигенции, совершает восхождение на пьедестал единственного «сеятеля и хранителя» земли русской. Не столько историками, сколько «властителями дум» - литераторами и журналистской братией - активно плодятся новые легенды.

С лёгкой руки помещика Н.Некрасова, сатирика М.Е. Салтыкова-Щедрина, революционных демократов Чернышевского и Добролюбова во главу угла в творчестве интеллигентов-«народников» 1860-х годов встаёт едва ли не обожествление русского крестьянства. Мудрые, добрые, трудолюбивые и одновременно всепрощающие, смиренные мужички, страдающие от гнёта несправедливых властителей – типичные герои русской литературы, которая создавалась дворянами-помещиками XIX века. На страницах произведений И.С.Тургенева, Н.Н.Некрасова, М.Е. Салтыкова-Щедрина, С.Т. Аксакова мы не найдём ни одного отрицательного персонажа из крестьян: словно все пьяницы, убеждённые злодеи, воры и аморальные типы, которые только существуют на свете, автоматически перекочевали в другие сословия.

Дальше – больше! Толстой и Достоевский вводят моду поклонения мужику, фактически поставив знак равенства между понятиями «крестьянство» и «христианство»: народ-страдалец, народ-богоносец становится идолом всего образованного общества России. Только за народным идеалом теоретически признано право на настоящее будущее. У него надо учиться, ему надо поклоняться, потому что народ – есть носитель некоей «высшей правды», которая недоступна умствующим интеллектуалам.

Да, в 1812 году страна ещё не пережила казни декабристов, не слышала кровавого диссидентского набата Герцена, не проиграла Крымскую войну, не вкусила плодов трагического расхождения между властью и обществом, не окунулась в вакханалию революционного терроризма, не пережила великой национальной катастрофы.

1812 год стал, как мы видим, своеобразным «моментом истины», тем самым маленьким камушком, который, возможно, повлёк за собой лавину более грандиозных перемен. Спасая страну от нашествия Наполеона, русский народ совершил воистину исторический, грандиозный подвиг. И отрицать его значение невозможно даже спустя два столетия.

Но вторая из десяти заповедей Господних гласит: «Не сотвори себе кумира и всякаго подобия, елика на небеси горе, и елика на земли низу, и елика в водах под землею: да не поклонишися им, ни послужиши им» .

Только русская интеллигенция, равно как и правящие круги, однажды сотворив себе легенду о собственном народе, стали поклоняться ему словно идолу. Спустя более ста лет, рьяные идолопоклонники, стоящие у власти в государстве, занимающем одну шестую часть суши, попросту сложили себя всякую ответственность за судьбу страны: ведь в народе настоящая правда, он сам знает, как ему поступить…

Символично, что как следствие этого трагического заблуждения в царских покоях возник бывший конокрад Григорий Распутин, а мода на «мужиковствующих» - поэтов-деревенщиков, разного рода «пророков» как носителей христианской культуры из народа – в 1910-е годы захлестнула весь столичный бомонд.

«Распутинщина» окончательно дискредитировала монархию в глазах общества. Но и лучшие представители прогрессивной общественности, оказавшись у власти, в конечном итоге наступили на те же грабли. Пророчествуя о пришествии «Грядущего Хама» в 1905-1907 годах, Д.С. Мережковский даже не мог предположить, что на поверку «хамом» окажется тот самый мудрый, непогрешимый, обожествляемый русский мужик, в котором на протяжении столетия демократическая интеллигенция видела свой нравственный идеал и спасение. Многие прекраснодушные либералы, по привычке, какое-то время продолжали оправдывать «народный гнев» своей исторической виной перед русским крестьянством, признавая только за ним право на веками выстраданную месть:

Однако кучка политических авантюристов, бросая впереди себя громкие популистские лозунги, в одночасье сумела превратить весь русский народ в управляемое стадо кровожадных негодяев:

Никто из новоявленных лидеров не признавался в любви к России, никто не верил в чистоту и высокую нравственность её «сеятеля и хранителя». Презирая мёртворождённый миф о великом и мудром народе, большевики положились лишь на своё умение управлять массами, играть на самых тёмных инстинктах, вековой ненависти, желании «всё поделить». И не прогадали.

Кумир был низвергнут. Но «прозрение», увы, наступило слишком поздно:

Впервые столкнувшись с кровавой реальностью Гражданской войны, русская интеллигенция готова была, подобно булгаковскому капитану Мышлаевскому, в ярости трепать за манишку того самого «богоносного мужичка», что бежал «до Петлюры», вливался в ряды Красной Армии, вставал на службу Советам и ВЧК.

С другой стороны, она имела куда больше оснований проклинать себя за создание мифа о русском народе, которого со времён войны 1812 года не знала, не понимала и даже не пыталась увидеть и принять таким, какой он есть на самом деле.

«Представьте себе, - писал Толстой, - двух людей, вышедших со шпагами на поединок по всем правилам фехтовального искусства… вдруг один из противников, почувствовав себя раненым, - поняв, что дело это не шутка… бросил шпагу и взяв первую попавшуюся дубину, начал ворчать ею. Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, был француз, его противник, бросивший шпану и поднявший дубину, был русский… Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил… дубина народной войны поднялась со всею своею грозною и величественною силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.» Именно с помощью «дубины народной войны» Лев Николаевич раскрывает основной замысел романа-эпопеи «Война и мир».

Отечественная война 1812 г. в изображении Л. Н. Толстого предстает как война народная. Писатель убежден, что войну выиграл русский народ. Дальнейшее развитие народной войны рисуется автором в томе IV, главы которого посвящены сильному и могучему партизанскому движению.

В те годы патриотические чувства и ненависть к врагам охватили все слои населения. Но даже В.Г. Белинский писал: «Патриотизм состоит не в пышных возгласах». Л.Н. Толстой противопоставляет истинный патриотизм такому показному, который слышался в речах и возгласах на собрании московских дворян. Они переживали по поводу того, не наберутся ли крестьяне вольного духа («Лучше ещё набор… а то вернется к нам ни солдат, ни мужик, а только один разврат», - раздавались голоса на собрании дворянства).

Во время пребывания армии в Тарутине стало шириться в партизанское движение, начавшееся до вступления Кутузова на пост главнокомандующего. Очень точно и образно сказало о партизанском движении и народном характере войны 1812 года Л.Н. Толстой, впервые употребив выражение «дубина народной войны» в первой главе третьей части четвертого тома романа «Война и мир».

Партизанское движение в Отечественной войне 1812 года является одним из главных выражений воли и стремлением к победе русского народа против французских войск. В партизанском движении отражен народный характер Отечественной войны.

Движение партизан началось после вступления наполеоновских войск в Смоленск. Прежде чем партизанская война была официально принята нашим правительством, уже тысячи людей неприятельской армии были истреблены казаками и «Партизанами».

Образ Пети Ростова есть выражение в романе темы партизанской войны, которая показывает, что народ - истинная сила истории. Он раскрывает истинную цену человеческой жизни, человеческих взаимоотношений.

Партизанская война с французами приняла народный характер. Она несла с собой новые методы борьбы, «опрокидывая завоевательную стратегию Наполеона».

Толстой неоднозначно относится не только к народной войне, но и к партизанской. Народная война восхищает писателя как высшее проявление патриотизма, как единение людей всех слоев в их любви к родине и в общем желании не дать врагу захватить Россию. Только война партизанская, то есть освободительная, являющаяся не «игрой», не «забавой праздных людей», а возмездием за разорения и несчастья, направленная на защиту собственной свободы и свободы всей страны, справедлива, по мнению Толстого. Но все-таки любая, даже и справедливая война несет разрушение, боль и страдания, является олицетворением злого, антигуманного начала. Поэтому и партизанская война, воспетая Толстым в романе, является, по мысли автора, проявлением народного гнева, но не воплощением гуманизма и высшего блага. толстой ростов роман война

Народный характер войны показан Толстым различными способами. Используются авторские историко-философские рассуждения о роли личности и народа в истории вообще и войны 1812 года в частности, рисуются живые картины выдающихся исторических событий; народ может изображаться (хотя и крайне редко) как целое, общее и как бесчисленное множество живых рядовых персонажей. Побуждения и чувства всей нации концентрируются в образе «представителя народной войны» полководца Кутузова, ощущаются лучшими представителями дворянства, сблизившимися с народом.

Толстой показывает сочетание грозной силы, мужества и доброты, героического терпения великодушия в русском характере; это неповторимое соединение и представляет, по Толстому, сущность русской души. Сам писатель говорит: «Нет величия там, где нет простоты, добра и правды». Русские солдаты, встретив капитана Рамбаля и его денщика Мореля, замерзающими в лесу, приносят им каши, водки, подстилают больному Рамбалю шинель. Радостно улыбаясь, смотрят они на Мореля.

Такова главная оценка народной войны в роман Толстого. «И благо тому народу, который в минуту испытания с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменится презрением и жалостью».

Л. Толстой прославил и увековечил на все времена образ «дубины народной войны». Вместе с тем он прославил русский народ, который смело, решительно и безоглядно поднял ее на врага.

Дубина народной войны
Из романа «Война и мир» (т. IV, ч. 3, гл. 1) Л. Н, Толстого (1828-1910): «Представим себе двух людей, вышедших со шпагами на поединок по всем правилам фехтовального искусства... вдруг один из противников, почувствовав себя раненым, поняв, что дело это не шутка... бросил шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею... Фехто-
вальщик, требовавший борьбы по всем правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские... Несмотря на все жалобы французов о неисполнении правил... дубина народной войны поднялась со всею своею грозною и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие».
Иносказательно: о больших возможностях народной войны.

• - литейный и пушечный мастер XVII столетия. Его работы пищали: 6-фунтовая "Волк" и 50-фунтовая "Троил" находятся в Москве, подле Оружейной палаты, на Кремлевской площади...

  Энциклопедический словарь Брокгауза и Евфрона

• - Образовано от дуб с помощью суффикса. Сначала значение этого существительного – только "толстая палка из дуба"...

  Этимологический словарь русского языка Крылова

• - кто Глупый, непонятливый; дурак, болван. Имеется в виду, что лицо - человек с очень ограниченными умственными способностями, абсолютно неспособный осмыслить простейшую ситуацию, тупой. Говорится с пренебрежением...

  Фразеологический словарь русского языка

• - Грубо-прост. Бран. Тупица, дурак, болван. Миша хлопнул себя по лбу, будто комара пришиб, - он же и собирался сеть ставить, да, увидев меня, про всё забыл, дубина этакая, безголовая...

  Фразеологический словарь русского литературного языка

• - ; мн. дуби/ны, Р....

  Орфографический словарь русского языка

• - ДУБИ́НА, -ы. 1. жен. Толстая тяжёлая палка. 2. муж. и жен., перен. Тупой, глупый человек. | ласк. дубинушка, -и, жен. ...

  Толковый словарь Ожегова

• - ДУБИ́НА, дубины, муж. и жен. 1. жен. Толстая деревянная палка. Ударить дубиной по голове. 2. муж. || жен. Мало восприимчивый, тупой человек. С таким дубиной и разговаривать не хочется. Дубина стоеросовая...

  Толковый словарь Ушакова

• Толковый словарь Ефремовой

• - дуби́на I ж. Толстая тяжёлая палка. II м. и ж. 1. разг.-сниж. Бестолковый, тупой человек. 2. Употребляется как порицающее или бранное слово...

  Толковый словарь Ефремовой

• - дуб"...

  Русский орфографический словарь

• - тупой, упрямый человек Дубоватый - глупый, тупой Ср. Dumm wie ein Stock. Ср. Bagas - глупец. Ср. Ut bagas constitisti - глуп как палка. См. бревно...

  Толково-фразеологический словарь Михельсона

• - тупой, упрямый человѣкъ. Дубоватый - глупый, тупой. Ср. Dumm wie ein Stock. Ср. Bagas глупецъ. Ср. Ut bagas constitisti - глупъ какъ палка. См. Бревно!...

  Толково-фразеологический словарь Михельсона (ориг. орф.)

• - Дубина двадцатого века. Жарг. шк. Шутл.-ирон. Bytic, 1991– 2000. Дубина стоеросовая. Прост. Бран. О крайне глупом, несообразительном человеке. ФСРЯ, 146; БМС 1998, 170; БТС, 1271; ЗС 1996, 246; Мокиенко 1990, 106, 112; Арбатский, 105...

  Большой словарь русских поговорок

• - ДУБИНА, -ы, м. и ж., ДУБИНКА, -и, ж. Милиционер, постовой...

  Словарь русского арго

• - 1. дуби́на, дуби́ны, дуби́ны, дуби́н, дуби́не, дуби́нам, дуби́ну, дуби́н, дуби́ной, дуби́ною, дуби́нами, дуби́не, дуби́нах 2...

  Формы слова

• - См. дерево, палка.....

  Словарь синонимов

"Дубина народной войны" в книгах

«Дубина Щербаков…»