Он признаюсь тогда. Запятые при вводных словах и предложениях

Александр Сергеевич Пушкин

Борис Годунов

Драгоценной для россиян памяти

Николая Михайловича Карамзина

сей труд, гением его вдохновенный, с благоговением и благодарностию посвящает

Александр Пушкин

КРЕМЛЕВСКИЕ ПАЛАТЫ

Князья Ш у й с к и й и В о р о т ы н с к и й.

В о р о т ы н с к и й

Наряжены мы вместе город ведать,
Но, кажется, нам не за кем смотреть:
Москва пуста; вослед за патриархом
К монастырю пошел и весь народ.
Как думаешь, чем кончится тревога?

Ш у й с к и й

Чем кончится? Узнать не мудрено:
Народ еще повоет да поплачет,
Борис еще поморщится немного,
Что пьяница пред чаркою вина,
И наконец по милости своей
Принять венец смиренно согласится;
А там – а там он будет нами править
По-прежнему.

В о р о т ы н с к и й

Но месяц уж протек,
Как, затворясь в монастыре с сестрою,
Он, кажется, покинул все мирское.
Ни патриарх, ни думные бояре
Склонить его доселе не могли;
Не внемлет он ни слезным увещаньям,
Ни их мольбам, ни воплю всей Москвы,
Ни голосу Великого Собора.
Его сестру напрасно умоляли
Благословить Бориса на державу;
Печальная монахиня-царица
Как он тверда, как он неумолима.
Знать, сам Борис сей дух в нее вселил;
Что, ежели правитель в самом деле
Державными заботами наскучил
И на престол безвластный не взойдет?
Что скажешь ты?

Ш у й с к и й

Скажу, что понапрасну
Лилася кровь царевича-младенца;
Что если так, Димитрий мог бы жить.

В о р о т ы н с к и й

Ужасное злодейство! Полно, точно ль
Царевича сгубил Борис?

Ш у й с к и й

А кто же?
Кто подкупал напрасно Чепчугова?
Кто подослал обоих Битяговских
С Качаловым? Я в Углич послан был
Исследовать на месте это дело:
Наехал я на свежие следы;
Весь город был свидетель злодеянья;
Все граждане согласно показали;
И, возвратясь, я мог единым словом
Изобличить сокрытого злодея.

В о р о т ы н с к и й

Зачем же ты его не уничтожил?

Ш у й с к и й

Он, признаюсь, тогда меня смутил
Спокойствием, бесстыдностью нежданной,
Он мне в глаза смотрел, как будто правый:
Расспрашивал, в подробности входил -
И перед ним я повторил нелепость,
Которую мне сам он нашептал.

В о р о т ы н с к и й

Не чисто, князь.

Ш у й с к и й

А что мне было делать?
Все объявить Феодору? Но царь
На все глядел очами Годунова,
Всему внимал ушами Годунова:
Пускай его б уверил я во всем,
Борис тотчас его бы разуверил,
А там меня ж сослали б в заточенье,
Да в добрый час, как дядю моего,
В глухой тюрьме тихонько б задавили.
Не хвастаюсь, а в случае, конечно,
Никая казнь меня не устрашит.
Я сам не трус, но также не глупец
И в петлю лезть не соглашуся даром.

В о р о т ы н с к и й

Ужасное злодейство! Слушай, верно,
Губителя раскаянье тревожит:
Конечно, кровь невинного младенца
Ему ступить мешает на престол.

Ш у й с к и й

Перешагнет; Борис не так-то робок!
Какая честь для нас, для всей Руси!
Вчерашний раб, татарин, зять Малюты,
Зять палача и сам в душе палач,
Возьмет венец и бармы Мономаха...

В о р о т ы н с к и й

Так, родом он незнатен; мы знатнее.

Ш у й с к и й

Да, кажется.

В о р о т ы н с к и й

Ведь Шуйский, Воротынский...
Легко сказать, природные князья.

Ш у й с к и й

Природные, и Рюриковой крови.

В о р о т ы н с к и й

А слушай, князь, ведь мы б имели право
Наследовать Феодору.

Ш у й с к и й

Да, боле,
Чем Годунов.

В о р о т ы н с к и й

Ведь в самом деле!

Ш у й с к и й

Что ж?
Когда Борис хитрить не перестанет,
Давай народ искусно волновать,
Пускай они оставят Годунова,
Своих князей у них довольно, пусть
Себе в цари любого изберут.

В о р о т ы н с к и й

Не мало нас, наследников варяга,
Да трудно нам тягаться с Годуновым:
Народ отвык в нас видеть древню отрасль
Воинственных властителей своих.
Уже давно лишились мы уделов,
Давно царям подручниками служим,
А он умел и страхом, и любовью,
И славою народ очаровать.

Ш у й с к и й

(глядит в окно)

Он смел, вот всё – а мы... Но полно. Видишь,
Народ идет, рассыпавшись, назад -
Пойдем скорей, узнаем, решено ли.

КРАСНАЯ ПЛОЩАДЬ

НАРОД.

Неумолим! Он от себя прогнал
Святителей, бояр и патриарха.
Они пред ним напрасно пали ниц;
Его страшит сияние престола.

Д р у г о й

О боже мой, кто будет нами править?
О горе нам!

Т р е т и й

Да вот верховный дьяк
Выходит нам сказать решенье Думы.

Молчать! молчать! дьяк думный говорит;
Ш-ш – слушайте!

Щ е л к а л о в

(с Красного крыльца)

Собором положили
В последний раз отведать силу просьбы
Над скорбною правителя душой.
Заутра вновь святейший патриарх,
В Кремле отпев торжественно молебен,
Предшествуем хоругвями святыми,
С иконами Владимирской, Донской,
Воздвижется; а с ним синклит, бояре,
Да сонм дворян, да выборные люди
И весь народ московский православный,
Мы все пойдем молить царицу вновь,
Да сжалится над сирою Москвою
И на венец благословит Бориса.
Идите же вы с богом по домам,
Молитеся – да взыдет к небесам
Усердная молитва православных.

Народ расходится.

ДЕВИЧЬЕ ПОЛЕ

НОВОДЕВИЧИЙ МОНАСТЫРЬ

НАРОД.

Теперь они пошли к царице в келью,
Туда вошли Борис и патриарх
С толпой бояр.

Д р у г о й

Что слышно?

Т р е т и й

Все еще
Упрямится; однако есть надежда.

(с ребенком)

Агу! не плачь, не плачь; вот бука, бука
Тебя возьмет! агу, агу!.. не плачь!

Нельзя ли нам пробраться за ограду?

Д р у г о й

П е р в ы й

Право, любо!

Что там за шум?

Д р у г о й

Послушай! что за шум?
Народ завыл, там падают, что волны,
За рядом ряд... еще... еще... Ну, брат,
Дошло до нас; скорее! на колени!

(на коленах. Вой и плач)

Ах, смилуйся, отец наш! властвуй нами!
Будь наш отец, наш царь!

ДРАГОЦЕННОЙ ДЛЯ РОССИЯН ПАМЯТИ
НИКОЛАЯ МИХАЙЛОВИЧА
КАРАМЗИНА
сей труд, гением его вдохновенный, с благоговением и благодарностию посвящает

Князья Шуйский и Воротынский.

Воротынский
Наряжены мы вместе город ведать,
Но, кажется, нам не за кем смотреть:
Москва пуста; вослед за патриархом
К монастырю пошел и весь народ.
Как думаешь, чем кончится тревога?

Шуйский
Чем кончится? Узнать не мудрено:
Народ еще повоет да поплачет,
Борис еще поморщится немного,
Что пьяница пред чаркою вина,
И наконец по милости своей
Принять венец смиренно согласится;
А там - а там он будет нами править
По-прежнему.

Воротынский
Но месяц уж протек,
Как, затворясь в монастыре с сестрою,
Он, кажется, покинул всe мирское.
Ни патриарх, ни думные бояре
Склонить его доселе не могли;
Не внемлет он ни слезным увещаньям,
Ни их мольбам, ни воплю всей Москвы,
Ни голосу Великого Собора.
Его сестру напрасно умоляли
Благословить Бориса на державу;
Печальная монахиня-царица
Как он тверда, как он неумолима.
Знать, сам Борис сей дух в нее вселил;
Что ежели правитель в самом деле
Державными заботами наскучил
И на престол безвластный не взойдет?
Что скажешь ты?

Шуйский
Скажу, что понапрасну
Лилася кровь царевича-младенца;
Что если так, Димитрий мог бы жить.

Воротынский
Ужасное злодейство! Полно, точно ль
Царевича сгубил Борис?

Шуйский
А кто же?
Кто подкупал напрасно Чепчугова?
Кто подослал обоих Битяговских
С Качаловым? Я в Углич послан был
Исследовать на месте это дело:
Наехал я на свежие следы;
Весь город был свидетель злодеянья;
Все граждане согласно показали;
И, возвратясь, я мог единым словом
Изобличить сокрытого злодея.

Воротынский
Зачем же ты его не уничтожил?

Шуйский
Он, признаюсь, тогда меня смутил
Спокойствием, бесстыдностью нежданной,
Он мне в глаза смотрел, как будто правый:
Расспрашивал, в подробности входил -
И перед ним я повторил нелепость,
Которую мне сам он нашептал.

Воротынский
Не чисто, князь.

Шуйский
А что мне было делать?
Все объявить Феодору? Но царь
На все глядел очами Годунова,
Всему внимал ушами Годунова:
Пускай его б уверил я во всем,
Борис тотчас его бы разуверил,
А там меня ж сослали б в заточенье,
Да в добрый час, как дядю моего,
В глухой тюрьме тихонько б задавили.
Не хвастаюсь, а в случае, конечно,
Никая казнь меня не устрашит.
Я сам не трус, но также не глупец
И в петлю лезть не соглашуся даром.

Воротынский
Ужасное злодейство! Слушай, верно
Губителя раскаянье тревожит:
Конечно, кровь невинного младенца
Ему ступить мешает на престол.

Шуйский
Перешагнет; Борис не так-то робок!
Какая честь для нас, для всей Руси!
Вчерашний раб, татарин, зять Малюты,
Зять палача и сам в душе палач,
Возьмет венец и бармы Мономаха...

Воротынский
Так, родом он незнатен; мы знатнее.

Шуйский
Да, кажется.

Воротынский
Ведь Шуйский, Воротынский.

Александр Сергеевич Пушкин
Борис Годунов
Драгоценной для россиян памяти
Николая Михайловича Карамзина
сей труд, гением его вдохновенный, с благоговением и благодарностию посвящает
Александр Пушкин
КРЕМЛЕВСКИЕ ПАЛАТЫ
(1598 года, 20 февраля)
Князья Ш у й с к и й и В о р о т ы н с к и й.
В о р о т ы н с к и й
Наряжены мы вместе город ведать,
Но, кажется, нам не за кем смотреть:
Москва пуста; вослед за патриархом
К монастырю пошел и весь народ.
Как думаешь, чем кончится тревога?
Ш у й с к и й
Чем кончится? Узнать не мудрено:
Народ еще повоет да поплачет,
Борис еще поморщится немного,
Что пьяница пред чаркою вина,
И наконец по милости своей
Принять венец смиренно согласится;
А там – а там он будет нами править
По-прежнему.
В о р о т ы н с к и й
Но месяц уж протек,
Как, затворясь в монастыре с сестрою,
Он, кажется, покинул все мирское.
Ни патриарх, ни думные бояре
Склонить его доселе не могли;
Не внемлет он ни слезным увещаньям,
Ни их мольбам, ни воплю всей Москвы,
Ни голосу Великого Собора.
Его сестру напрасно умоляли
Благословить Бориса на державу;
Печальная монахиня-царица
Как он тверда, как он неумолима.
Знать, сам Борис сей дух в нее вселил;
Что, ежели правитель в самом деле
Державными заботами наскучил
И на престол безвластный не взойдет?
Что скажешь ты?
Ш у й с к и й
Скажу, что понапрасну
Лилася кровь царевича-младенца;
Что если так, Димитрий мог бы жить.
В о р о т ы н с к и й
Ужасное злодейство! Полно, точно ль
Царевича сгубил Борис?
Ш у й с к и й
А кто же?
Кто подкупал напрасно Чепчугова?
Кто подослал обоих Битяговских
С Качаловым? Я в Углич послан был
Исследовать на месте это дело:
Наехал я на свежие следы;
Весь город был свидетель злодеянья;
Все граждане согласно показали;
И, возвратясь, я мог единым словом
Изобличить сокрытого злодея.
В о р о т ы н с к и й
Зачем же ты его не уничтожил?
Ш у й с к и й
Он, признаюсь, тогда меня смутил
Спокойствием, бесстыдностью нежданной,
Он мне в глаза смотрел, как будто правый:
Расспрашивал, в подробности входил –
И перед ним я повторил нелепость,
Которую мне сам он нашептал.
В о р о т ы н с к и й
Не чисто, князь.
Ш у й с к и й
А что мне было делать?
Все объявить Феодору? Но царь
На все глядел очами Годунова,
Всему внимал ушами Годунова:
Пускай его б уверил я во всем,
Борис тотчас его бы разуверил,
А там меня ж сослали б в заточенье,
Да в добрый час, как дядю моего,
В глухой тюрьме тихонько б задавили.
Не хвастаюсь, а в случае, конечно,
Никая казнь меня не устрашит.
Я сам не трус, но также не глупец
И в петлю лезть не соглашуся даром.
В о р о т ы н с к и й
Ужасное злодейство! Слушай, верно,
Губителя раскаянье тревожит:
Конечно, кровь невинного младенца
Ему ступить мешает на престол.
Ш у й с к и й
Перешагнет; Борис не так-то робок!
Какая честь для нас, для всей Руси!
Вчерашний раб, татарин, зять Малюты,
Зять палача и сам в душе палач,
Возьмет венец и бармы Мономаха...
В о р о т ы н с к и й
Так, родом он незнатен; мы знатнее.
Ш у й с к и й
Да, кажется.
В о р о т ы н с к и й
Ведь Шуйский, Воротынский...
Легко сказать, природные князья.
Ш у й с к и й
Природные, и Рюриковой крови.
В о р о т ы н с к и й
А слушай, князь, ведь мы б имели право
Наследовать Феодору.
Ш у й с к и й
Да, боле,
Чем Годунов.
В о р о т ы н с к и й
Ведь в самом деле!
Ш у й с к и й
Что ж?
Когда Борис хитрить не перестанет,
Давай народ искусно волновать,
Пускай они оставят Годунова,
Своих князей у них довольно, пусть
Себе в цари любого изберут.
В о р о т ы н с к и й
Не мало нас, наследников варяга,
Да трудно нам тягаться с Годуновым:
Народ отвык в нас видеть древню отрасль
Воинственных властителей своих.
Уже давно лишились мы уделов,
Давно царям подручниками служим,
А он умел и страхом, и любовью,
И славою народ очаровать.
Ш у й с к и й
(глядит в окно)
Он смел, вот всё – а мы... Но полно. Видишь,
Народ идет, рассыпавшись, назад –
Пойдем скорей, узнаем, решено ли.

КРАСНАЯ ПЛОЩАДЬ
НАРОД.
О д и н
Неумолим! Он от себя прогнал
Святителей, бояр и патриарха.
Они пред ним напрасно пали ниц;
Его страшит сияние престола.
Д р у г о й
О боже мой, кто будет нами править?
О горе нам!
Т р е т и й
Да вот верховный дьяк
Выходит нам сказать решенье Думы.
Н а р о д
Молчать! молчать! дьяк думный говорит;
Ш-ш – слушайте!
Щ е л к а л о в
(с Красного крыльца)
Собором положили
В последний раз отведать силу просьбы
Над скорбною правителя душой.
Заутра вновь святейший патриарх,
В Кремле отпев торжественно молебен,
Предшествуем хоругвями святыми,
С иконами Владимирской, Донской,
Воздвижется; а с ним синклит, бояре,
Да сонм дворян, да выборные люди
И весь народ московский православный,
Мы все пойдем молить царицу вновь,
Да сжалится над сирою Москвою
И на венец благословит Бориса.
Идите же вы с богом по домам,
Молитеся – да взыдет к небесам
Усердная молитва православных.
Народ расходится.
ДЕВИЧЬЕ ПОЛЕ
НОВОДЕВИЧИЙ МОНАСТЫРЬ
НАРОД.
О д и н
Теперь они пошли к царице в келью,
Туда вошли Борис и патриарх
С толпой бояр.
Д р у г о й
Что слышно?
Т р е т и й
Все еще
Упрямится; однако есть надежда.
Б а б а
(с ребенком)
Агу! не плачь, не плачь; вот бука, бука
Тебя возьмет! агу, агу!.. не плачь!
О д и н
Нельзя ли нам пробраться за ограду?
Д р у г о й
Нельзя. Куды! и в поле даже тесно,
Не только там. Легко ли? Вся Москва
Сперлася здесь; смотри: ограда, кровли,
Все ярусы соборной колокольни,
Главы церквей и самые кресты
Унизаны народом.
П е р в ы й
Право, любо!
О д и н
Что там за шум?
Д р у г о й
Послушай! что за шум?
Народ завыл, там падают, что волны,
За рядом ряд... еще... еще... Ну, брат,
Дошло до нас; скорее! на колени!
Н а р о д
(на коленах. Вой и плач)
Ах, смилуйся, отец наш! властвуй нами!
Будь наш отец, наш царь!
О д и н
(тихо)
О чем там плачут?
Д р у г о й
А как нам знать? то ведают бояре,
Не нам чета.
Б а б а
(с ребенком)
Ну, что ж? как надо плакать,
Так и затих! вот я тебя! вот бука!
Плачь, баловень!
(Бросает его об земь. Ребенок пищит.)
Ну, то-то же.
О д и н
Все плачут,
Заплачем, брат, и мы.
Д р у г о й
Я силюсь, брат,
Да не могу.
П е р в ы й
Я также. Нет ли луку?
Потрем глаза.
В т о р о й
Нет, я слюнёй помажу.
Что там еще?
П е р в ы й
Да кто их разберет?
Н а р о д
Венец за ним! он царь! он согласился!
Борис наш царь! да здравствует Борис!

КРЕМЛЕВСКИЕ ПАЛАТЫ
Б о р и с, п а т р и а р х, б о я р е.
Б о р и с
Ты, отче патриарх, вы все, бояре,
Обнажена моя душа пред вами:
Вы видели, что я приемлю власть
Великую со страхом и смиреньем.
Сколь тяжела обязанность моя!
Наследую могущим Иоаннам –
Наследую и ангелу-царю!..
О праведник! о мой отец державный!
Воззри с небес на слезы верных слуг
И ниспошли тому, кого любил ты,
Кого ты здесь столь дивно возвеличил,
Священное на власть благословенье:
Да правлю я во славе свой народ,
Да буду благ и праведен, как ты.
От вас я жду содействия, бояре,
Служите мне, как вы ему служили,
Когда труды я ваши разделял,
Не избранный еще народной волей.
Б о я р е
Не изменим присяге, нами данной.
Б о р и с
Теперь пойдем, поклонимся гробам
Почиющих властителей России,
А там – сзывать весь наш народ на пир,
Всех, от вельмож до нищего слепца;
Всем вольный вход, все гости дорогие.
(Уходит, за ним и бояре.)
В о р о т ы н с к и й
(останавливая Шуйского)
Ты угадал.
Ш у й с к и й
А что?
В о р о т ы н с к и й
Да здесь, намедни,
Ты помнишь?
Ш у й с к и й
Нет, не помню ничего.
В о р о т ы н с к и й
Когда народ ходил в Девичье поле,
Ты говорил...
Ш у й с к и й
Теперь не время помнить,
Советую порой и забывать.
А впрочем, я злословием притворным
Тогда желал тебя лишь испытать,
Верней узнать твой тайный образ мыслей;
Но вот – народ приветствует царя –
Отсутствие мое заметить могут –
Иду за ним.
В о р о т ы н с к и й
Лукавый царедворец!
НОЧЬ.
КЕЛЬЯ В ЧУДОВОМ МОНАСТЫРЕ
(1603 года)
О т е ц П и м е н, Г р и г о р и й спящий.
П и м е н
(пишет перед лампадой)
Еще одно, последнее сказанье –
И летопись окончена моя,
Исполнен долг, завещанный от бога
Мне, грешному. Недаром многих лет
Свидетелем господь меня поставил
И книжному искусству вразумил;
Когда-нибудь монах трудолюбивый
Найдет мой труд усердный, безымянный,
Засветит он, как я, свою лампаду –
И, пыль веков от хартий отряхнув,
Правдивые сказанья перепишет,
Да ведают потомки православных
Земли родной минувшую судьбу,
Своих царей великих поминают
За их труды, за славу, за добро –
А за грехи, за темные деянья
Спасителя смиренно умоляют.
На старости я сызнова живу,
Минувшее проходит предо мною –
Давно ль оно неслось, событий полно,
Волнуяся, как море-окиян?
Теперь оно безмолвно и спокойно,
Не много лиц мне память сохранила,
Не много слов доходят до меня,
А прочее погибло невозвратно...
Но близок день, лампада догорает –
Еще одно, последнее сказанье.
(Пишет.)
Г р и г о р и й
(пробуждается)
Все тот же сон! возможно ль? в третий раз!
Проклятый сон!.. А все перед лампадой
Старик сидит да пишет – и дремотой,
Знать, во всю ночь он не смыкал очей.
Как я люблю его спокойный вид,
Когда, душой в минувшем погруженный,
Он летопись свою ведет; и часто
Я угадать хотел, о чем он пишет?
О темном ли владычестве татар?
О казнях ли свирепых Иоанна?
О бурном ли новогородском Вече?
О славе ли отечества? напрасно.
Ни на челе высоком, ни во взорах
Нельзя прочесть его сокрытых дум;
Все тот же вид смиренный, величавый.
Так точно дьяк, в приказах поседелый,
Спокойно зрит на правых и виновных,
Добру и злу внимая равнодушно,
Не ведая ни жалости, ни гнева.
П и м е н
Проснулся, брат.
Г р и г о р и й
Благослови меня,
Честный отец.
П и м е н
Благослови господь
Тебя и днесь, и присно, и вовеки.
Г р и г о р и й
Ты все писал и сном не позабылся,
А мой покой бесовское мечтанье
Тревожило, и враг меня мутил.
Мне снилося, что лестница крутая
Меня вела на башню; с высоты
Мне виделась Москва, что муравейник;
Внизу народ на площади кипел
И на меня указывал со смехом,
И стыдно мне и страшно становилось –
И, падая стремглав, я пробуждался...
И три раза мне снился тот же сон.
Не чудно ли?
П и м е н
Младая кровь играет;
Смиряй себя молитвой и постом,
И сны твои видений легких будут
Исполнены. Доныне – если я,
Невольною дремотой обессилен,
Не сотворю молитвы долгой к ночи –
Мой старый сон не тих, и не безгрешен,
Мне чудятся то шумные пиры,
То ратный стан, то схватки боевые,
Безумные потехи юных лет!
Г р и г о р и й
Как весело провел свою ты младость!
Ты воевал под башнями Казани,
Ты рать Литвы при Шуйском отражал,
Ты видел двор и роскошь Иоанна!
Счастлив! а я от отроческих лет
По келиям скитаюсь, бедный инок!
Зачем и мне не тешиться в боях,
Не пировать за царскою трапезой?
Успел бы я, как ты, на старость лет
От суеты, от мира отложиться,
Произнести монашества обет
И в тихую обитель затвориться.
П и м е н
Не сетуй, брат, что рано грешный свет
Покинул ты, что мало искушений
Послал тебе всевышний. Верь ты мне:
Нас издали пленяет слава, роскошь
И женская лукавая любовь.
Я долго жил и многим насладился;
Но с той поры лишь ведаю блаженство,
Как в монастырь господь меня привел.
Подумай, сын, ты о царях великих.
Кто выше их? Единый бог. Кто смеет
Противу их? Никто. А что же? Часто
Златый венец тяжел им становился:
Они его меняли на клобук.
Царь Иоанн искал успокоенья
В подобии монашеских трудов.
Его дворец, любимцев гордых полный,
Монастыря вид новый принимал:
Кромешники в тафьях и власяницах
Послушными являлись чернецами,
А грозный царь игуменом смиренным.
Я видел здесь – вот в этой самой келье
(В ней жил тогда Кирилл многострадальный,
Муж праведный. Тогда уж и меня
Сподобил бог уразуметь ничтожность
Мирских сует), здесь видел я царя,
Усталого от гневных дум и казней.
Задумчив, тих сидел меж нами Грозный,
Мы перед ним недвижимо стояли,
И тихо он беседу с нами вел.
Он говорил игумену и братье:
«Отцы мои, желанный день придет,
Предстану здесь алкающий спасенья.
Ты, Никодим, ты, Сергий, ты, Кирилл,
Вы все – обет примите мой духовный:
Прииду к вам, преступник окаянный,
И схиму здесь честную восприму,
К стопам твоим, святый отец, припадши».
Так говорил державный государь,
И сладко речь из уст его лилася,
И плакал он. А мы в слезах молились,
Да ниспошлет господь любовь и мир
Его душе страдающей и бурной.
А сын его Феодор? На престоле
Он воздыхал о мирном житие
Молчальника. Он царские чертоги
Преобратил в молитвенную келью;
Там тяжкие, державные печали
Святой души его не возмущали.
Бог возлюбил смирение царя,
И Русь при нем во славе безмятежной
Утешилась – а в час его кончины
Свершилося неслыханное чудо:
К его одру, царю едину зримый,
Явился муж необычайно светел,
И начал с ним беседовать Феодор
И называть великим патриархом.
И все кругом объяты были страхом,
Уразумев небесное виденье,
Зане святый владыка пред царем
Во храмине тогда не находился.
Когда же он преставился, палаты
Исполнились святым благоуханьем,
И лик его как солнце просиял –
Уж не видать такого нам царя.
О страшное, невиданное горе!
Прогневали мы бога, согрешили:
Владыкою себе цареубийцу
Мы нарекли.
Г р и г о р и й
Давно, честный отец,
Хотелось мне тебя спросить о смерти
Димитрия-царевича; в то время
Ты, говорят, был в Угличе.
П и м е н
Ох, помню!
Привел меня бог видеть злое дело,
Кровавый грех. Тогда я в дальний Углич
На некое был послан послушанье;
Пришел я в ночь. Наутро в час обедни
Вдруг слышу звон, ударили в набат,
Крик, шум. Бегут на двор царицы. Я
Спешу туда ж – а там уже весь город.
Гляжу: лежит зарезанный царевич;
Царица мать в беспамятстве над ним,
Кормилица в отчаянье рыдает,
А тут народ, остервенясь, волочит
Безбожную предательницу-мамку...
Вдруг между их, свиреп, от злости бледен,
Является Иуда Битяговский.
«Вот, вот злодей!» – раздался общий вопль,
И вмиг его не стало. Тут народ
Вслед бросился бежавшим трем убийцам;
Укрывшихся злодеев захватили
И привели пред теплый труп младенца,
И чудо – вдруг мертвец затрепетал –
«Покайтеся!» – народ им завопил:
И в ужасе под топором злодеи
Покаялись – и назвали Бориса.
Г р и г о р и й
Каких был лет царевич убиенный?
П и м е н
Да лет семи; ему бы ныне было
(Тому прошло уж десять лет... нет, больше:
Двенадцать лет) – он был бы твой ровесник
И царствовал; но бог судил иное.
Сей повестью плачевной заключу
Я летопись мою; с тех пор я мало
Вникал в дела мирские. Брат Григорий,
Ты грамотой свой разум просветил,
Тебе свой труд передаю. В часы,
Свободные от подвигов духовных,
Описывай, не мудрствуя лукаво,
Все то, чему свидетель в жизни будешь:
Войну и мир, управу государей,
Угодников святые чудеса,
Пророчества и знаменья небесны –
А мне пора, пора уж отдохнуть
И погасить лампаду... Но звонят
К заутрене... благослови, господь,
Своих рабов!.. подай костыль, Григорий.
(Уходит.)
Г р и г о р и й
Борис, Борис! все пред тобой трепещет,
Никто тебе не смеет и напомнить
О жребии несчастного младенца, –
А между тем отшельник в темной келье
Здесь на тебя донос ужасный пишет:
И не уйдешь ты от суда мирского,
Как не уйдешь от божьего суда.

ПАЛАТЫ ПАТРИАРХА
П а т р и а р х, и г у м е н Ч у д о в а м о н а с т ы р я.
П а т р и а р х
И он убежал, отец игумен?
И г у м е н
Убежал, святый владыко. Вот уж тому третий день.
П а т р и а р х
Пострел, окаянный! Да какого он роду?
И г у м е н
Из роду Отрепьевых, галицких боярских детей. Смолоду постригся неведомо где, жил в Суздале, в Ефимьевском монастыре, ушел оттуда, шатался по разным обителям, наконец пришел к моей чудовской братии, а я, видя, что он еще млад и неразумен, отдал его под начал отцу Пимену, старцу кроткому и смиренному; и был он весьма грамотен: читал наши летописи, сочинял каноны святым; но, знать, грамота далася ему не от господа бога...
П а т р и а р х
Уж эти мне грамотеи! что еще выдумал! буду царем на Москве! Ах он, сосуд диавольский! Однако нечего царю и докладывать об этом; что тревожить отца-государя? Довольно будет объявить о побеге дьяку Смирнову али дьяку Ефимьеву; эдака ересь! буду царем на Москве!.. Поймать, поймать врагоугодника, да и сослать в Соловецкий на вечное покаяние. Ведь это ересь, отец игумен.
И г у м е н
Ересь, святый владыко, сущая ересь.
ЦАРСКИЕ ПАЛАТЫ
Д в а с т о л ь н и к а.
П е р в ы й
Где государь?
В т о р о й
В своей опочивальне
Он заперся с каким-то колдуном.
П е р в ы й
Так, вот его любимая беседа:
Кудесники, гадатели, колдуньи. –
Всё ворожит, что красная невеста.
Желал бы знать, о чем гадает он?
В т о р о й
Вот он идет. Угодно ли спросить?
П е р в ы й
Как он угрюм!
Уходят.
Ц а р ь
(входит)
Достиг я высшей власти;
Шестой уж год я царствую спокойно.
Но счастья нет моей душе. Не так ли
Мы смолоду влюбляемся и алчем
Утех любви, но только утолим
Сердечный глад мгновенным обладаньем,
Уж, охладев, скучаем и томимся?..
Напрасно мне кудесники сулят
Дни долгие, дни власти безмятежной –
Ни власть, ни жизнь меня не веселят;
Предчувствую небесный гром и горе.
Мне счастья нет. Я думал свой народ
В довольствии, во славе успокоить,
Щедротами любовь его снискать –
Но отложил пустое попеченье:
Живая власть для черни ненавистна,
Они любить умеют только мертвых.
Безумны мы, когда народный плеск
Иль ярый вопль тревожит сердце наше!
Бог насылал на землю нашу глад,
Народ завыл, в мученьях погибая;
Я отворил им житницы, я злато
Рассыпал им, я им сыскал работы –
Они ж меня, беснуясь, проклинали!
Пожарный огнь их домы истребил,
Я выстроил им новые жилища.
Они ж меня пожаром упрекали!
Вот черни суд: ищи ж ее любви.
В семье моей я мнил найти отраду,
Я дочь мою мнил осчастливить браком –
Как буря, смерть уносит жениха...
И тут молва лукаво нарекает
Виновником дочернего вдовства
Меня, меня, несчастного отца!..
Кто ни умрет, я всех убийца тайный:
Я ускорил Феодора кончину,
Я отравил свою сестру царицу,
Монахиню смиренную... все я!
Ах! чувствую: ничто не может нас
Среди мирских печалей успокоить;
Ничто, ничто... едина разве совесть.
Так, здравая, она восторжествует
Над злобою, над темной клеветою. –
Но если в ней единое пятно,
Единое, случайно завелося,
Тогда – беда! как язвой моровой
Душа сгорит, нальется сердце ядом,
Как молотком стучит в ушах упрек,
И все тошнит, и голова кружится,
И мальчики кровавые в глазах...
И рад бежать, да некуда... ужасно!
Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.

КОРЧМА НА ЛИТОВСКОЙ ГРАНИЦЕ
М и с а и л и В а р л а а м, бродяги-чернецы; Г р и г о р и й О т р е п ь е в, мирянином; х о з я й к а.
Х о з я й к а
Чем-то мне вас потчевать, старцы честные?
В а р л а а м
Чем бог пошлет, хозяюшка. Нет ли вина?
Х о з я й к а
Как не быть, отцы мои! сейчас вынесу.
(Уходит.)
М и с а и л
Что ж ты закручинился, товарищ? Вот и граница литовская, до которой так хотелось тебе добраться.
Г р и г о р и й
Пока не буду в Литве, до тех пор не буду спокоен.
В а р л а а м
Что тебе Литва так слюбилась? Вот мы, отец Мисаил да я, грешный, как утекли из монастыря, так ни о чем уж и не думаем. Литва ли, Русь ли, что гудок, что гусли: все нам равно, было бы вино... да вот и оно!..
М и с а и л
Складно сказано, отец Варлаам.
Х о з я й к а
(входит)
Вот вам, отцы мои. Пейте на здоровье.
М и с а и л
Спасибо, родная, бог тебя благослови.

Монахи пьют; Варлаам затягивает песню: Как во городе было во Казани...
В а р л а а м
(Григорию)
Что же ты не подтягиваешь, да и не потягиваешь?
Г р и г о р и й
Не хочу.
М и с а и л
Вольному воля...
В а р л а а м
А пьяному рай, отец Мисаил! Выпьем же чарочку за шинкарочку...
Однако, отец Мисаил, когда я пью, так трезвых не люблю; ино дело пьянство, а иное чванство; хочешь жить, как мы, милости просим – нет, так убирайся, проваливай: скоморох попу не товарищ.
Г р и г о р и й
Пей да про себя разумей, отец Варлаам! Видишь: и я порой складно говорить умею.
В а р л а а м
А что мне про себя разуметь?
М и с а и л
Оставь его, отец Варлаам.
В а р л а а м
Да что он за постник? Сам же к нам навязался в товарищи, неведомо кто, неведомо откуда,– да еще и спесивится; может быть, кобылу нюхал...
(Пьет и поет: Молодой чернец постригся.)
Г р и г о р и й
(хозяйке)
Куда ведет эта дорога?
Х о з я й к а
В Литву, мой кормилец, к Луёвым горам.
Г р и г о р и й
А далече ли до Луёвых гор?
Х о з я й к а
Недалече, к вечеру можно бы туда поспеть, кабы не заставы царские да сторожевые приставы.
Г р и г о р и й
Как, заставы! что это значит?
Х о з я й к а
Кто-то бежал из Москвы, а велено всех задерживать да осматривать.
Г р и г о р и й
(про себя)
Вот тебе, бабушка, Юрьев день.
В а р л а а м
Эй, товарищ! да ты к хозяйке присуседился. Знать, не нужна тебе водка, а нужна молодка; дело, брат, дело! у всякого свой обычай; а у нас с отцом Мисаилом одна заботушка: пьем до донушка, выпьем, поворотим и в донушко поколотим.
М и с а и л
Складно сказано, отец Варлаам...
Г р и г о р и й
Да кого ж им надобно? Кто бежал из Москвы?
Х о з я й к а
А господь его ведает, вор ли, разбойник – только здесь и добрым людям нынче прохода нет – а что из того будет? ничего; ни лысого беса не поймают: будто в Литву нет и другого пути, как столбовая дорога! Вот хоть отсюда свороти влево, да бором иди по тропинке до часовни, что на Чеканском ручью, а там прямо через болото на Хлопино, а оттуда на Захарьево, а тут уж всякий мальчишка доведет до Луёвых гор. От этих приставов только и толку, что притесняют прохожих да обирают нас, бедных.
Слышен шум.
Г р и г о р и й
Хозяйка! нет ли в избе другого угла?
Х о з я й к а
Нету, родимый. Рада бы сама спрятаться. Только слава, что дозором ходят, а подавай им и вина, и хлеба, и неведомо чего – чтоб им издохнуть, окаянным! чтоб им...
Входят приставы.
Х о з я й к а
Добро пожаловать, гости дорогие, милости просим.
О д и н п р и с т а в
(другому)
Ба! да здесь попойка идет: будет чем поживиться. (Монахам.) Вы что за люди?
В а р л а а м
Мы божии старцы, иноки смиренные, ходим по селениям да собираем милостыню христианскую на монастырь.
П р и с т а в
(Григорию)
А ты?
М и с а и л
Наш товарищ...
Г р и г о р и й
Мирянин из пригорода; проводил старцев до рубежа, отселе иду восвояси.
М и с а и л
Так ты раздумал...
Г р и г о р и й
(тихо)
Молчи.
П р и с т а в
Хозяйка, выставь-ка еще вина – а мы здесь со старцами попьем да побеседуем.
Д р у г о й п р и с т а в
(тихо)
Парень-то, кажется, гол, с него взять нечего; зато старцы...
П е р в ы й
Молчи, сейчас до них доберемся. – Что, отцы мои? каково промышляете?
В а р л а а м
Плохо, сыне, плохо! ныне христиане стали скупы; деньгу любят, деньгу прячут. Мало богу дают. Прииде грех велий на языцы земнии. Все пустилися в торги, в мытарства; думают о мирском богатстве, не о спасении души. Ходишь, ходишь; молишь, молишь; иногда в три дни трех полушек не вымолишь. Такой грех! Пройдет неделя, другая, заглянешь в мошонку, ан в ней так мало, что совестно в монастырь показаться; что делать? с горя и остальное пропьешь: беда да и только.– Ох плохо, знать пришли наши последние времена...
Х о з я й к а
(плачет)
Господь помилуй и спаси!
В продолжение Варлаамовой речи первый пристав значительно всматривается в Мисаила.
П е р в ы й п р и с т а в
Алеха! при тебе ли царский указ?
В т о р о й
При мне.
П е р в ы й
Подай-ка сюда.
М и с а и л
Что ты на меня так пристально смотришь?
П е р в ы й п р и с т а в
А вот что: из Москвы бежал некоторый злой еретик, Гришка Отрепьев, слыхал ли ты это?
М и с а и л
Не слыхал.
П р и с т а в
Не слыхал? ладно. А того беглого еретика царь приказал изловить и повесить. Знаешь ли ты это?
М и с а и л
Не знаю.
П р и с т а в
(Варлааму)
Умеешь ли ты читать?
В а р л а а м
Смолоду знал, да разучился.
П р и с т а в
(Мисаилу)
А ты?
М и с а и л
Не умудрил господь.
П р и с т а в
Так вот тебе царский указ.
М и с а и л
На что мне его?
П р и с т а в
Мне сдается, что этот беглый еретик, вор, мошенник – ты.
М и с а и л
Я! помилуй! что ты?
П р и с т а в
Постой! держи двери. Вот мы сейчас и справимся.
Х о з я й к а
Ах, они окаянные мучители! и старца-то в покое не оставят!
П р и с т а в
Кто здесь грамотный?
Г р и г о р и й
(выступает вперед)
Я грамотный.
П р и с т а в
Вот на! А у кого же ты научился?
Г р и г о р и й
У нашего пономаря.
П р и с т а в
(дает ему указ)
Читай же вслух.
Г р и г о р и й
(читает)
«Чудова монастыря недостойный чернец Григорий, из роду Отрепьевых, впал в ересь и дерзнул, наученный диаволом, возмущать святую братию всякими соблазнами и беззакониями. А по справкам оказалось, отбежал он, окаянный Гришка, к границе литовской...»
П р и с т а в
(Мисаилу)
Как же не ты?
Г р и г о р и й
«И царь повелел изловить его...»
П р и с т а в
И повесить.
Г р и г о р и й
Тут не сказано повесить.
П р и с т а в
Врешь: не всяко слово в строку пишется. Читай: изловить и повесить.
Г р и г о р и й
«И повесить. А лет ему вору Гришке от роду... (смотря на Варлаама) за 50. А росту он среднего, лоб имеет плешивый, бороду седую, брюхо толстое...»

Все глядят на Варлаама.
П е р в ы й п р и с т а в
Ребята! здесь Гришка! держите, вяжите его! Вот уж не думал, не гадал.
В а р л а а м
(вырывая бумагу)
Отстаньте, сукины дети! что я за Гришка? – как! 50 лет, борода седая, брюхо толстое! нет, брат! молод еще надо мною шутки шутить. Я давно не читывал и худо разбираю, а тут уж разберу, как дело до петли доходит. (Читает по складам.) «А лет е-му от-ро-ду... 20». – Что, брат? где тут 50? видишь? 20.
В т о р о й п р и с т а в
Да, помнится, двадцать. Так и нам было сказано.
П е р в ы й п р и с т а в
(Григорию)
Да ты, брат, видно, забавник.

Во время чтения Григорий стоит потупя голову, с рукою за пазухой.
В а р л а а м
(продолжает)
«А ростом он мал, грудь широкая, одна рука короче другой, глаза голубые, волоса рыжие, на щеке бородавка, на лбу другая». Да это, друг, уж не ты ли?
Григорий вдруг вынимает кинжал; все перед ним расступаются, он бросается в окно.
П р и с т а в ы
Держи! держи!
Все бегут в беспорядке.

МОСКВА. ДОМ ШУЙСКОГО
Ш у й с к и й, множество гостей. Ужин.
Ш у й с к и й
Вина еще.

Встает, за ним и все.
М а л ь ч и к
Царю небес, везде и присно сущий,
Своих рабов молению внемли:
Помолимся о нашем государе,
Об избранном тобой, благочестивом
Всех христиан царе самодержавном.
Храни его в палатах, в поле ратном,
И на путях, и на одре ночлега.
Подай ему победу на враги,
Да славится он о€т моря до моря.
Да здравием цветет его семья,
Да осенят ее драгие ветви
Весь мир земной – а к нам, своим рабам,
Да будет он, как прежде, благодатен,
И милостив и долготерпелив,
Да мудрости его неистощимой
Проистекут источники на нас:
И царскую на то воздвигнув чашу,
Мы молимся тебе, царю небес.
Ш у й с к и й
(пьет)
Да здравствует великий государь!
Простите же вы, гости дорогие;
Благодарю, что вы моей хлеб-солью
Не презрели. Простите, добрый сон.
Гости уходят, он провожает их до дверей.
П у ш к и н
Насилу убрались; ну, князь Василий Иванович, я уж думал, что нам не удастся и переговорить.
Ш у й с к и й
(слугам)
Вы что рот разинули? Все бы вам господ подслушивать. Сбирайте со стола да ступайте вон. Что такое, Афанасий Михайлович?
П у ш к и н
Чудеса да и только.
Племянник мой, Гаврила Пушкин, мне
Из Кракова гонца прислал сегодня.
Ш у й с к и й
Ну.
П у ш к и н
Странную племянник пишет новость.
Сын Грозного... постой.
(Идет к дверям и осматривает.)
Ш у й с к и й
Да это уж не ново!
П у ш к и н
Погоди:
Димитрий жив.
Ш у й с к и й
Вот-на! какая весть!
Царевич жив! ну подлинно чудесно.
И только-то?
П у ш к и н
Послушай до конца.
Кто б ни был он, спасенный ли царевич,
Иль некий дух во образе его,
Иль смелый плут, бесстыдный самозванец,
Но только там Димитрий появился.
Ш у й с к и й
Не может быть.
П у ш к и н
Его сам Пушкин видел,
Как приезжал впервой он во дворец
И сквозь ряды литовских панов прямо
Шел в тайную палату короля.
Ш у й с к и й
Кто ж он такой? откуда он?
П у ш к и н
Не знают.
Известно то, что он слугою был
У Вишневецкого, что на одре болезни
Открылся он духовному отцу,
Что гордый пан, его проведав тайну,
Ходил за ним, поднял его с одра
И с ним потом уехал к Сигизмунду.
Ш у й с к и й
Что ж говорят об этом удальце?
П у ш к и н
Да слышно, он умен, приветлив, ловок,
По нраву всем. Московских беглецов
Обворожил. Латинские попы
С ним заодно. Король его ласкает
И, говорят, помогу обещал.
Ш у й с к и й
Все это, брат, такая кутерьма,
Что голова кругом пойдет невольно.
Сомненья нет, что это самозванец,
Но, признаюсь, опасность не мала.
Весть важная! и если до народа
Она дойдет, то быть грозе великой.
П у ш к и н
Такой грозе, что вряд царю Борису
Сдержать венец на умной голове.
И поделом ему! он правит нами,
Как царь Иван (не к ночи будь помянут).
Что пользы в том, что явных казней нет,
Что на колу кровавом, всенародно,
Мы не поем канонов Иисусу,
Что нас не жгут на площади, а царь
Своим жезлом не подгребает углей?
Уверены ль мы в бедной жизни нашей?
Нас каждый день опала ожидает,
Тюрьма, Сибирь, клобук иль кандалы,
А там – в глуши голодна смерть иль петля.
Знатнейшие меж нами роды – где?
Где Сицкие князья, где Шестуновы,
Романовы, отечества надежда?
Заточены, замучены в изгнанье.
Дай срок: тебе такая ж будет участь.
Легко ль, скажи! мы дома, как Литвой,
Осаждены неверными рабами;
Всё языки, готовые продать,
Правительством подкупленные воры.
Зависим мы от первого холопа,
Которого захочем наказать.
Вот – Юрьев день задумал уничтожить.
Не властны мы в поместиях своих.
Не смей согнать ленивца! Рад не рад,
Корми его; не смей переманить
Работника! – Не то, в Приказ холопий.
Ну, слыхано ль хоть при царе Иване
Такое зло? А легче ли народу?
Спроси его. Попробуй самозванец
Им посулить старинный Юрьев день,
Так и пойдет потеха.
Ш у й с к и й
Прав ты. Пушкин.
Но знаешь ли? Об этом обо всем
Мы помолчим до времени.
П у ш к и н
Вестимо,
Знай про себя. Ты человек разумный:
Всегда с тобой беседовать я рад,
И если что меня подчас тревожит,
Не вытерплю, чтоб не сказать тебе.
К тому ж твой мед да бархатное пиво
Сегодня так язык мне развязали...
Прощай же, князь.
Ш у й с к и й
Прощай, брат, до свиданья.
(Провожает Пушкина.)
ЦАРСКИЕ ПАЛАТЫ
Ц а р е в и ч чертит географическую карту.
Ц а р е в н а, м а м к а царевны.
К с е н и я
(целует портрет)
Милый мой жених, прекрасный королевич, не мне ты достался, не своей невесте – а темной могилке на чужой сторонке. Никогда не утешусь, вечно по тебе буду плакать.
М а м к а
И, царевна! девица плачет, что роса падет; взойдет солнце, росу высушит. Будет у тебя другой жених и прекрасный и приветливый. Полюбишь его, дитя наше ненаглядное, забудешь своего королевича.
К с е н и я
Нет, мамушка, я и мертвому буду ему верна.
Входит Б о р и с.
Ц а р ь
Что, Ксения? что, милая моя?
В невестах уж печальная вдовица!
Все плачешь ты о мертвом женихе.
Дитя мое! судьба мне не судила
Виновником быть вашего блаженства.
Я, может быть, прогневал небеса,
Я счастие твое не мог устроить.
Безвинная, зачем же ты страдаешь? –
А ты, мой сын, чем занят? Это что?
Ф е о д о р
Чертеж земли московской; наше царство
Из края в край. Вот видишь: тут Москва,
Тут Новгород, тут Астрахань. Вот море,
Вот пермские дремучие леса,
А вот Сибирь.
Ц а р ь
А это что такое
Узором здесь виется?
Ф е о д о р
Это Волга.
Ц а р ь
Как хорошо! вот сладкий плод ученья!
Как с облаков ты можешь обозреть
Все царство вдруг: границы, грады, реки.
Учись, мой сын: наука сокращает
Нам опыты быстротекущей жизни –
Когда-нибудь, и скоро, может быть,
Все области, которые ты ныне
Изобразил так хитро на бумаге,
Все под руку достанутся твою.
Учись, мой сын, и легче и яснее
Державный труд ты будешь постигать.
Входит С е м е н Г о д у н о в.
Вот Годунов идет ко мне с докладом.
(Ксении.)
Ксения с мамкою уходит.
С е м е н Г о д у н о в
Нынче
Ко мне, чем свет, дворецкий князь-Василья
И Пушкина слуга пришли с доносом.
Ц а р ь
Ну.
С е м е н Г о д у н о в
Пушкина слуга донес сперва,
Что поутру вчера к ним в дом приехал
Из Кракова гонец – и через час
Без грамоты отослан был обратно.
Ц а р ь
Гонца схватить.
С е м е н Г о д у н о в
Уж послано в догоню.
Ц а р ь
О Шуйском что?
С е м е н Г о д у н о в
Вечор он угощал
Своих друзей, обоих Милославских,
Бутурлиных, Михайла Салтыкова,
Да Пушкина – да несколько других;
А разошлись уж поздно. Только Пушкин
Наедине с хозяином остался
И долго с ним беседовал еще.
Ц а р ь
Сейчас послать за Шуйским.
С е м е н Г о д у н о в
Государь,
Он здесь уже.
Ц а р ь
Позвать его сюда.
Годунов уходит.
Ц а р ь
Сношения с Литвою! это что?..
Противен мне род Пушкиных мятежный,
А Шуйскому не должно доверять:
Уклончивый, но смелый и лукавый...
Входит Шуйский.
Ш у й с к и й
Так, государь: мой долг тебе поведать
Весть важную.
Ц а р ь
Я слушаю тебя.
Ш у й с к и й
(тихо, указывая на Феодора)
Но, государь...
Ц а р ь
Царевич может знать,
Что ведает князь Шуйский. Говори.
Ш у й с к и й
Царь, из Литвы пришла нам весть...
Ц а р ь
Не та ли,
Что Пушкину привез вечор гонец.
Ш у й с к и й
Все знает он! – Я думал, государь,
Что ты еще не ведаешь сей тайны.
Ц а р ь
Нет нужды, князь: хочу сообразить
Известия; иначе не узнаем
Мы истины.
Ш у й с к и й
Я знаю только то,
Что в Кракове явился самозванец
И что король и паны за него.
Ц а р ь
Что ж говорят? Кто этот самозванец?
Ш у й с к и й
Не ведаю!
Ц а р ь
Но... чем опасен он?
Ш у й с к и й
Конечно, царь: сильна твоя держава,
Ты милостью, раденьем и щедротой
Усыновил сердца своих рабов.
Но знаешь сам: бессмысленная чернь
Изменчива, мятежна, суеверна,
Легко пустой надежде предана,
Мгновенному внушению послушна,
Для истины глуха и равнодушна,
А баснями питается она.
Ей нравится бесстыдная отвага.
Так если сей неведомый бродяга
Литовскую границу перейдет,
К нему толпу безумцев привлечет
Димитрия воскреснувшее имя.
Ц а р ь
Димитрия!.. как? этого младенца!
Димитрия!.. Царевич, удались.
Ш у й с к и й
Он покраснел: быть буре!..
Ф е о д о р
Государь,
Дозволишь ли...
Ц а р ь
Нельзя, мой сын, поди.
Феодор уходит.
Ш у й с к и й
Он ничего не знал.
Ц а р ь
Послушай, князь: взять меры сей же час;
Чтоб от Литвы Россия оградилась
Заставами; чтоб ни одна душа
Не перешла за эту грань; чтоб заяц
Не прибежал из Польши к нам; чтоб ворон
Не прилетел из Кракова. Ступай.
Ш у й с к и й
Иду.
Ц а р ь
Постой. Не правда ль, эта весть
Затейлива? Слыхал ли ты когда,
Чтоб мертвые из гроба выходили
Допрашивать царей, царей законных,
Назначенных, избранных всенародно,
Увенчанных великим патриархом?
Смешно? а? что? что ж не смеешься ты?
Ш у й с к и й
Я, государь?..
Ц а р ь
Послушай, князь Василий:
Как я узнал, что отрока сего...
Что отрок сей лишился как-то жизни,
Ты послан был на следствие; теперь
Тебя крестом и богом заклинаю,
По совести мне правду объяви:
Узнал ли ты убитого младенца
И не было ль подмена? Отвечай.
Ш у й с к и й
Клянусь тебе...
Ц а р ь
Нет, Шуйский, не клянись,
Но отвечай: то был царевич?
Ш у й с к и й
Он.
Ц а р ь
Подумай, князь. Я милость обещаю,
Прошедшей лжи опалою напрасной
Не накажу. Но если ты теперь
Со мной хитришь, то головою сына
Клянусь – тебя постигнет злая казнь:
Такая казнь, что царь Иван Васильич
От ужаса во гробе содрогнется.
Ш у й с к и й
Не казнь страшна; страшна твоя немилость;
Перед тобой дерзну ли я лукавить?
И мог ли я так слепо обмануться,
Что не узнал Димитрия? Три дня
Я труп его в соборе посещал,
Всем Угличем туда сопровожденный.
Вокруг его тринадцать тел лежало,
Растерзанных народом, и по ним
Уж тление приметно проступало,
Но детский лик царевича был ясен
И свеж и тих, как будто усыпленный;
Глубокая не запекалась язва,
Черты ж лица совсем не изменились.
Нет, государь, сомненья нет: Димитрий
Во гробе спит.
Ц а р ь
(спокойно)
Довольно; удались.
Шуйский уходит.

Краков. Дом Вишневецкого
С а м о з в а н е ц и pater Ч е р н и к о в с к и й.
С а м о з в а н е ц
Нет, мой отец, не будет затрудненья;
Я знаю дух народа моего;
В нем набожность не знает исступленья:
Ему священ пример царя его.
Всегда, к тому ж, терпимость равнодушна.
Ручаюсь я, что прежде двух годов
Весь мой народ, вся северная церковь
Признают власть наместника Петра.
P a t e r
Вспомоществуй тебе святый Игнатий,
Когда придут иные времена.
А между тем небесной благодати
Таи в душе, царевич, семена.
Притворствовать пред оглашенным светом
Нам иногда духовный долг велит;
Твои слова, деянья судят люди,
Намеренья единый видит бог.
С а м о з в а н е ц
Аминь. Кто там?
Входит с л у г а.
Отворяются двери; входит толпа русских и поляков.
Г а в р и л а П у ш к и н
Они пришли у милости твоей
Просить меча и службы.
С а м о з в а н е ц
Рад вам, дети.
Ко мне, друзья. – Но кто, скажи мне, Пушкин,
Красавец сей?
П у ш к и н
Князь Курбский.
С а м о з в а н е ц
Имя громко!
(Курбскому.)
К у р б с к и й
Я сын его.
С а м о з в а н е ц
Он жив еще?
К у р б с к и й
Нет, умер.
С а м о з в а н е ц
Великий ум! муж битвы и совета!
Но с той поры, когда являлся он,
Своих обид ожесточенный мститель,
С литовцами под ветхий город Ольгин,
Молва об нем умолкла.
К у р б с к и й
Мой отец
В Волынии провел остаток жизни,
В поместиях, дарованных ему
Баторием. Уединен и тих,
В науках он искал себе отрады;
Но мирный труд его не утешал:
Он юности своей отчизну помнил,
И до конца по ней он тосковал.
С а м о з в а н е ц
Несчастный вождь! как ярко просиял
Восход его шумящей, бурной жизни.
Я радуюсь, великородный витязь,
Что кровь его с отечеством мирится.

Александр Сергеевич Пушкин

Борис Годунов

Драгоценной для россиян памяти

НИКОЛАЯ МИХАЙЛОВИЧА КАРАМЗИНА

сей труд, гением его вдохновенный, с благоговением и благодарностию посвящает

Александр Пушкин

Кремлевские палаты

Князья Шуйский и Воротынский.

Воротынский

Наряжены мы вместе город ведать,
Но, кажется, нам не за кем смотреть:
Москва пуста; вослед за патриархом
К монастырю пошел и весь народ.
Как думаешь, чем кончится тревога?

Шуйский

Чем кончится? Узнать не мудрено:
Народ еще повоет да поплачет,
Борис еще поморщится немного,
Что пьяница пред чаркою вина,
И наконец по милости своей
Принять венец смиренно согласится;
А там - а там он будет нами править
По-прежнему.

Воротынский

Но месяц уж протек,
Как, затворясь в монастыре с сестрою,
Он, кажется, покинул всe мирское.
Ни патриарх, ни думные бояре
Склонить его доселе не могли;
Не внемлет он ни слезным увещаньям,
Ни их мольбам, ни воплю всей Москвы,
Ни голосу Великого Собора.
Его сестру напрасно умоляли
Благословить Бориса на державу;
Печальная монахиня-царица
Как он тверда, как он неумолима.
Знать, сам Борис сей дух в нее вселил;
Что ежели правитель в самом деле
Державными заботами наскучил
И на престол безвластный не взойдет?
Что скажешь ты?

Шуйский

Скажу, что понапрасну
Лилася кровь царевича-младенца;
Что если так, Димитрий мог бы жить.

Воротынский

Ужасное злодейство! Полно, точно ль
Царевича сгубил Борис?

Шуйский

А кто же?
Кто подкупал напрасно Чепчугова?
Кто подослал обоих Битяговских
С Качаловым? Я в Углич послан был
Исследовать на месте это дело:
Наехал я на свежие следы;
Весь город был свидетель злодеянья;
Все граждане согласно показали;
И, возвратясь, я мог единым словом
Изобличить сокрытого злодея.

Воротынский

Зачем же ты его не уничтожил?

Шуйский

Он, признаюсь, тогда меня смутил
Спокойствием, бесстыдностью нежданной,
Он мне в глаза смотрел, как будто правый:
Расспрашивал, в подробности входил -
И перед ним я повторил нелепость,
Которую мне сам он нашептал.

Воротынский

Не чисто, князь.

Шуйский

А что мне было делать?
Все объявить Феодору? Но царь
На все глядел очами Годунова,
Всему внимал ушами Годунова:
Пускай его б уверил я во всем,
Борис тотчас его бы разуверил,
А там меня ж сослали б в заточенье,
Да в добрый час, как дядю моего,
В глухой тюрьме тихонько б задавили.
Не хвастаюсь, а в случае, конечно,
Никая казнь меня не устрашит.
Я сам не трус, но также не глупец
И в петлю лезть не соглашуся даром.

Воротынский

Ужасное злодейство! Слушай, верно
Губителя раскаянье тревожит:
Конечно, кровь невинного младенца
Ему ступить мешает на престол.

Шуйский

Перешагнет; Борис не так-то робок!
Какая честь для нас, для всей Руси!
Вчерашний раб, татарин, зять Малюты,
Зять палача и сам в душе палач,
Возьмет венец и бармы Мономаха...

Воротынский

Так, родом он незнатен; мы знатнее.

Шуйский

Да, кажется.

Воротынский

Ведь Шуйский, Воротынский...
Легко сказать, природные князья.

Шуйский

Природные, и Рюриковой крови.

Воротынский

А слушай, князь, ведь мы б имели право
Наследовать Феодору.

Шуйский

Да, боле,
Чем Годунов.

Воротынский

Ведь в самом деле!

Шуйский

Что ж?
Когда Борис хитрить не перестанет,
Давай народ искусно волновать,
Пускай они оставят Годунова,
Своих князей у них довольно, пусть
Себе в цари любого изберут.

Воротынский

Не мало нас, наследников варяга,
Да трудно нам тягаться с Годуновым:
Народ отвык в нас видеть древню отрасль
Воинственных властителей своих.
Ухе давно лишились мы уделов,
Давно царям подручниками служим,
А он умел и страхом, и любовью,
И славою народ очаровать.

Шуйский

(глядит в окно)
Он смел, вот все - а мы..... Но полно. Видишь,
Народ идет, рассыпавшись, назад -
Пойдем скорей, узнаем, решено ли.

Красная площадь

Народ.

Неумолим! Он от себя прогнал
Святителей, бояр и патриарха.
Они пред ним напрасно пали ниц;
Его страшит сияние престола.

Другой

О боже мой, кто будет нами править?
О горе нам!

Третий

Да вот верховный дьяк
Выходит нам сказать решенье Думы.

Народ

Молчать! молчать! дьяк думный говорит;
Ш-ш - слушайте!

Щелкалов

(с Красного крыльца)
Собором положили
В последний раз отведать силу просьбы
Над скорбною правителя душой.
Заутра вновь святейший патриарх,
В Кремле отпев торжественно молебен,
Предшествуем хоругвями святыми,
С иконами Владимирской, Донской,
Воздвижется; а с ним синклит, бояре,
Да сонм дворян, да выборные люди
И весь народ московский православный,
Мы все пойдем молить царицу вновь,
Да сжалится над сирою Москвою
И на венец благословит Бориса.
Идите же вы с богом по домам,
Молитеся - да взыдет к небесам
Усердная молитва православных.

Народ расходится.

КРЕМЛЕВСКИЕ ПАЛАТЫ

КНЯЗЬЯ ШУЙСКИЙ И ВОРОТЫНСКИЙ

В о р о т ы н с к и й.

Наряжены мы вместе город ведать,

Но, кажется, нам не за кем смотреть:

Москва пуста; вослед за патриархом

К монастырю пошел и весь народ.

Как думаешь, чем кончится тревога?

Ш у й с к и й.

Чем кончится? Узнать не мудрено:

Народ еще повоет, да поплачет,

Борис еще поморщится немного,

Что пьяница пред чаркою вина,

И наконец по милости своей

Принять венец смиренно согласится;

А там – а там он будет нами править

По прежнему.

В о р о т ы н с к и й.

Но месяц уж протек,

Как, затворясь в монастыре с сестрою,

Он кажется покинул всё мирское.

Ни патриарх, ни думные бояре

Склонить его доселе не могли;

Не внемлет он ни слезным увещаньям,

Ни их мольбам, ни воплю всей Москвы,

Его сестру напрасно умоляли

Благословить Бориса на державу;

Печальная монахиня-царица

Как он тверда, как он неумолима.

Знать сам Борис сей дух в нее вселил;

Что ежели Правитель в самом деле

Державными заботами наскучил

И на престол безвластный не взойдет?

Что скажешь ты?

Ш у й с к и й.

Скажу, что понапрасну

Лилася кровь царевича-младенца;

Что если так, Димитрий мог бы жить.

В о р о т ы н с к и й.

Ужасное злодейство! Полно точно ль

Царевича сгубил Борис?

Ш у й с к и й.

Кто подкупил напрасно Чепчугова?

Кто подослал обоих Битяговских

С Качаловым? Я в Углич послан был

Исследовать на месте это дело:

Наехал я на свежие следы;

Весь город был свидетель злодеянья;

Все граждане согласно показали;

И возвратясь я мог единым словом

Изобличить сокрытого злодея.

В о р о т ы н с к и й.

Зачем же ты его не уничтожил?

Ш у й с к и й.

Он, признаюсь, тогда меня смутил

Спокойствием, бесстыдностью нежданой,

Он мне в глаза смотрел, как будто правый:

Расспрашивал, в подробности входил –

И перед ним я повторил нелепость,

Которую мне сам он нашептал.

В о р о т ы н с к и й.

Не чисто, князь.

Ш у й с к и й.

А что мне было делать?

Всё объявить Феодору? Но царь

На всё глядел очами Годунова,

Всему внимал ушами Годунова:

Пускай его б уверил я во всем;

Борис тотчас его бы разуверил,

А там меня ж сослали б в заточенье,

Да в добрый час, как дядю моего,

В глухой тюрьме тихонько б задавили.

Не хвастаюсь, а в случае конечно

Ни кая казнь меня не устрашит,

Я сам не трус, но также не глупец

И в петлю лезть не соглашуся даром.

В о р о т ы н с к и й.

Ужасное злодейство! Слушай, верно

Губителя раскаянье тревожит:

Конечно кровь невинного младенца

Ему ступить мешает на престол.

Ш у й с к и й.

Перешагнет; Борис не так-то робок!

Какая честь для нас, для всей Руси!

Вчерашний раб, татарин, зять Малюты,

Зять палача и сам в душе палач,

Возьмет венец и бармы Мономаха...

В о р о т ы н с к и й.

Так, родом он незнатен; мы знатнее.

Ш у й с к и й.

Да, кажется.

В о р о т ы н с к и й.

Ведь Шуйский, Воротынский.....

Легко сказать, природные князья.

Ш у й с к и й.

Природные, и Рюриковой крови.

В о р о т ы н с к и й.

А слушай, князь, ведь мы б имели право

Наследовать Феодору.

Ш у й с к и й.

Чем Годунов.

В о р о т ы н с к и й.

Ведь в самом деле!

Ш у й с к и й.

Когда Борис хитрить не перестанет,

Давай народ искусно волновать,

Пускай они оставят Годунова,

Своих князей у них довольно, пусть

Себе в цари любого изберут.

В о р о т ы н с к и й.

Не мало нас наследников Варяга,

Да трудно нам тягаться с Годуновым:

Народ отвык в нас видеть древню отрасль

Воинственных властителей своих.

Уже давно лишились мы уделов,

Давно царям подручниками служим,

А он умел и страхом и любовью

И славою народ очаровать.

Ш у й с к и й (глядит в окно).

Он смел, вот всё – а мы. .... Но полно. Видишь,

Народ идет, рассыпавшись, назад –

Пойдем скорей, узнаем, решено ли.