Дожить до рассвета быков история создания. Главы девятая - одиннадцатая

Василь Владимирович Быков

Дожить до рассвета

– Все. Спорить не будем, стройте людей! – сказал Ивановский Дюбину, обрывая разговор и выходя из-за угла сарая.

Длинноногий, худой и нескладный, в белом обвисшем маскхалате, старшина Дюбин смолк на полуслове; в снежных сумерках быстро наступающей ночи было видно, как недовольно передернулось его темное от стужи и ветра, изрезанное ранними морщинами лицо. После коротенькой паузы, засвидетельствовавшей его молчаливое несогласие с лейтенантом, старшина резко шагнул вперед по едва обозначенной в снегу тропинке, направляясь к тщательно притворенной двери овина. Теперь уже притворять ее не было надобности, широким движением Дюбин отбросил дверь в сторону, и та, пошатываясь, косо зависла на одной петле.

– Подъем! Выходи строиться!

Остановившись, Ивановский прислушался. Тихо звучавший говорок в овине сразу умолк, все там затихло, как бы загипнотизированное неотвратимостью этой, по существу, обыденной армейской команды, которая теперь означала для всех слишком многое... Через мгновение, однако, там все враз задвигалось, заворошилось, послышались голоса, и вот уже кто-то первый шагнул из темного проема дверей на чистую белизну снега. «Пивоваров», – рассеянно отметил про себя Ивановский, взглянув на белую фигуру в новеньком маскхалате, выжидающе замершую у темной стены сарая. Однако он тут же и забыл о нем, поглощенный своими заботами и слушая хозяйское покрикивание старшины в овине.

– Быстро выходи! И ничего не забывать: возвращаться не будем! – глуховато доносился из-за бревенчатых стен озабоченно-строгий голос Дюбина.

Старшина злился, видно, так и не согласившись с лейтенантом, хотя почти ничем не выдавал этого своего несогласия. Впрочем, злиться про себя Дюбин мог сколько угодно, это его личное дело, но пока здесь командует лейтенант Ивановский, ему и дано решать. А он уже и решил – окончательно и бесповоротно: переходить будут здесь и сейчас, потому что сколько можно откладывать! И так он прождал почти шесть суток – было совсем близко, каких-нибудь тридцать километров, стало шестьдесят – только что мерил по карте; на местности, разумеется, наберется побольше. Правда, в конце ноября ночь долгая, но все же слишком много возлагалось на эту их одну ночь, чтобы неразумно тратить столь дорогое теперь для них время.

Лейтенант решительно взял прислоненную к стене крайнюю связку лыж – свою связку – и отошел с тропы в снег, на три шага перед строящейся в шеренгу группой. Бойцы поспешно разбирали лыжи, натягивали на головы капюшоны; ветер из-за угла сердито трепал тонкую бязь маскировочных халатов и стегал по груди длинными концами завязок. Как Ивановский ни боролся со всем лишним, груза набралось более чем достаточно, и все его десять бойцов выглядели теперь уродливо-неуклюжими в толстых своих телогрейках, обвешанных под маскхалатами вещевыми мешками, гранатными сумками, оружием, подсумками и патронташами. Вдобавок ко всему еще и лыжные связки, которые были пока громоздкой обузой, не больше. Но все было нужно, даже необходимо, а лыжи, больше всего казавшиеся ненужными теперь, очень понадобятся потом, в немецком тылу; на лыжи у него была вся надежда. Это именно он предложил там, в штабе, поставить группу на лыжи, и эту его идею сразу и охотно одобрили все – от флегматичного начальника отдела разведки до придирчивого, задерганного делами и подчиненными начальника штаба.

Другое дело, как ею воспользоваться, этой идеей.

Именно эта мысль больше других занимала теперь лейтенанта, пока он молчаливо, со скрытым нетерпением ждал построения группы. В снежных сумерках разбирали лыжные связки, глухо постукивая ими, сталкивались на узкой тропинке неуклюжими, нагруженными телами его бойцы. Как они покажут себя на лыжах? Не было времени как следует проверить всех их на лыжне, выдвигались к передовой засветло, согнувшись, пробирались в кустарнике. С утра он просидел на НП командира здешнего стрелкового батальона – наблюдал за противником. Весь день с низкого пасмурного неба сыпал редкий снежок, к вечеру снежок погустел, и лейтенант обрадовался. Он уже высмотрел весь маршрут перехода, запомнил на нем каждую кочку, и тут пошел снег, что может быть лучше! Но как только стало темнеть, ветер повернул в сторону, снегопад стал затихать и вот уже почти совсем перестал, лишь редкие снежинки неслись в стылом воздухе, слепо натыкаясь на бревенчатые стены сарая. Старшина предложил переждать часа два, авось опять разойдется. В снегу бы они управились куда как лучше...

– А если не разойдется? – резко переспросил его Ивановский. – Тогда что ж, полночи коту под хвост? Так, что ли?

Полночи терять не годилось, весь путь их был рассчитан именно на полную ночь. Впрочем, старшине нельзя было отказать в сообразительности – если переход сорвется, не понадобится и самая полная, самая длинная ночь.

Правофланговым на стежке стал сержант Лукашов, из кадровых, плотный молчаливый увалень, настоящий трудяга-пехотинец, помощник командира взвода по должности, специально откомандированный из батальона охраны штаба на это задание. Во всем его виде, неторопливых, точных движениях было что-то уверенное, сильное и надежное. Подле устраивался на тропке тоже взятый из стрелков боец Хакимов. Хотя еще и не было никакой команды, смуглое лицо его со сведенными темными бровями уже напряглось во внимании к командиру; винтовка в одной руке, а лыжи в другой стояли в положении «у ноги». Рядом стоял, поправляя на плечах тяжеловатую ношу взрывчатки, боец Судник, молодой еще парень-подрывник, смышленый и достаточно крепкий с виду. Он один из немногих сам попросил взять его в группу, после того как в нее был зачислен его сослуживец, тоже сапер, Шелудяк, с которым они вместе занимались оборудованием КП штарма. Ивановский не знал, какой из этого Шелудяка подрывник, но лыжник из него определенно неважный. Это чувствовалось в самом начале. Суетливый и мешковатый, этот сорокалетний дядька, еще не став в строй, уже развалил свою связку, лыжи и палки разъехались концами в разные стороны. Боец спохватился собирать их и уронил в снег винтовку.

– Не мог как следует связать, да? – шагнул к нему Дюбин. – А ну дай сюда.

– Вы на лыжах как ходите? – почувствовав недоброе, спросил Ивановский.

– Я? Да так... Ходил когда-то.

«Когда-то!» – с раздражением подумал лейтенант. Черт возьми, кажется, подобрался народец – не оберешься сюрпризов. Впрочем, оно и понятно, надо было самому всех опросить, поговорить с каждым в отдельности, каждого посмотреть на лыжне. Но самому было некогда, два дня протолкался в штабе, у начальника разведки, потом у командующего артиллерией, в политотделе и особом отделе. Группу готовили другие, без него.

Зима. Снег. Война.

Группа солдат на лыжах под руководством старшины Дюбина и лейтенанта Ивановского отправляется на задание. Проверить, хорошо ли все в группе стоят на лыжах, возможности не представилось.

Идет группа «к немцу в гости». «Зачем и для чего» —пока не объясняют. За двенадцать часов нужно «отмахать шестьдесят километров».

Пройти нужно опасное открытое пространство, а потом уже будет «спасительный лес».

Открытое пространство в белых маскхалатах преодолевают ползком, лыжи пока что в руках держат.

Раздражает лейтенанта грузный и мешковатый Шелудяк — но в группе нужен был сапер, другого не нашлось.

Почти в самом начале перехода, когда ползли над речкой, солдат осветили ракеты, началась стрельба. Одного из группы ранило. Назад с пострадавшим лейтенант отправляет Шелудяка: на опасное дело идет группа, пусть живет толстяк — как-никак у него трое детей.

Однако вышло наоборот: неловкий Шелудяк отвлек на себя внимание немцев и его расстреляли из пулемета.

Группа продолжает двигаться без отдыха: отдых только расхолаживает. Некоторые отстали, что беспокоит лейтенанта.

Он вспоминает своего погибшего друга — капитана Волоха. На группу разведчиков под его командованием вышел лейтенант, выбираясь из окружения. Разведчики истощены и голодны, они несли на носилках раненного в ногу Фиха. Это был высокий, красивый молодой человек, прекрасно знающий немецкий язык. Фих просил вернуть ему пистолет — он не хотел своей угасающей жизнью отягощать товарищей.

Тогда Волох решил взять немецкий склад — а вдруг там продовольствие? И, напоровшись на часового в непроглядном снегопаде, был убит.

Значит, надо быть в сто раз осторожнее!

Однако при обходе хутора группу выдали лаем собаки. Вновь разведчики попали под обстрел. Ивановский ранен в ногу. Он сам делает себе перевязку, не желая никому рассказывать про свою рану.

Куда страшнее ранен Хакимов — старательный и внимательный боец. Его придется тащить волоком.

Боец Пивоваров неожиданно утыкается лицом в стог и умоляет его оставить. Не может больше идти! Еле-еле подняли его на ноги. Бойцов в группе остается все меньше: загадочно пропали старшина Дюбин и боец Заяц. Уж не предатели?

Хакимов становится «мучителем» товарищей — всех посещает мысль где-нибудь его оставить. Ивановский гонит эту мысль прочь: нужно выстоять, остаться людьми.

Автор раскрывает нам секрет: цель группы — артиллерийская армейская база в шестидесяти километрах отсюда. Несколько эшелонов боеприпасов, охрана минимальная, вокруг проволочный забор в один кол. Можно уничтожить.

Эти сведения были добыты ценой гибели Волоха.

Группа подрывников свалилась в противотанковый ров у шоссе. Сколько таких рвов нарыли в начале войны! Они были для танков такими же непреодолимыми, как придорожная канава. Но сейчас ров послужил укрытием.

Как перебраться через шоссе? По нему идут и идут колонны машин. Шоссе нужно перейти до рассвета.

Ивановский решает взять с собой Пивоварова и попробовать вдвоем перебежать через шоссе, когда в движении появится перерыв.

Лейтенант с бойцом добираются до того места, где должна быть база.

Базы не было. Ее переместили. Напрасно бойцы подвергли себя бессмысленному смертельному риску, потеряли людей и совершенно измотали силы. Они опоздали.

Как эту неудачу объяснить в штабе?

Пивоваров простодушно говорит, что раз есть приказ взорвать базу, то ее нужно искать. «Слабосильный этот боец проявлял, однако, незаурядное усердие, и было бы несправедливым не оценить этого».

Вновь перебежав шоссе, лейтенант и боец находят во рву догнавших группу Дюбина и Зайца.

Лейтенант принимает решение: группу отправить обратно, поручив им по возможности спасти Хакимова. Сам же он попытается разыскать базу и взорвать ее, Кого взять в напарники? Враждебно настроенный и подозрительный Лукашов? Конечно, нет. Дюбин? Толковый и осторожный, он должен повести группу назад.

Лейтенант выбирает Пивоварова. Только в этот момент он спрашивает, как зовут бойца.

— Петька, значит. А я — Игорь.

Пытаясь понять, где может находиться перенесенная база, лейтенант и боец натыкаются на солидное строение, где вполне может располагаться немецкий штаб. Взорвать его — задача, равная взрыву базы.

Однако при попытке подобраться к строению лейтенант был серьезно ранен в грудь. Выстрелом из трехлинейки Пивоваров спас командира, оттащил его в сторону и перевязал.

«Теперь им остается только забиться в какую-нибудь деревню, к своим людям, больше деваться некуда. Следовало заботиться только о том, чтобы не попасть к немцам. Базы ему уже не видать...» — так думал лейтенант.

Тщедушный Пивоваров тащит на себе лейтенанта, автомат, винтовку, бутылки с взрывчатой смесью — по-видимому, уже бесполезные.

Боец дотянул лейтенанта до баньки, они затаились там, а неподалеку ходят немцы.

— Мама — золото. Я у нее один, но и она у меня ведь тоже одна. Мама из Ленинграда сама. До революции в Питере жила. Сколько мне про Питер нарассказывала!.. А я так ни разу и не съездил. Все собирался, да не собрался. Теперь после войны разве.

— После войны, конечно.

— Я, знаете, ничего. Я не очень: убьют, ну что же! Вот только мать жалко.

Ивановский отправляет Пивоварова за лыжами и... Не попробовать ли разведать: не штаб ли в той деревеньке? ,

Пивоваров согласился — взял автомат и ушел.

В забытьи лейтенант вспоминает, как накануне войны познакомился с удивительной девушкой Янинкой и как гул вражеских самолетов разлучил их.

Его вывели из забытья вдруг долетевшие откуда-то выстрелы. Лейтенант узнал «голос» своего автомата. Скорее всего, Пивоваров не смог пройти незамеченным и теперь отстреливается.

Ивановский выбрался из баньки и пошел по следу бойца, теперь больше всего он боялся сбиться с этого следа.

Лейтенант нашел тело бойца, расстрелянного в упор.

Чувство вины, отчаяние, желание все-таки что-либо сделать поднимают раненого Ивановского — он сначала идет, а потом ползет к шоссе, харкая кровью. В груди у него все жгло, горело, все там превратилось в средоточие разбухшей, неутихающей боли.

Лейтенант решает взорвать транспорт на шоссе — какой первый попадется, тот и взорвать. Гранатой — вместе с собой.

«Но для этого надо было дожить до рассвета, выстоять перед дьявольской стужей этой роковой ночи. Оказывается, пережить ночь было так трудно, что он начал бояться. Он боялся примерзнуть к дороге, боялся уснуть или потерять сознание, боялся подстерегавшей каждое его движение боли в груди, боялся сильнее кашлянуть, чтобы не истечь кровью. На этой проклятой дороге его ждала масса опасностей, которые он должен был победить или избежать, обхитрить, чтобы дотянуть до утра».

«Должна же его мучительная смерть, как и тысячи других не менее мучительных смертей, привести к какому-то результату в этой войне... Ведь он зачем-то родился, жил, столько боролся, страдал, пролил горячую кровь и теперь в муках отдавал свою жизнь...» — так думает Ивановский.

Не генерал, не танк, не важный транспорт — обычная повозка, запряженная битюгом, выехала на шоссе. Ивановского расстреляли немцы. Его граната убила только одного из двоих толстых фрицев, другой убежал. Всего лишь один эпизод войны...

Действие в повести происходит во время Великой Отечественной войны, зимой. Отряд солдат, во главе которого старшина Дюбин и лейтенант Иванковский, получил приказ.

Задание пришло от начальства и заключалось в том, чтобы они встали на лыжи, и пошли на выполнение ответственного дела. Им нужно было преодолеть расстояние в 60 километров. При этом их никто не должен был видеть, все солдатам нужно выжить. Всего на задание начальство дало 12 часов. Отряду нужно пройти и площадь, которая обстреливалась, и лес, где можно было спастись, и трассу с оживлённым движением.

Когда отряд шёл по местности, которая простреливалась, то один солдат был ранен. Принято решение его оправить назад. С ним возвращается и единственный сапёр отряда Шелудяк. Но он не смог пройти незамеченным, и умирает от пулемётной немецкой очереди.

Отряд все так же движется на выполнение задания. Некоторые солдаты не успевают, лейтенант начинает переживать.

Они достигают хутора. И в попытке его обхода, их замечают собаки, и снова начинается обстрел. Лейтенант получил ранение. Он не говорит об этом отряду, сам делает перевязку на простреленной ноге. Но в то же время ранен оказывается ещё один солдат Хакимов. Его зацепило сильнее и теперь бойца придётся тащить.

Несмотря ни на что, отряд движется вперёд. Все очень устали, два солдата пропали. Это были Заяц и Дюбин. Раненый солдат Хакимов становится сильной обузой для отряда. Некоторых посещает мысль бросить его, но лейтенант никому не даёт разрешения так думать. Задание отрада заключается в том, чтобы они уничтожили базу врага, где боевые припасы и охраняется, которая плохо.

Солдаты пришли к трассе, по которой едут постоянно машины. Бойцы прячутся во рву, который служит укрытием от танков. Они ждут, когда смогут преодолеть оживленную дорогу.

Иванковский берет с собой солдата Пивоварова. И они вместе переходят трассу. После чего идут на территорию, где по предположению должна находиться база врага. Но их постигает неудача. База уже была перевезена ранее в другое место. Все силы потрачены были зря, смерти солдат напрасны.

Но лейтенант и боец принимают решение, которое заключается в том, что они все равно должны найти перевезенную базу и её уничтожить. Тем самым они выполнят приказ. Ведь возвращаться уже нельзя. Бойцы снова пересекают трассу в обратном направлении, где обнаруживают, что нашлись два попавших солдата Заяц и Дюбин.

Лейтенант принял решение отправить солдат обратно. Они должны спасти раненого Хакимова. А сам он все с тем же Пивоваровым найдёт базу, и они её уничтожат.

Солдаты идут искать перевезенную базу. Но обнаруживают постройку. Это может быть штаб немцев. Тогда лейтенант решает, что они должны взорвать строение. Но, когда солдаты подходят к штабу, то лейтенант получает пулю. Его боец помогает отойти в сторону.

Теперь они не могут найти базу, необходимо отыскать укрытие в одной из деревень, где нужно найти своих. Ранение лейтенанта очень серьезное.

Боец Пивоваров спасает своего лейтенанта, неся его на спине. Также он несёт зажигательную смесь и припасы оружия. Они находят баню, где и решают спрятаться. После чего Иванковский говорит Пивоварову, чтобы тот шёл в разведку искать своих и нашёл лыжи. Он также должен выяснить, нет ли рядом штаба немцев.

Когда боец уходит, Иванковский впадает в состояние забытья. Но тут раздаётся стрельба. Она приводит в чувства лейтенанта. Он выходит из бани, идя по следам солдата. Но вскоре он видит его тело, которое растреляли немцы.

Лейтенант впадает в состояние отчаяния. Он хочет отомстить врагам. Ведь к своим он уже не сможет дойти. Тогда он возвращается к шоссе, чтобы взорвать какую-нибудь машину. Добравшись до траншеи, он ожидает. Теперь его мысли заняты лишь тем, чтобы он не уснул, не закашлял и смог отомстить. Все его движения были для него очень мучительными. Из-за ранения не было сил, лейтенант потерял много крови. Главная мысль лейтенанта – это дожить до рассвета. Но все же, несмотря на ранение, он смог дожить до утра и дождаться машину.

Тогда лейтенант бросает гранату в автомобиль, где едут два немца. Цель достигнута – один из них погибает. Повозка была разорвана гранатой. Солдат смог совершить свою месть, теперь он мог умереть с чувством выполненного долга.

Сюжет

Действие повести происходит во время Великой Отечественной войны , в ноябре 1941 года. Главным героем повести является советский лейтенант Игорь Ивановский. К основным персонажам можно отнести и бойцов его диверсионной группы, с которыми он переходит за линию фронта - на белорусскую землю, оккупированную немецко-фашистскими захватчиками. Это старшина Дюбин, сапёр Судник, рядовой боец Пивоваров и их боевые товарищи.

Они, а вовсе не штабные офицеры - настоящие герои войны. И хотя лейтенанту Ивановскому не удаётся выполнить, по сути, добровольно взятое на себя задание взорвать немецкую базу боеприпасов, он делает всё для победы. Наверное, миссия Ивановского была невыполнима. Но он сделал всё, что мог. Он дожил до рассвета и под конец миссии, тяжелораненый, подрывает себя гранатой, уничтожив при этом врага.

Литературные особенности

При прочтении повести нет ощущения, что сюжет специально сконструирован. В этой военной драме показана естественная реалистическая череда событий из жизни военных разведчиков. Буквально час за часом рассказывается о подготовке и о самом рейде в тыл немцев, и о трагически-пронзительном его завершении. Лейтмотивом произведения можно назвать фразу о том, что «война беспощадна ко всякому, но первым на фронте погибает трус, - именно тот, кто больше всех дорожит своей жизнью» .

Первоначально Быков написал повесть на белорусском языке, а затем сам перевёл её на русский .

По повести в 1975 году был снят одноимённый фильм . Сценаристами выступали сам Василь Владимирович Быков и Виктор Фёдорович Соколов . Режиссёры: Виктор Фёдорович Соколов и Михаил Иванович Ершов .

Напишите отзыв о статье "Дожить до рассвета (повесть)"

Примечания

Ссылки

  • Василий Владимирович Быков «Дожить до рассвета. Обелиск». Повести/ М., «Советский писатель», 1976, 224 с.
  • Василь Быков «Собрание сочинений в четырёх томах. Том второй». М., «Молодая гвардия», 1985.

Отрывок, характеризующий Дожить до рассвета (повесть)

– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d"honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s"est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l"avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.

Василь Быков

Дожить до рассвета

Глава первая

– Все. Спорить не будем, стройте людей! – сказал Ивановский Дюбину, обрывая разговор и выходя из-за угла сарая.

Длинноногий, худой и нескладный, в белом обвисшем маскхалате, старшина Дюбин смолк на полуслове; в снежных сумерках быстро наступающей ночи было видно, как недовольно передернулось его темное от стужи и ветра, изрезанное ранними морщинами лицо. После коротенькой паузы, засвидетельствовавшей его молчаливое несогласие с лейтенантом, старшина резко шагнул вперед по едва обозначенной в снегу тропинке, направляясь к тщательно притворенной двери овина. Теперь уже притворять ее не было надобности, широким движением Дюбин отбросил дверь в сторону, и та, пошатываясь, косо зависла на одной петле.

– Подъем! Выходи строиться!

Остановившись, Ивановский прислушался. Тихо звучавший говорок в овине сразу умолк, все там затихло, как бы загипнотизированное неотвратимостью этой, по существу, обыденной армейской команды, которая теперь означала для всех слишком многое... Через мгновение, однако, там все враз задвигалось, заворошилось, послышались голоса, и вот уже кто-то первый шагнул из темного проема дверей на чистую белизну снега. «Пивоваров», – рассеянно отметил про себя Ивановский, взглянув на белую фигуру в новеньком маскхалате, выжидающе замершую у темной стены сарая. Однако он тут же и забыл о нем, поглощенный своими заботами и слушая хозяйское покрикивание старшины в овине.

– Быстро выходи! И ничего не забывать: возвращаться не будем! – глуховато доносился из-за бревенчатых стен озабоченно-строгий голос Дюбина.

Старшина злился, видно, так и не согласившись с лейтенантом, хотя почти ничем не выдавал этого своего несогласия. Впрочем, злиться про себя Дюбин мог сколько угодно, это его личное дело, но пока здесь командует лейтенант Ивановский, ему и дано решать. А он уже и решил – окончательно и бесповоротно: переходить будут здесь и сейчас, потому что сколько можно откладывать! И так он прождал почти шесть суток – было совсем близко, каких-нибудь тридцать километров, стало шестьдесят – только что мерил по карте; на местности, разумеется, наберется побольше. Правда, в конце ноября ночь долгая, но все же слишком много возлагалось на эту их одну ночь, чтобы неразумно тратить столь дорогое теперь для них время.

Лейтенант решительно взял прислоненную к стене крайнюю связку лыж – свою связку – и отошел с тропы в снег, на три шага перед строящейся в шеренгу группой. Бойцы поспешно разбирали лыжи, натягивали на головы капюшоны; ветер из-за угла сердито трепал тонкую бязь маскировочных халатов и стегал по груди длинными концами завязок.

Как Ивановский ни боролся со всем лишним, груза набралось более чем достаточно, и все его десять бойцов выглядели теперь уродливо-неуклюжими в толстых своих телогрейках, обвешанных под маскхалатами вещевыми мешками, гранатными сумками, оружием, подсумками и патронташами. Вдобавок ко всему еще и лыжные связки, которые были пока громоздкой обузой, не больше. Но все было нужно, даже необходимо, а лыжи, больше всего казавшиеся ненужными теперь, очень понадобятся потом, в немецком тылу; на лыжи у него была вся надежда. Это именно он предложил там, в штабе, поставить группу на лыжи, и эту его идею сразу и охотно одобрили все – от флегматичного начальника отдела разведки до придирчивого, задерганного делами и подчиненными начальника штаба.

Другое дело, как ею воспользоваться, этой идеей.

Именно эта мысль больше других занимала теперь лейтенанта, пока он молчаливо, со скрытым нетерпением ждал построения группы. В снежных сумерках разбирали лыжные связки, глухо постукивая ими, сталкивались на узкой тропинке неуклюжими, нагруженными телами его бойцы. Как они покажут себя на лыжах? Не было времени как следует проверить всех их на лыжне, выдвигались к передовой засветло, согнувшись, пробирались в кустарнике. С утра он просидел на НП командира здешнего стрелкового батальона – наблюдал за противником. Весь день с низкого пасмурного неба сыпал редкий снежок, к вечеру снежок погустел, и лейтенант обрадовался. Он уже высмотрел весь маршрут перехода, запомнил на нем каждую кочку, и тут пошел снег, что может быть лучше! Но как только стало темнеть, ветер повернул в сторону, снегопад стал затихать и вот уже почти совсем перестал, лишь редкие снежинки неслись в стылом воздухе, слепо натыкаясь на бревенчатые стены сарая. Старшина предложил переждать часа два, авось опять разойдется. В снегу бы они управились куда как лучше...

– А если не разойдется? – резко переспросил его Ивановский. – Тогда что ж, полночи коту под хвост? Так, что ли?

Полночи терять не годилось, весь путь их был рассчитан именно на полную ночь. Впрочем, старшине нельзя было отказать в сообразительности – если переход сорвется, не понадобится и самая полная, самая длинная ночь.

Правофланговым на стежке стал сержант Лукашов, из кадровых, плотный молчаливый увалень, настоящий трудяга-пехотинец, помощник командира взвода по должности, специально откомандированный из батальона охраны штаба на это задание. Во всем его виде, неторопливых, точных движениях было что-то уверенное, сильное и надежное. Подле устраивался на тропке тоже взятый из стрелков боец Хакимов. Хотя еще и не было никакой команды, смуглое лицо его со сведенными темными бровями уже напряглось во внимании к командиру; винтовка в одной руке, а лыжи в другой стояли в положении «у ноги». Рядом стоял, поправляя на плечах тяжеловатую ношу взрывчатки, боец Судник, молодой еще парень-подрывник, смышленый и достаточно крепкий с виду. Он один из немногих сам попросил взять его в группу, после того как в нее был зачислен его сослуживец, тоже сапер, Шелудяк, с которым они вместе занимались оборудованием КП штарма. Ивановский не знал, какой из этого Шелудяка подрывник, но лыжник из него определенно неважный. Это чувствовалось в самом начале. Суетливый и мешковатый, этот сорокалетний дядька, еще не став в строй, уже развалил свою связку, лыжи и палки разъехались концами в разные стороны. Боец спохватился собирать их и уронил в снег винтовку.

– Не мог как следует связать, да? – шагнул к нему Дюбин. – А ну дай сюда.

– Вы на лыжах как ходите? – почувствовав недоброе, спросил Ивановский.

– Я? Да так... Ходил когда-то.

«Когда-то!» – с раздражением подумал лейтенант. Черт возьми, кажется, подобрался народец – не оберешься сюрпризов. Впрочем, оно и понятно, надо было самому всех опросить, поговорить с каждым в отдельности, каждого посмотреть на лыжне. Но самому было некогда, два дня протолкался в штабе, у начальника разведки, потом у командующего артиллерией, в политотделе и особом отделе. Группу готовили другие, без него.